Александр Афанасьев - Сожженные мосты Часть 4 Страница 6

Все более и более старший инспектор Гмежек проникался симпатией к графу Ежи Комаровскому, которого еще в глаза не видел. Как и любой полицейский – старший инспектор ненавидел наркоторговцев, в душе считал, что те казаки поступили правильно, расправившись с наркоторговцем на месте, не дожидаясь полиции. С этим злом не справиться обычными методами, слишком велики ставки в игре. Только смертная казнь всех причастных остановит наркопреступность… зря тогда ее отменили. Нужно просто с самого начала дать понять графу, что он понимает мотивы, толкнувшие его на преступление, и даже сочувствует ему. А потом и задать вопрос… пояснив, что если он поможет раскрыть сеть наркоторговли, то суд, безусловно, зачтет ему это…

А этот Ковальчек… правильно его грохнули, заслужил. Он наверняка и студентов совращал, предлагая марафет за ночь содомской любви. Как таких только земля носит.

Но все равно – что же произошло в комнате?

Ковальчек оскорбил Комаровского и тот, потеряв самообладание выхватил пистолет и открыл огонь? А потом, испугавшись того что сделал – сбежал?

Может быть. Но неужели профессор, уже избитый и лишившийся своего запаса кокаина решился на то чтобы угрожать? Или оскорблять? Будь граф Комаровский простым представителем польской шляхты – старший инспектор сразу поверил бы в произошедшее, шляхтичи в ответ на некоторые слова относительно их самих и их рода вспыхивают как порох, хватают что под руку попало, и … Сам старший инспектор не раз занимался такими случаями, все они были несложными, убийца или каялся, мол что я натворил, или наоборот вел себя с вызовом – да это я убил! Нехай не говорит то, что не положено!

Но ведь граф Комаровский служит в Лейб-Гвардии, допущен к Его Императорскому Величеству. Невротика, психопата – к Государю не допустят.

Может быть – Ковальчек попытался чем то угрожать Комаровскому и тот, услышав эти угрозы решил расправиться с ним? Но чем он угрожал? Что будет и дальше продавать наркотики? Не повод для убийства, в таком случае граф скорее всего просто избил бы его еще раз. Не вяжется, постоянно видятся два разных modus operandi – избиение, разборка на нервах, и в то же время хладнокровное убийство из пистолета. Если граф Комаровский сразу решился бы на убийство – вряд ли он пошел бы в квартиру Ковальчека.

Может быть – пана Ковальчека избил кто-то еще? Но ведь он уходил из университета с Комаровским, где его избили? Только в доме, тем более что следы обнаружены там. А граф что в это время делал – стоял и смотрел на избиение? Держал Ковальчека под прицелом пистолета? Не проще ли сразу убить?

Как все таки интересно было бы посмотреть на результаты экспертизы, какой выстрел был смертельным, первый второй или третий…

Устав колотить по клаксону, водитель повернулся …

– Пан старший инспектор, мы тут не проберемся. Встали.

– Что там, Войцех?

– А бес его знает. Рокош какой-то.

Пан Гмежек взглянул на часы, потом вышел из машины, осмотрелся по сторонам. Некоторые водители уже покидали машины, запирая из и оставляя без движения в пробке – а это значит, что улица встала на несколько часов как минимум. Просто удивительно – как легко люди идут на рокош и как сложно в то же время заставить их выполнять хотя бы какие-то минимальные правила человеческого общежития. Пара вот таких вот дураков бросила машины посреди дороги, потом еще, потом встала улица, а потом, учитывая, что транспорта в Варшаве больше чем улиц – встал весь центр. Вот тебе и транспортный коллапс на ровном месте. А еще находятся идиоты, которые хают царя, что мост Варшаве подарил – архитектурный облик нарушает.

Но делать нечего – они тоже не могут стоять в пробке несколько часов, у них есть работа

– Войцех, ты и Вацлав остаетесь здесь – решил пан старший инспектор – около машин. На всякий случай в багажниках есть ружья, но не злоупотребляйте. Если будет возможность – отгоните машины на обочину. Остальные – за мной!

Рокош и впрямь был знатный – дорогу уже перекрыли. Человек двести, с плакатами, с транспарантами – "Вбийцы!" "Ироды!" "Прочь!" – перекрыли набережную, проходимость которой для машин имела для центра Варшавы стратегическое значение… и похоже не они одни. Небольшой отряд полиции пытался как-то сдерживать митингующих, но по глазам пан Гмежек видел, что большинство полицейских ничего не будет делать, превратись рокош в погром или в бунт, а некоторые – не прочь и сами присоединиться к митингующим. Несколько метров и жидкая цепочка полицейских отделяли их от не менее жидкой, но вооруженной, в касках и щитах – видимо, в здании штаба округа специально для таких случаев хранили – цепочки казаков из охранной роты. В отличие от полициянтов, которые (за исключением жандармерии и некоторых частей дорожной стражи) не имели права носить автоматическое оружие, обходясь крупнокалиберными полуавтоматическими дробовиками – у каждого из казаков на боку висел короткий, курносый АКС-74У.

Пан Гмежек привычно прикрывшись руками, врубился в толпу, следом, сдвинув ряды шли еще четверо полицейских, их пинали, толкали, толпа улюлюкала – но ничего серьезного не предпринимали, нападение на полицейского это повод применить оружие. Пан Гмежек не раз видел подобные рокоши, в отличие от больших мятежей они случались часто, и по поводам, которые в Центральной России не сочли бы даже заслуживающими внимания. Там даже из-за футбола не принято было бесчинствовать на улицах, все знали, что полиции на футбол наплевать, и дубинкой по хребту с пятнадцатью сутками арестного дома (и тяжелой работой) не обделят никого – а тут… последний раз такое случилось из-за какой-то передачи, когда толпа моментально собравшихся молодчиков, в основном студентов университета – пошли на штурм радиотелецентра Варшавы, а когда охрана угостила их дубинками и резиновой картечью – начался рокош. Здесь в принципе было то же самое – но что-то подсказывало пану Гмежеку, что в этот раз добром не кончится.

Протолкавшись через толпу – пиджак можно было выбрасывать в ветошь – пан Гмежек предъявил полицейскому, командующему кордоном свое служебное удостоверение, они прошли за первую линию оцепления. Впереди была вторая – даже толпа замерла, видя как полицейские идут через ничейную, заплеванную и загаженную землю, а навстречу им идет молодой бородатый казак, на ходу перекидывая поудобнее щит.

– Чего надо паны? Нельзя сюда!

Казак выглядел решительно, и то что перед ним судя по всему были полицейские – его ничуть не смущало. Сегодня полицейские, а завтра… Каждый поляк – прежде всего поляк, это опыт полученный кровью. Кому рокоши эти надоели – давно отсюда уехали, на тот же Восток, благо Россия большая и устроиться хоть где можно.

– Сыскная полиция Варшавы, отдел убийств. Старший инспектор Гмежек … – карман был порван, но удостоверение старший инспектор, как и все полицейские, давно носил зацепленное за тонкую стальную (у кого и золотую) цепочку, потому как за утерю удостоверения полагался строгий выговор с занесением – мы должны пройти в здание штаба.

– Документы есть какие?

Ордера на арест у старшего инспектора не было, он имел право произвести арест "чрезвычайный" с обязательным уведомлением прокурора Варшавы в двадцать четыре часа с момента ареста и с препровождением арестованного к уголовному судье – в семьдесят два часа. Это он и рассчитывал сделать в случае необходимости. Но казаку судя по всему все эти тонкости уголовного права были до одного места.

– Я вам показал удостоверение, пан казак. Извольте пропустить нас.

– Никак нет, пан… – скучным тоном сказал казак – у меня приказ от дежурного офицера не пускать никого без пропуска. А у вас его нет. Шли бы вы лучше отсюда, паны… пока недоброе не затеялось…

– Вызовите дежурного офицера.

Немного поразмыслив, пан казак решил что это законное и справедливое требование. Его дело и впрямь – маленькое, стоять и не пущать. Дежурный офицер пусть и разбирается с этими мутными панами.

– Стойте здесь, паны… – казак пошел обратно.

Тут выругался один из полицейских, выругался последними словами. Пан Гмежек повернулся – и увидел, что он снимает свой пиджак… а на спине было ярко-алое, быстро сохнущее пятно… и остатки презерватива.

– Песьи дети, пся крев!

Полицейский погрозил толпе кулаком, и она разразилась хохотом. Вот такая вот и была работа у полиции Варшавы – свои среди чужих, чужие среди своих, меж двух огней. А иногда – между молотом и наковальней.

Появился и дежурный офицер, немного бледный с лица, без бронежилета и каски – но с таким-же АКС-74У и разгрузочным жилетом, набитым магазинами и накинутым поверх форменной рубашки повседневной формы. Каким-то сюром на его лице смотрелись очки в тонкой золотой оправе. Идти к полицейским он не решился – остановился у линии казаков, махнул им рукой оттуда. В толпе засвистели, снова полетели презервативы – с мочой, с дерьмом, с краской – и казаки подняли щиты, чтобы защититься от этой гадости.