Брайан Моррисон - Расплата Страница 6

Это было спокойное время дня. Менее чем через три минуты Билл подходил к зеленому «рено» в сопровождении полицейского, наблюдавшего за порядком на стоянке с бодрым усердием, совершенно излишним в этот ранний час. Он опустился на сиденье, смирившись с тем, что застарелый запах табака мгновенно пропитает его одежду. Потом дал шоферу адрес, опустил оконное стекло и откинулся на спинку, не следя за маршрутом такси.

А сзади, на почтительном расстоянии от стоянки, чтобы не попасться на глаза полицейскому, толстяк с тревогой провожал взглядом набиравший скорость «рено». Он энергично вертел толстой шеей, разглядывая машины, огибавшие круглое здание. Вот показался БМВ, подрезал только что подъехавшее такси и резко затормозил возле толстяка. Не успел полицейский поднести к губам свисток, как толстяк шлепнулся на сиденье рядом с водителем, и БМВ рванул следом за такси.

Тонкое дряблое лицо таксиста было покрыто неровной щетиной, наверное, брился вечером, чтобы не опоздать на работу в утреннюю смену. Он изучающе оглядел Билла в зеркало заднего обзора.

— Живете в Париже? — спросил он.

При этом столбик пепла на сигарете, зажатой в зубах, закачался и в конце концов шлепнулся. Билл не отрывал глаз от знакомого пейзажа с рекламными щитами вдоль дороги и заводскими складами.

— Нет, — буркнул он, давая понять, что не намерен продолжать разговор.

— А-а, — таксист помолчал, шепотом обругал водителя, промчавшегося ему наперерез, потом снова посмотрел в зеркало: интересно, как пассажир оценил его реакцию. — А комнату-то в гостинице забронировали?

Билл промычал что-то невнятное.

— Понимаете, в городе полно приезжих.

Билл неслышно вздохнул, повернулся и посмотрел вперед, через лобовое стекло.

— Но ведь сейчас же самый туристский сезон, — проговорил он, обращаясь к обсыпанным перхотью плечам водителя.

— Ха! — Водитель торжествующе ухмыльнулся в зеркало. — Туристы здесь ни при чем! Это все из-за шишек! Гостей нашего правительства. Паразиты они. Явились на парад. — Жалобные ноты, звучавшие в его голосе, сменились насмешкой. — Любимая выдумка нашего дорогого президента.

Лицо Билла озарилось внезапной догадкой. Телефонный звонок Кельтум внес сумятицу в его голову, он не мог думать ни о чем, кроме гибели Ахмеда, его крика о помощи, ответить на который он просто постыдно забыл… Сейчас август 1994 года. Ровно пятьдесят лет со времени освобождения Парижа от нацистов.

— Так что же планируют?

— Планируют? — хихикнул водитель. — Вы называете это планированием? Вот уже неделя, как весь городской центр загажен.

— Как это?

Водитель выудил сигарету из лежавшей на переднем сиденье пачки, прикурил ее от окурка, небрежно ведя машину одной рукой. Здесь, на въезде в город, машины неслись густым потоком на бешеной скорости.

— Закрыли движение во всем районе Елисейских полей. Это теперь на несколько дней. Тихий ужас. Хуже, чем в день Четырнадцатого июля. Для «безопасности», так они объяснили.

— Зачем же это им понадобилось закрывать движение на Елисейских полях на целую неделю? — невольно заинтересовался Билл. — Ведь это же так неудобно для людей. Я думал, что приготовлений к Четырнадцатому июля вполне достаточно.

— Не зачем, а для кого! — скосил глаза в зеркало водитель. — Разумеется, для Брукнера! — При этом энергичном восклицании от сигареты отвалился полудюймовый кусок пепла.

— Израильского премьер-министра?

— Точно!

Водитель стряхнул пепел с рубашки, его глаза еще больше сузились, и от этого лицо приняло неприятное, злобное выражение.

— А вы, случайно, не еврей, а? — сдержанно спросил он.

Биллу вдруг неудержимо захотелось ответить утвердительно.

Он подумал и бесстрастно произнес:

— Нет. С чего вы это взяли?

Ответ, между прочим, он прекрасно знал.

— Глаза бы мои на них не смотрели. И на арабов тоже, — пробормотал водитель, со злостью показав рукой на тротуары, где, несмотря на ранний час, оживленно сновали люди. Машина свернула с шоссе и ехала по району трущоб, каких много за кольцевой дорогой. Убогие магазинчики, где торгуют дешевой одеждой, неряшливые кафе, выщербленные тротуары, по которым стаями носятся собаки, ветхие здания, где в тесных квартирах без горячей воды ютятся семьи иммигрантов. Лучшее жилье им не по карману. На тротуарах толпятся те же иммигранты, в основном арабы.

Такси приближалось к группе арабских ребятишек. Они стояли парами, держась за руки, на краю тротуара в ожидании зеленого света. Дети были опрятно, но одинаково одеты: мальчики в серых брюках и бумажных спортивных свитерах, девочки в серых платьицах до лодыжек. Их сопровождали четыре молодые женщины в простых халатах из серой камвольной ткани, таких длинных, что подолы буквально подметали землю. Волосы спрятаны под платками из этого же материала, а лицо одной женщины скрывала чадра.

Таксист ткнул в них пальцем и, задыхаясь от злобы, проговорил:

— Особенно вот этих дармоедов.

Билл выругался про себя. Он часто ездил на такси. Возможно, их водители — не бо́льшие фанатики, чем остальные люди, но они, как и парикмахеры, нещадно заговаривают своих пленников-клиентов, которым некуда от них деться. Выслушивание их болтовни словно входит в плату за поездку на такси или стрижку волос. Билл обычно не раскрывал рта до тех пор, пока они не выговаривались до конца, но эта дикая злоба, вылитая на ни в чем не повинных малышей, задела его за живое.

— Да что они вам сделали?

Водитель обернулся и, насупившись, уставился на него, словно уже не доверял зеркалу. Он не мог понять, насмехается над ним пассажир или же он просто набитый дурак.

— Посмотрите на них. — Он дернул подбородком в сторону детей и начал терпеливо излагать свои претензии. — Мало того, что обчищают казну социального обеспечения, торгуют наркотиками за воротами школ, они хотят превратить Францию в мусульманскую страну. Ходят вот в свои детские сады. — Он вынул изо рта сигарету и ткнул ею в сторону закрытой лавки, окно которой было заложено каменными блоками, кое-как скрепленными цементным раствором. На эти блоки на высоте человеческого роста были вкривь и вкось наклеены одинаковые, небрежно исполненные плакаты. С них смотрело лицо мужчины в чалме. Даже плохое качество печати не смогло приглушить поразительную энергию, которую излучали глаза этого человека. Под портретом было что-то написано арабской вязью.

— Знаете, кто это?

Билл отлично знал.

— Бухила! — не дождавшись ответа, сообщил водитель. — Ах нет. Простите. Имам Бухила. Ихний вождь. Один из тех, кто будоражит их. На прошлой неделе из-за этого деятеля я потерял рабочий день. Он провел их по улицам, и они требовали открыть специальные школы для ихних детей. За счет французских налогоплательщиков, разумеется. Взбаламутил весь город.

Билл едва смог удержаться от улыбки: перспектива платить деньги на содержание арабских школ, казалось, раздражала этого человека не меньше, чем перекрытие дорожного движения.

Водитель снова повернулся и осуждающе посмотрел на него.

— Неужели вам нравится все это?

Билл покачал головой, улыбка не сходила с его лица.

— Нет, — искренне ответил он после короткого раздумья. — Думаю, что нет.

— Ха! — торжествующе кивнул таксист. — А мне и подавно! Будь моя воля, этот Бухила первым бы отправился самолетом восвояси. — Он с гримасой отвращения покачал головой. — Если хотите знать, я считаю, что де Медем прав. Только он один имеет мужество говорить правду.

Это разожгло интерес Билла. Последние два года неофашисты Блеза де Медема небо не коптили, они с успехом разрабатывали богатейшую жилу антииммигрантских настроений французов. Некоторые из знакомых Биллу торговцев произведениями искусства поддерживали, по его твердому убеждению, это движение. Не исключено, что только на словах, но и это вполне устраивало господ неофашистов. Сегодня Билл впервые в жизни повстречал человека настолько невежественного, что до него не доходило, как он гадок.

— Так в чем же правда?

— Мы должны отправить их туда, откуда они явились к нам, — не унимался таксист. — Пусть французам дадут то, что они дают иммигрантам. Нам и не снились блага, которые они за здорово живешь получают. Жилье им — в первую очередь! Летний отдых для их детей — за счет нашего правительства! Это им все за то, чтобы они были так любезны и не поджигали больше наши машины. Они умеют только размножаться и качать права. Хотят иметь свои собственные школы, исповедовать свою религию? На здоровье! Имейте, исповедуйте, но у себя на родине, а не у нас.

Билл молча слушал этот изрыгаемый таксистом нескончаемый поток обвинений. Такси тем временем миновало центр города, обогнув Елисейские поля, и свернуло наконец на улицу Галилея. Билл с облегчением вздохнул.