Томас Гиффорд - Сокровища Рейха Страница 53

– Пытаюсь, дорогой мой, пытаюсь. Названиваю богатым бездельникам, следую некоторым наводкам – в нашей профессии это называется «разведкой», глядишь, что и подвернется. А тут Белгрейвия, Мейфэр, крупные держатели страховых полисов. Вот только погода отвратная, ничего не стоит подхватить грипп, это как пить дать. Но слава богу, я сам застрахован, так что, если придется покинуть сей мир с его вечной борьбой, с однообразной идиотской работой, у меня за кормой будет чисто… – Он заглянул мне в лицо, весело хихикая, будто сама мысль о неизбежной смерти забавляла его. – Люблю, грешным делом, посидеть минутку-другую в Грин-парке, – продолжал он, идя рядом со мной. – Это стало многолетней привычкой. Правда, погода так неожиданно испортилась, вы не находите? Совсем недавно был такой прекрасный закат, а сейчас – посмотрите, что делается! Просто мерзость.

Потом он спросил, где я остановился, и я назвал свою гостиницу. Он понимающе кивнул, развернул пахнувшую малиной пастилку и сказал, что, вероятно, уже опоздал на встречу с потенциальным клиентом и, к сожалению, должен меня покинуть. Я кивнул.

– Но вы так просто от меня не отделаетесь, дружище. Мы с вами еще выпьем вместе. Я знаю все достойные внимания заведения… – Он поспешно затрусил под дождем, путаясь в полах пальто, чересчур длинного для его шарообразной фигуры, и тут же растворился в тумане. Внезапно мне в голову пришла мысль, что я до сих пор не встречал страховых агентов, которые ходили бы без портфеля.

– Что ни говори, а ничего нет лучше гаванского листового табака, – сипло прогудел Питерсон, извергнув в моем направлении клуб синего дыма. – Цивилизованные англичане понимают это. Возможно, потому до сих пор и торгуют с Кубой. Какой смысл лишать себя гаванского курева из-за какой-то политики? Чувство меры…

Похоже, он был готов продолжать свою болтовню, но моя неудержимая зевота заставила его замолчать, не докончив фразы. Он подождал, пока я перестану зевать, и переключил свое внимание на все удлиняющийся столбик пепла.

– Хорошо, хорошо, – он несколько раз пыхнул сигарой, – перейдем к делу. Прежде всего о благонадежности полковника Стейнза. Рад доложить, что он вне подозрений. Я, конечно, действовал очень осторожно – не хотелось выдавать и его самого, и всю его деятельность. И все равно мой приятель, Берти Редмонд из Скотленд-Ярда, посмотрел на меня подозрительно, когда я спросил его о нем, а потом ответил, что Стейнза очень ценят как на Даунинг-стрит, десять, так и в других авторитетных учреждениях и что ему можно доверять. Похоже, мы оба с вами здорово боялись сболтнуть при полковнике что-нибудь лишнее, темнили, однако Берти заверил, что об «увлечении» Стейнза фашистами хорошо известно даже в министерстве иностранных дел и что информацию Стейнза неоднократно использовали, чтобы заполнить серьезные пробелы и выйти на людей, которым правительство хотело бы… э-э… скажем, задать несколько вопросов. Берти кратко сообщил о деятельности нацистов в Англии в послевоенный период. Привел конкретные примеры, но ничего стоящего. По его мнению, нацисты постепенно вымирают, стали своего рода редкостью: старики, несколько фанатиков, не заслуживающих внимания. Возможно, Берти что-то и утаивал, хотя мне показалось, что он говорил обо всем довольно откровенно. Он показал мне тонкую папочку с фотографиями известных нацистских подпевал, доживших до наших дней. Разумеется, прежде я никогда с ними не сталкивался, но постарался хорошенько запомнить их лица. – Он чихнул. – Вам следует посмотреть эти фотографии… Ведь вы видели тех двоих в Иллинойсе, прежде чем они попытались отправить вас на тот свет.

– Я разглядел долговязого. А второго… сомневаюсь, чтобы я мог узнать его. Вряд ли.

– Неважно, – нетерпеливо сказал он, – вы все-таки взгляните.

Я кивнул в знак согласия.

Питерсон рассказал, что звонил в Буэнос-Айрес. Рока сообщил, что у них ничего нового: самолет, вылетевший с Котманом и Сент-Джоном, до сих пор так и не обнаружен. Однако коллега Роки в Сантьяго, в Чили, дал знать, что там видели человека, очень похожего на Сент-Джона, в обществе одного видного чилийского генерала. Сейчас Рока проверяет данные.

Питерсон успел позвонить и в Куперс-Фолс доктору Брэдли, справиться о здоровье Артура Бреннера. Тот все еще находился в тяжелом состоянии, но постепенно выкарабкивался.

– Брэдли считает, что это «оздоровительный отдых», – неторопливо подытожил Питерсон, снова обозревая столбик пепла. – Удивительный человек Бреннер, ему столько досталось, и это в его-то возрасте… Сколько я его знаю, всегда думал – не человек, а скала какая-то… и то, что эти сволочи с ним сотворили, бесит меня не меньше, чем все их остальное паскудство. Кроме того, я переговорил с ребятами из ФБР и полиции Миннеаполиса, и никто из них представления не имеет, что происходит. Вся эта неразбериха, надо думать, вполне их устраивает – они, видите ли, не знают! А Вашингтон попросту держит своих сотрудников там в неведении, предоставив их самим себе. Один из них спросил меня, не было ли новых попыток нейтрализовать вас. Ей-ей, так и сказал – «нейтрализовать»… Допытывался, не выяснили ли мы, кто пытался вас убить. – Он вздохнул, прищурился от попавшего в глаза едкого дыма. – Ладно, а теперь поведайте, Купер, как вы провели день.

Я выступил со своим сольным номером, едва ворочая языком от усталости, рассказал о Макдональдс.

Питерсон слушал, откинув назад голову, прикрыв глаза.

– Тот самый, что сидел рядом с вами в самолете до Глазго? – спросил он. Глаза его продолжали оставаться закрытыми, но голос вдруг зазвучал пугающе резко, а рука застыла на полпути к пепельнице, зажав сигару с уплывающей в сторону обильной, как из дымохода, струей дыма. – Тот самый?

– Да, низкорослый, щекастый тип. Продает страховые полисы, до смерти боится летать.

– Тот самый, которого вы встретили в пивной в Глазго?..

– Да.

– А теперь натолкнулись на него в лондонском тумане…

– Мир тесен.

– Но не настолько тесен, Купер.

– Что вы хотите этим сказать? – Очень медленно, но я начал кое-что соображать. – Что это, как не совпадение?

– А вот что. Когда он позвонит – и молите бога, чтобы он позвонил, – соглашайтесь встретиться с ним в каком-нибудь питейном заведении. Надо взглянуть на этого мистера Макдональда. – Он вынул из кармана ингалятор. – Потому что встреча с мистером Макдональдом – не просто совпадение.

Утреннее солнце низко висело над городом – металлический диск, чуть подернутый туманной пеленой. На улицах стояли лужи. Было совсем рано, но мы с Питерсоном уже позавтракали и допивали кофе из серебряного кофейника. Мы спорили, и напряжение отзывалось болью под лопатками, долбило в основание черепа. Питерсон настаивал, чтобы я поехал к Берти Редмонду в Скотленд-Ярд посмотреть досье с фотографиями нацистов. Я же хотел продолжить слежку за Ли.

– Дьявольщина! Вы начнете когда-нибудь понимать, что происходит в действительности? – прогремел Питерсон, прищурив глаза. – Вашего брата убили не потому, что он отыскал вашу сестру – если только это вообще ваша сестра, я подчеркиваю, если… Это не повод для убийства, Купер, нет, если она просто ваша давно пропавшая сестричка. От него могли отделаться, чтобы он не беспокоил ее, но его не стали бы убивать, неужели вам это не ясно? Хоть это до вас доходит? Вам понятно, о чем я говорю?

Я кивнул, сердито глядя на него.

– Следовательно, если он погиб не из-за того, что нашел вашу сестру, то погиб по причине, которая возникла в процессе ее поисков. Похоже, теперь нам известно, что это за побочная причина – уцелевшие нацисты, неонацисты или старо-неонацисты, называйте их как хотите. Так вот, Купер, это убийство! Убийство, а не шутка!

Итак, мы имеем: Сирил, какая-то женщина, возможно ваша сестра, и кучка недобитых фашистов. Но не только это… Буэнос-Айрес, Лондон и Мюнхен… Ваш брат побывал в этих городах. Очевидно, в каждом из них имеются нацисты… Так, еще ангел мести на острове Кэт. Теперь, черт подери, давайте взглянем на все это трезво. Единственный здравый вывод из сказанного – нацисты, хоть это и звучит дико спустя тридцать лет после их похорон, продолжают убивать людей… Они убивают всякого, кто представляет для них угрозу. Что еще можно предположить? Делать поспешные выводы – глупо, но не делать их совсем – еще глупее. Однако мы упорно не желали делать их. И теперь, Купер, мне страшно…

Прошлой ночью я не сомкнул глаз, хотя всегда сплю отлично, всегда. А вчера не мог и позавчера тоже. Я просыпаюсь в холодном поту и в ужасе. Меня пугает сложившаяся ситуация, пугают эти люди. Мне страшно, потому что я ничего не предпринимаю, тогда как они следуют за нами по пятам, выжидают, как мы поступим дальше, не оставим ли все это и не уберемся ли восвояси. Более того, я не уверен, спасет ли нас возвращение домой. Я говорю «нас», поскольку теперь рискую жизнью не меньше вашего. Мы суем нос в их маленькую нору, и они не могут понять, много ли нам удалось узнать. Но они встревожены. Знаете, о чем я думаю, Купер? О том, что им, прежде чем убить нас, хочется выяснить, что нам известно. Они не знают, что именно мы могли сообщить другим заинтересованным людям. – Он шумно отхлебнул кофе и пробормотал: – Боже, до чего я люблю холодный кофе! Обожаю, просто обожаю… Маленькие жизненные удовольствия, и я не желаю их лишаться.