Свобода выбора фатальна - Александр Николаевич Бубенников Страница 55

перед своей презентацией: «Понимаешь, подумалось как-то странно о нашем порушенном научном братстве… Что мои бывшие аспиранты, как говорится, «вышедшие в люди», пробившиеся на чужой земле… И тот же несчастный тщеславный Петрович, игрушка в руках темных, неведомых мне сил… Хотелось и его хоть чем-то подбодрить: хватит своих соотечественников кидать. Как никак когда-то мы были вместе, у нас что-то было светлое, доброе в ушедшей прошлой жизни… Все же бывший соотечественник, ты есть весточка из той прошлой жизни… Жалость здесь моя не причем, осталось внутри то, что их всех из той далекой, канувшей в небытие страны Советов, делало едиными… Ведь так хотелось тогда с тем же Петровичем посидеть за бутылкой старого доброго калифорнийского винца, поговорить, вспомнить что-то из молодости, из той канувшей в лету страны – жалко, что не выпили, не поговорили по-человечески… В конце концов, скажи тот же Петрович, что тому позарез нужны те же пятьдесят баксов, которые тот клянчил у менеджера, пошли бы отель, одолжил, конечно бы… Зачем так мелко кидать соотечественника, готового тебе же помочь… С флэшкой той же нагло кидать, за дурика держать, мол, дай, нужна мне она пустая, а не забитая твоими программами…»

Брагин снова возвращался к своим старым полузабытым мыслям про бытие и быт «научных летчиков и маргиналов» в своей стране и за ее пределами… Вот некуда и незачем лично ему бежать со своей земли, все– таки не двадцать-тридцать годков, как его ребятам-аспирантам, когда те потекли мозгами в Долину… «А вот ты потек бы из родного Отечества умом-умишком в двадцать или тридцать ради больших денег? – спрашивал тогда в Долине и сейчас в Гурзуфе себя Брагин. И отвечал одинаково и грустно. – Все же не перекати-поле какой-то, все же с корнями в почве, все же не вечный жид-путешественник – без корней, без рода, без племени… Только от этих вопросов и ответов на душе было и будет хреново – хуже не придумаешь…»

И напоследок рассказал Лере Брагин, как во время прощального крепкого рукопожатия с Алексеем в аэровокзале Фриско он задержал «со значением» ладонь своего старого, самого первого аспиранта, которого никогда ни о чем в жизни не просил за многие долгие годы доверительных, предельно корректных лет взаимоотношений Ученика и Наставника. И глядя прямо перед собой, глаза в глаза, глуховато без тени иронии и сарказма сформулировал свою последнюю просьбу во Фриско, городе летчиков и маргиналов: «Если сможешь, помоги Петровичу здесь как-либо, или с устройством на работу по профессии, в свою фирму ли или еще куда. Посодействуй с устройством интервью или еще как… В конце концов, твой старый соотечественник, нуждающийся в помощи и товарищеской поддержке… – Брагин тогда хотел сказать «в чужой стране», но отточил мысль по иному. – …В новом отечестве, оценит твой дружеский жест. Это будет как спасательный круг от той страны нашей молодости, которую мы, пусть и потеряли, но все же любили и не предали, раз она способна прощать и спасать в волнах времени… Поможешь или не поможешь, это, старик, твое личное дело, но постарайся просьбу мою уважить, подбодри… Легче всего, шатающегося на краю пропасти подтолкнуть, а ты не подталкивай, руку помощи предложи… Другое дело, если он, шатающийся над пропастью, откажется от твоей дружеской руки – и такое бывает… Пусть будет так… Но только, в любом случае, лично от меня поставь ему, нашему старинному знакомцу, пару бутылок нашего любимого когда-то красного доброго Пуркарского вина «Негру де Пуркар», помнишь, что пили когда-то в майском Киеве, в древнерусской столице Владимира Красное Солнышка, в прошлой жизни… Пусть это будет подарок из прошлого, напоминание о том времени, которое не вычеркнешь… Может, у него совесть проснется, вспомнит, что хоть чужой крови, но на Русской земле родился… Пусть и не пригодился, но только, если ей и не поможет, то уж большей пакости, что сделал раньше, наверняка уже не сделает… Говорил же когда-то Гоголь, что в Русской земле даже последний родившийся мерзавец, когда дело дойдет до крайности, ударит шапкой оземь и послужит этой земле… С парой презентованных – без всякой корысти, просто так, от души – бутылок Пуркарского уж наверняка подлянки не никогда и никому из русских ребят сделает… А дело к крайности на Русской земле подходит, старик…»

Алексей тогда сначала вытаращил свои раскосые глаза за сильными линзами очков, потом неожиданно покраснел, потом, совладев с наплывом самых разнообразных чувств, без тени улыбки произнес с финальным усилием прощального рукопожатия: «С «Неграми» здесь, правда, большая напряженка, впрочем и с «Рошу» тоже, но поменьше… Но будем решать сформулированную нетривиальную задачку… «Негру» так «Негру».

Брагин рассказал, как они обнялись с Алексеем напоследок уже в холле аэровокзала Фриско, и он с тихим ужасом подумал про себя: «А вдруг я моего Леху вижу здесь, вот так в последний раз?.. Неужели и такое возможно?.. Неужели расставание не маленькая, а настоящая большая смерть?.. Боже мой, неужели все всерьез и надолго?.. Навсегда… Vorever and never… Авось, все устроится, как говорят, в народе, устаканится… Или уж ничего и никогда в этой новой, такой потрясающей и опасной одновременно жизни не устаканится?» Предопределение распорядилось так, что во время краткосрочного второго визита во Фриско и Долину он не встречался со своими ребятами – боялся подставить и навести на них силы тьмы и зла…

И вот уже в самой новейшей жизни, когда он сблизился с Лерой, развил её дар математика, поверил в нее, чтобы не отпускать ее уже никогда, из той прошлой жизни всплывает имя и образ «человека из Фриско», только не бывшего аспиранта Алексея, не других его ребят, а Петровича…

Интересно, получил ли Петрович от Алексея пару бутылок «Негру», вкусил ли их неповторимого аромата?.. Вот снова и вспомнил Брагин про орущего свое «Бу-у-у» негра, швыряющегося монетками на перекрестке, и про Петровича вспомнил… Думал, что никогда уже не встретятся, ан, нет, дано встретиться в разгар самых удивительных событий театрализованного действа его презентации… «Вот и Лера с Петровичем оказались подверстанными к сцене, где еще неизвестно, как и ради чьей пользы пройдет спектакль неизвестных режиссеров с одним единственным премьером-актером, первым любовником Брагины?» – вот такие были его мысли, так он бодрился наедине с Лерой за считанные мгновения до презентации.

– А ты знаешь, я пообещала Игорю, что я уеду сегодня же отсюда, – Лера сказала это с такой горечью и болью, что у Брагина защемило сердце, – понимаешь, как-то быстро пообещала, чтобы…

– Больше ты ничего не обещала?..

– Нет, ничего, только