Олег Маркеев - Неучтённый фактор Страница 59

– Может, голос подать? Прикажем сдаться…

– А вот хрен ты угадал! Подашь голос, рапорт писать не кому будет, понял? Вишь, притаился, чмо болотное. Ждет. Я же говорил, его выстрел – первый. Как у Пушкина, бля!

– Черт с ним, давай шквальным огнем! – Азарт верзилы невольно передался Седому, только сейчас он понял какой кайф испытывал Дмитрий в командировках.

– Усохни! Хрен ты угадал. Две его гранаты – и наши кишки по соснам. Приготовься!

Он поднял автомат. Свободной рукой выписал над головой восьмерку, махнул рукой вправо и влево, погрозив кому-то сжатым кулаком размером с пивную кружку.

Седой пошевелил озябшими пальцами ног, в ботинках давно хлюпало, сбившиеся носки до боли натерли пятки. Хотя он почти ничего не видел в темноте, достал пистолет и снял с предохранителя.

– От это я понимаю! – В глазах верзилы вспыхнул сумасшедший огонек. – Хрен ты угадал. А ты – рапорт!

Вся поляна была у него под обстрелом. Он засек движение прямо по центру, там, где чернел куст. Потом хрустнула ветка справа. Слева подошли еще двое.

«Надо начинать. Пока не подобрались остальные. Будет больше суматохи. – Антон погладил палец о спусковой крючок пистолета – Та-ак. Две в центр, две – влево, выстрелит справа – две на вспышку. – Он еще раз наметил ориентиры и вытянул руки перед собой. Они абсолютно не дрожали, чему он сам удивился. – Раз-два, понеслась!»

Преторианцы

Первый выстрел всегда громче других. Седой от неожиданности подпрыгнул и толкнул под локоть успевшего вскинуть автомат Василия.

Василий дернул стволом, очередь ушла косо вверх, сквозь грохот автомата Седой не услышал второго выстрела.

Пуля прошила его насквозь, он завалился на Василия, потянул его к земле. Тот дернулся, стряхивая с себя цепляющиеся за одежду пальцы. Тупой удар в левое плечо опрокинул Василия на землю, спину свело тупой болью, он вцепился зубами в бушлат лежащего под ним Седого, заглушая рвущийся изнутри крик…

По характерному «швак», с которым пуля входит в тело, Антон понял – попал. И насмерть. Ни вскрика, ни стона. Только грузный удар о землю.

Быстро выстрелил вправо, по пуле из каждого ствола. Успел развернуться и послать пулю влево, откуда полетели яркие светлячки трассера. Очередь ударила в ствол, разлетевшись ослепительными цветными брызгами, точно указав цель, и сразу же в нескольких местах по черной кайме поляны зарябили ярко-красные всплохи.

Он успел трижды выстрелить по вспышкам, отпрыгнув к соседнему дереву, когда хрустнуло под коленом и глаза залило красное марево. Он задохнулся от боли и упал лицом в мокрую кашу палой листвы.

Яркая вспышка трассеров вспорола землю прямо перед глазами.

Рефлекторно перекатился. До крови закусил губу. Ослепленный и контуженный болью он помнил только одно: надо нащупать гранату на ремне и непослушными пальцами сорвать чеку…

О н и услышали крик и засекли, куда уперлась прерывистая нить трассера, и теперь посылали со всех сторон одну очередь за другой, прекрасно зная, что уже все, что уже кромсают мертвое тело…

Преторианцы

Кто-то сноровисто бинтовал ему плечо, но все равно Василий дергал от боли белым, как мел, лицом.

– Писец, командир! Покрамсали в лапшу. Не фига даже смотреть. С собой возьмем?

– Что?! – Василий вскинул голову и бешено сверкнул глазами на стоящего над ним Пеликана. – Шашлык, из него делать?! Если фотик работает, щелкни для истории – и все!

– Что – все? – огрызнулся Пеликан. – Там куча дерьма лежит, и все!

– Вот ее и щелкни! – Василий слегка толкнул локтем бинтовавшего – Бля, да хватит тебе душу мотать! Кончать быстрее!

– Все пучком, командир! – осклабился боец. – Не будь бронника, да на два пальца пониже… Але-улю, привет семье!

– Знаешь куда свои два пальца засунь! Покаркай еще, Айболит недоделанный. – Он с трудом встал. – Что стоишь, Пеликан, или не ясно сказал?

– Гостинчик от покойника. – Пеликан протянул еще теплую гранату. – С намеком от личного состава вверенного вам подразделения. Народ требует шухер.

Василий сплюнул под ноги.

– Опять? Как вы меня задолбали!

– Стукачей нет, командир. И вони меньше. Если что, народ подтвердит, покойный сам себя подорвал. Нафига нам лишние проблемы? Опять начнут тебя сношать за срыв задержания.

– Ох, бля, подведешь ты меня под монастырь своими заботами. Последний раз, Пеликан! И не скалься ты, клоун беззработный!!

– Это я от радости, что вижу вас в полной здравии.

– Нет, ты точно до дембеля не доживешь!

– Ну что париться, кэп? Без свидетелей, все свои. – Пеликан кивнул на лежащего у их ног Седого.

– Ладно, лепи горбатого. Пошмаляйте у кого чем осталось и подорвите сучонка. Пехота наверняка услышит. Вот тебе и свидетель. Да, ствол его на всякий случай подбери. И рюкзачок, если цел.

– Ага. – Пеликан перебросил гранату из руки в руку.

– Не "ага", бля, а так точно. Совсем оборзели! – Василь поморщился, пошевелив плечами. – Ой, мама родная, роди меня обратно. Как бревном по руке офигачил, паразит. Хрен ты угадал, собака бешеная. Айболит!

– А ?

– На! Кого еще зацепило?

– Гаврилу в ногу, Леща по башке царапнуло. Оба легко.

– Лещу, козлу, каску с рогами, как у фрица, куплю.

– Не надо, – хохотнул Айболит, складывая свое медицинское хозяйство в подсумок. – От той башки даже снаряды рикошетят! Лучше Гавриле сапоги стальные.

– С этим что? – Василий стволом указал на Седого.

Петровский лежал, как спит уставший человек, подогнув ступни вовнутрь, над воротником бушлата торчал клок седых волос, с правой ноги слетел ботинок, и сквозь дыру в носке белела шершавая пятка.

– Холодный. Хорошо и надолго. – Айболит тюкнул пальцем в лоб. – Сюда. И раскрошила затылок.

– На себе-то, сынок не показывай!

Василь презрительно сплюнул. Он не любил доходяг и кабинетных крыс. В седом опере было и то, и другое. Теперь уже ничего не осталось. Только изношенное и продырявленое тело.

По лесу застрекотали ленивые очереди, потом надсадно ухнул взрыв, сбив с веток поток холодных капель.

Ударная волна тронула колокол в часовне у кладбища.

В серых сумерках поплыл долгий протяжный стон.

ГЛАВА ТРИНАЦАТАЯ

Преторианцы

В скверике сырой ветер остервенело гонял мокрые листья. Мелкая морось обволакивала голые черные ветки и срывалась вниз тяжелыми каплями. Казалось, темнота, сгустившаяся у земли, наполнена возней серых жадных зверьков, барабанящих по упругому слою сбитой листвы розовыми безволосыми лапками.

Где-то недалеко был открыт канализационный люк; оглушительно воняло тухлыми яйцами и жженой пластмассой. Вкупе с застоялым смогом запах был с трудом переносим.

Дмитрий выдохнул, выталкивая из ноздрей липкую пробку запахов, уткнул нос в воротник плаща.

После прокуренного тепла кабинета и спертой духоты метров промозглый ветер казался изощренной пыткой. Тело тряс мелкий противный озноб.

«К гребаной маме такие явки, – зло подумал он. – Пора переходить на зимний вариант. В кабаках воняет не лучше, зато не так холодно. Так же можно все себе отморозить!»

На детской площадке, вернее, том, что от нее осталось, уцелела лишь одна скамейка. Больше сидеть было не на чем. Дмитрий вычистил подошвы ботинок о край скамейки. Полез в карман за сигаретами. Мельком взглянул на часы. Агент опаздывал на десять минут.

Дмитрий ненавидел людей, не умеющих ценить время. Как свое, так и чужое.

«Паразиты! Ну почему нужно подцепить СПИД, чтобы осознать, что тебе отпущена вовсе не вечность, а сторого отмеренное количество секунд? На смертном одре, смердя дерьмом, слезлизво считают секундочки! Миллиарды секунд по ветру пустили, а за последнюю цепляются. Твари… Все свое прохерят, проспят, протрепят, а потом сосут у других. Вампиры и паразиты! Кругом одни вампиры и паразиты. Только дай им шанс, высосут все: и силы, и время, и средства».

Давным-давно, когда он только начинал д е л а т ь себя для будущей работы, один седовласый мастер ремесла тайной войны расскрыл ему тайну времени. Он просто поставил перед Дмитрием песочные часы и приказал смотреть, как течет песок. Смотреть на тонкую ниточку песка и слушать себя. Смотреть б е з д у м н о, полностью распахнув сознание. Иначе готовое ворваться знание просто не найдет для себя место, и когда закончиться созерцание в сознании окажется ровно столько, сколько содежится в голове у обычных людей: заученных, запуганных и растленных гордыней.

Дмитрий навсегда запомнил то жгучее чувство необратимости произошедшего, словно свершилась вселенская катастрофа, когда оборвалась прозрачно-белая ниточка песка и на конусообразную кучку пала последняя песчинка.