Миклош Сабо - Тихая война Страница 64

В эти трудные для меня часы требовалось принять важное, единственно правильное решение. И чем больше я над этим думал, тем яснее мне становилось, что именно я должен был сделать. 5 ноября я послал Дьюлу Вете и Ласло Томана на поиски более надежного для нас жилья, чем отель «Беке».

К вечеру они вернулись с хорошим известием. Не знаю каким образом, но они добились того, что мы все трое спокойно могли на какое-то время обосноваться в больнице «Рокуш».

Однако попасть туда оказалось все же непросто. Пришлось пробираться до больницы короткими перебежками, прижимаясь к стенам домов. Самым тяжелым участком оказался квартал, расположенный между улицей Доб и проспектом Ракоци. На улице Доб нас просто-напросто обстреляли, а проспект Ракоци вообще был похож на поле боя. Но уж раз мы рискнули, делать ничего иного не оставалось.

Пребывание в больнице «Рокуш» я не забуду до конца своих дней. До сих пор удивляюсь мужеству и стойкости врачей и медицинских сестер больницы, которые, забывая о себе, ухаживали за ранеными.

Однажды, а произошло это 7 ноября, в коридоре хирургического отделения появилась группа мятежников.

— Где тут русские? — спросили они. Их вопрос не предвещал ничего хорошего.

— Здесь только раненые. Вы понимаете? Раненые, национальность которых не имеет для нас никакого значения! — Эту фразу произнес профессор Кубани. Услышав шум, он вышел из операционной в перепачканном кровью халате и попытался утихомирить бунтовщиков.

— Коммунисты и русские — это не люди! — нагло выкрикнул главарь мятежников, мужчина средних лет, с заросшим щетиной лицом и квадратным подбородком.

Он ткнул профессора дулом автомата в живот, держа указательный палец на спусковом крючке. Все мы понимали, что жизнь профессора в тот момент висела на волоске. Так же, как и жизнь раненых советских солдат, что оказались в больнице. Если эти бандиты ворвутся в палату, они перестреляют всех раненых, которые окажутся невенграми.

Нужно было что-то предпринять, и притом немедленно.

— Послушайте, дружище, — заговорил я, подойдя к главарю и сунув ему под нос свой австрийский паспорт. — Как видите, перед вами австрийский журналист. Вот, читайте: журналист. Мои друзья, тоже журналисты, к тому же не венгры по происхождению, как я сам, а немцы. Хорошо же вы будете выглядеть, если во многих газетах появятся заметки, в которых будет говориться о том, что ваша революция является отнюдь не очищающей, а скорее кровавой и жестокой.

Бандит с недоверием посмотрел на меня и перевел дуло автомата с профессора на меня. Нижняя губа у него дергалась то ли от нервного тика, то ли от гнева и злости. Я невольно подумал, что мне пришел конец. Бандит вырвал из моей руки паспорт и начал внимательно его рассматривать. К моему счастью, он увидел в нем несколько западногерманских, швейцарских, французских и других виз. Это, видимо, и отрезвило его. Опустив дуло автомата к полу, он пробормотал:

— Русские — не люди, но вы о нас все равно ничего плохого не пишите, а сюда мы еще вернемся.

— К сожалению, мы вынуждены будем оставаться здесь до полного окончания боев, — поспешно произнес я.

— Не беда, — махнул рукой бандит, — мы все равно победим!

Когда мятежники удалились, все с облегчением вздохнули. Не знаю, что чувствовал в тот момент профессор Кубани, а я еле стоял на ногах от внезапно охватившей меня слабости.

Мятежники, наводнившие в те дни столицу, настолько обнаглели, что спокойно убивали и грабили кого им только заблагорассудится. В этом мы убедились в первое же утро, когда, выглянув из окна больницы, которое выходило на универмаг «Корвин», увидели нескольких типов, которые оттаскивали к стене чьи-то трупы. На этот раз убитые были в гражданском, на их лицах были видны следы жестоких побоев.

— Кто занимается такими вещами? — задал я далеко не умный вопрос, как будто этим мог воспрепятствовать всему бесчеловечному и жестокому. Скорее всего, я произнес его для самого себя, как бы в защиту собственной личности.

— Сторонники Дудаша, что засели в здании редакции газеты «Сабад неп».

Но спине у меня пробежал мороз.

Йошка Дудаш! Тот самый, который был моим связным и моим боевым товарищем в борьбе против гитлеровцев! Тот самый, который после освобождения столицы советскими войсками в числе первых пришел на завод и возглавил его работу!

Вот тебе и друг называется! Вот так сюрприз преподнесла мне судьба! Невольно возник вопрос, каким образом человек мог пасть так низко?

Я понял, что мне следует избегать встречи с ним. Приехав в Будапешт, чтобы повидаться с руководителями партии мелких сельских хозяев, я сильно рисковал, но встреча с одержимым террористом-маньяком Дудашем, прославившимся своей жестокостью, отдававшим направо и налево приказы убивать, была более чем опасной. Она могла закончиться для меня только смертью. Уж к кому-кому, а к Дудашу-то наверняка попали бумаги из секретных архивов органов государственной безопасности.

С этого момента я должен был по-настоящему скрываться.

8 ноября бои немного стихли. Настал подходящий момент для моего возвращения обратно. Вете привел машину из гаража отеля «Беке», и мы тронулись в путь. На перекрестке улиц Шандора Броди и Сенткирай стоял советский танк. Наверняка он был поставлен для защиты здания Будапештского радио. Радио было единственным средством информации в те тяжелые дни, с помощью которого правительство Кадара могло поддерживать связь с населением страны.

Сам танк мы смогли бы объехать, но нашему автомобилю преградила путь его пушка, перекрывшая дорогу подобно стальному шлагбауму.

Что оставалось делать? Если бы не Вете, не знаю, как мы вышли бы из положения. Он не растерялся. Не могу без улыбки вспомнить, как он, открыв дверцу машины и высунувшись наполовину, жестами начал объяснять, что ему позарез нужно проехать. Сначала советские солдаты с удивлением смотрели на нас, на нашу машину с маленьким австрийским флажком, но потом один из них приподнял ствол пушки вверх и мы спокойно проехали под нею.

Как известно, даже в самые трудные периоды жизни у человека бывают комические эпизоды. Вот такие, как тогда у нас с советским танком. Я мог бы причислить к их числу и еще один, если бы за той историей не скрывалась более глубокая и серьезная причина.

3 ноября по дороге в Будапешт мы неподалеку от местечка Дорог подъехали к венгерскому сторожевому посту. Нас, естественно, остановили, попросили закурить. На обратном пути мы остановились в том же месте. Начальник сторожевого поста, венгерский лейтенант, начал разговор:

— Господа, мы торчим здесь и даже не знаем, зачем торчим. Мимо нас то проследует танковая колонна, то промчатся грузовики, украшенные национальными флагами. Все едут по направлению к Дьеру. А нам что делать? Стрелять в них или не стрелять? А если стрелять, то в кого именно?..

Учитывая то, что по документам я числился австрийским гражданином, я ответил уклончиво. Но, будь на то моя воля, я точно сказал бы ему, в кого он должен был стрелять, и не сейчас, а недели за две до этого…

Когда мы приехали в Мошонмадьяровар, уже стемнело. Там мы узнали, что дальше без специального разрешения, выданного советским военным комендантом, нас никто никуда не пропустит.

Поскольку мы были австрийскими журналистами, нас встретили предупредительно-вежливо и объяснили, что комендантский час не разрешается нарушать никому.

В одной из старых гостиниц города нам предложили скромный ужин, а затем расположили в удобных номерах. И все-таки я чувствовал себя почему-то неспокойно. Вероятно, действовал инстинкт самосохранения, как у человека, привыкшего работать в опасных условиях.

Во время ужина к нам подсел молодой человек, который назвался Ференцем Мольнаром. После нескольких фраз и двух-трех бокалов вина он без всякого перехода спросил у меня и Вете:

— А если я вслед за вами подамся в Вену, вы мне там поможете устроиться?

Мы переглянулись, понимая, что за этим вопросом кроется серьезное намерение.

— Само собой разумеется, — ответил я. — Мы не можем оставить человека в беде. Но только как нам самим выбраться отсюда?

— Тогда идите в свою комнату, а я приведу к вам человека, который вам поможет.

Примерно через полчаса парень вернулся вместе с пожилым грузным мужчиной.

— Имени у меня не спрашивайте, — сказал мужчина. — Я офицер полиции. В настоящее время прикомандирован к советской военной комендатуре. Фери сказал мне, что вы попали в затруднительное положение.

Говорил он тихо и спокойно, словно рассказывал нам о том, какая завтра будет погода, а это спокойствие вселяло в нас какую-то надежду.

— Вам необходимо уехать отсюда сегодня же ночью, — продолжал он. — Наш начальник просто тянет время и не пропустит вас до тех пор, пока не получит соответствующего разрешения от вышестоящей инстанции.