Андрей Пржездомский - За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году Страница 61

Но главное было позади этих парней. Сначала Орлов даже не понял, что это такое. За их спиной колыхалось что-то огромное, похожее на гигантский купол яркого парашюта, ткань которого растекалась по всей улице, извиваясь и колыхаясь волнами. Три цвета: красный, голубой и белый. Это был российский флаг шириной во всю проезжую часть улицы и длиной не менее сотни метров! Его несло множество людей, держа за края, натягивая над мостовой, поддерживая изнутри, как будто они участвовали в каком-то невиданном ритуале жертвоприношения или восхваления Божества.

Флаг несли исключительно молодые люди. Среди них было немало девушек. Все они были вполне прилично одеты и не походили на ту серую толпу, которую Орлов видел накануне у Белого дома. Рядом с несущими флаг по тротуарам и мостовой шли сотни людей, захваченные этим фантасмагорическим действом, похожие на жителей Древнего Египта, шествующих за жрецами к Храму Амона.

Завороженный, Андрей смотрел, как колонна со змеей-флагом молча выходит на площадь прямо к памятнику Дзержинскому. Лишь топот и шарканье сотен ног, покашливания и тихий говор сопровождали это театрализованное представление.

«Неужели ничего не будут кричать?» — подумал Орлов, и толпа тут же дала ему ответ на этот вопрос.

— До-лой хун-ту! До-лой КаПэ-ЭсЭс! — начали скандировать демонстранты. — По-зор Ка-Гэ-Бэ!

Крики, постепенно превращающиеся в рев, заполнили всю площадь. В сторону здания ненавистного КГБ, фасад которого выходил на площадь, взметнулся лес рук, сжатых в кулаки.

— Су-ки! Су-ки! — со злобой и перекошенными от негодования лицами кричали молодые люди. — До-лой Ка-Гэ-Бэ!

Покричав, толпа, видно, утомилась. Наступила минутная передышка.

Один из демонстрантов, держащих флаг, крикнул стоящим на тротуаре людям:

— Господа! Присоединяйтесь к нам! Не дадим задушить свободу! Господа, идемте вместе на защиту Белого дома!

Старичок в потертом пиджаке, стоящий рядом с Орловым, тихо передразнил кричащего:

— Господа, господа! Из дерьма только вылезли, а уже господа!

— А кто они? — спросил у него Андрей, хотя понимал: откуда тот может знать об этом?

— Да хрен их знает! — Он зло посмотрел на Орлова. — Повылазила всякая нечисть!

— Это не нечисть, а брокеры! — деловито поправил какой-то парень, стоящий неподалеку и услышавший, видимо, разговор Андрея со старичком. — Брокеры с Российской торгово-сырьевой биржи! «Новые русские», как их теперь называют!

— Тьфу! — Старик со злостью плюнул себе под ноги. — А идите вы все к… матери!

— Да не разоряйся ты так, дед! — попытался успокоить старика парень. — Поорут немного и разойдутся! Им же деньги делать надо! Время — деньги, слышал, небось?

Но старик уже повернулся спиной к говорившему и стал продвигаться к подземному переходу. Он-то уж точно решил все для себя и не хотел даже присутствовать при этом зрелище, вызывающем у него ничем не прикрытое раздражение.

Демонстранты тем временем, проскандировав свои лозунги, двинулись дальше, в сторону Большого театра. За ними тянулась целая колонна сочувствующих и любопытных, которая все разрасталась и разрасталась по мере того, как брокеры продвигались по площади.

«Да, этим точно есть что терять!» — подумал Орлов.

На рабочем месте Орлова снова встретили с расспросами о том, что происходит в городе. Сообщения телевидения и радио были невнятно-противоречивыми, а беснующиеся на улицах толпы создавали ощущение приближающихся массовых беспорядков. Правда, с мест шла в целом обнадеживающая информация. Практически нигде не возникло такого противостояния, как в Москве, повсеместно краевые и областные Советы осуждали ГКЧП, отказывались подчиняться его требованиям, а правоохранительные органы занимали выжидательную позицию.

Главное — не был приведен в действие такой мощный детонатор противостояния, как органы КГБ. Влияющие практически на все аспекты социальной жизни, имеющие агентуру во всех без исключения сферах жизнеобеспечения государства и просто пользующиеся в то время определенным доверием у населения, они могла радикальным образом изменить ситуацию. Что было бы тогда? Какую плату мог заплатить народ за обострение обстановки? Не спровоцировали бы их жесткие действия массовых выступлений, следствием которых в России всегда были кровь и смерть? Не стали бы они тогда фитилем бикфордова шнура, ведущего к безжалостной и всеохватывающей новой гражданской войне?

Сегодня можно только гадать, что было бы, если… Совершенно непродуктивное занятие! Одно известно точно: органы КГБ, осознавая в полной мере драматизм обстановки, не стали безжалостным механизмом подавления собственного народа, какими их не раз делали предшествующие правители. Проявив выдержку и сохранив самообладание, чекисты делали все, чтобы предотвратить кровопролитие. В значительной степени им это удалось.

Напротив кабинетов КГБ РСФСР по-прежнему сидели ребята из спецподразделения антитеррора, готовые в любую минуту, если последует приказ, заломить за спину руки горстке российских чекистов и доставить их туда, куда скажут начальники… А, может быть, и разобраться с ними, как того требует обстановка чрезвычайного положения. В эти жуткие августовские дни понятия совести и чести, верности долгу и присяге стали использоваться в большой игре, ставкой в которой была судьба великого государства.

ИНФОРМАЦИЯ: «Был составлен список, примерно из 115 фамилий… Людей должны были интернировать… Для каждого задержания были созданы специальные группы по три человека. А руководил всем этим по поручению Крючкова его первый заместитель Гений Евгеньевич Агеев. Должны были интернировать, но… Агеев никакого приказа никому не отдал… Правда, из этого списка задержали только двух — Гдляна и Иванова.[122] И все! Полное бездействие!»

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «Как только начался путч, у сотрудников стали возникать вопросы: «Что у пас за руководители? Где этот Крючков? Почему он молчит?» Те, кто организовал путч, обладали всей полнотой власти в стране и неимоверными ресурсами — политическими, военными, экономическими, контрразведывательными, разведывательными, стояли во главе партии, то есть государства… И ничего из этого не смогли использовать! Даже самих себя не смогли защитить! Импотенты!»

Круговерть дня забрасывала Орлова то в Белый дом, то снова в здание КГБ, то в стены Моссовета, то в самую гущу толпы на Манежной площади. Он в который уже раз преодолевал баррикады, возведенные вблизи Дома Советов, рискуя быть избитым, разоблаченным, ошельмованным. По первому зову Иваненко он несся в кабинет Госсекретаря на пятом этаже и, выполняя его указания, находил нужных людей, связывался с теми, от кого зависели вопросы организации обороны, сбора информации об обстановке, предотвращения инцидентов и провокаций.

Он слышал восторженный рев двухсоттысячной толпы, в котором тонули слова известного глазного хирурга, слывшего видным деятелем демократического движения:

— …Мы за это время прозрели. Мы поняли, что наш труд и богатство нашей страны могут сделать нас и счастливыми, и богатыми, и обеспеченными. Нам нужно только одно: свобода в экономике, политике, социальной жизни и культуре… Давайте все-таки скажем в последний раз слово «нет» великому рабству, которое продолжалось семьдесят три года, и будем стоять насмерть, чтобы впереди у наших детей, у наших внуков наконец-то была нормальная жизнь. Не в этих казенных квартирах, не в этих занюханных маленьких городках…

Стоя вместе со Стрельниковым прямо под балконом, ставшим импровизированной трибуной, где находился весь цвет «российской демократии», включая президента Ельцина, с которой раскатывались по всему пространству страстные призывы решительно противостоять «хунте», встречаемые одобрительным ревом тысяч людей, Орлов, может быть, впервые по-настоящему почувствовал мощь гражданского неповиновения и стихию толпы, уверенной в своей победе, гипнотическую силу воздействия слов на массовое сознание и психику отдельного человека.

Речь Президента России постоянно прерывалась восторженной овацией. Слова Шеварднадзе о том, что надо еще выяснить, на чьей стороне сам Горбачев, были встречены одобрительным рокотом. Выступление Хазанова, пародирующего голос того же Горбачева, вызвало громогласный смех. Сообщенная кем-то информация о засевших на крышах соседних домов снайперах породила гул негодования. Призывы Борового[123] покарать «главарей хунты» тонули в криках поддержки. «Пламенные» речи Хасбулатова и Евтушенко, Яковлева и Попова, Боннэр и Калугина приводили толпу в состояние мощного эмоционального взрыва, который неминуемо должен был выплеснуться на улицы многомиллионного города. Пружина сжималась. Петли ее спирали уже касались друг друга. Накопившаяся энергия неминуемо должна была вырваться наружу. До этого страшного момента оставались считанные часы.