Роман Емельянов - Вата, или Не все так однозначно Страница 7

Я так и не выбрался из колеи. Не хватило смелости, удачи, воли или еще чего-то там. Был лишь один образ из прошлого, который время от времени настигал меня во сне и пытался напомнить о чем-то тайном, что я знал когда-то, вернуть меня на какой-то путь. Странно, что в роли ангела выступал именно этот человек, которого я не видел уже десятилетия, чекист, с которым судьба меня столкнула в начале девяностых. Почему-то подсознание выбрало именно его облик, но скорее всего, никакого потаенного смысла в этом нет, просто игра воображения. Да и со временем призрак Серого стал посещать меня все реже, он уже призывал меня к чему-то важному, большому, главному. Я воспринял это с облегчением, потому что в этих снах-видениях я неизменно тонул в вязкой мягкой субстанции, опознать которую мне никак не удавалось. И это странное болото не давало мне дотянуться до яркого холма, на котором восседал Серый и убивал меня правдой и непонятными аллегориями.

Помню, когда я вернулся в Москву, у меня был четкий план. Сперва куплю шикарный автомобиль, думал я, «Бентли», или «Мерседес» S-класса. Жилье для начала сниму, а там решим. Продам мамину квартиру. Мама. Она умерла, я так и не увидел ее перед смертью. Да и не звонил ей почти год до этого. Мне позвонил отец и сказал об этом, а еще о том, что она все завещала мне, и бросил трубку. Не хочу жить в квартире, где мы втроем ели жареную картошку и смеялись, лучше сниму чего-нибудь, а там решим. И в отпуск надо поехать. В Дубай.

Водитель так резко затормозил перед офисом, что я чуть не ударился головой о переднее кресло. Стряхнув с себя остаток сна и глупых воспоминаний, я натянул строгое, но счастливое лицо и легко выпорхнул из автомобиля. Охранник распахнул передо мной дверь, и понеслось. Здесь я забывался, это было мое царство, мой «Гугл». Я не успевал отдохнуть или пообедать. Перелетая от бухгалтерии к креативному отделу, от отдела продаж к дизайнерам, я погружался в состояние анабиоза. Я ходил, действовал, говорил что-то, просматривал и утверждал макеты, но это был словно и не я. Истинный я работал в это время калькулятором – считал, считал, считал: сколько еще в этом месяце я смогу положить в банковскую ячейку. Это было главной моей целью. Это был мой секрет, мой Золотой ключик, моя Прелесть… Это был мой путь на волю. Я мечтал о том, что когда-нибудь я перестану быть рабом лампы и снова обрету паруса. Словно чайка по имени Джонатан Ливингстон, я изменю привычную траекторию полета и, наконец, воспарю. Уеду куда-нибудь на Кубу или в Камбоджу. Я думал сначала, что для этого мне нужен миллион долларов. «Андрей накопит миллион, и улетит на Кубу он», – напевал я себе под нос в течение рабочего дня. Миллион я заработал, но он невероятно быстро испарился. Машина, аванс за квартиру, модные шмотки… Ладно, решил я, очевидно, что инфляция быстрее меня. Но я не сдамся без боя. Наверное, чтобы закрыть все вопросы, мне нужны пять миллионов. Но эта столь необходимая мне сумма никак не накапливалась. То я отправлялся на фестиваль рекламы в Ниццу с очередной секретаршей, то приобретал золотые «Ролексы», то уходил в загул на неделю. В общем, ячейка наполнялась медленно, а иногда и вовсе была пуста. И я по-прежнему находился в рабстве. Я не распоряжался собой, был рабом офиса, рабом Владимира – мужа Маши, рабом сигарет, виски, непрерывной череды покупок, необходимых для поддержания видимости шикарного существования. Эта иллюзия была мне необходима для того, чтобы зарабатывать больше денег, которые я спускал на эту иллюзию. Замкнутый круг, лабиринт тщеславия и жадности. Я стал рабом страха, что все это может закончиться в любой момент. Я боялся, что Владимира, мужа Маши, уволят из газовой компании или ему просто надоест поддерживать бизнес, и он закроет нашу креативную лавочку. Боялся, что ему изменит Маша, или они просто поссорятся, и он отнимет у нее игрушку. Боялся Маши, что она решит избавиться от меня, как неприятного и лишнего воспоминания, и возьмет на мое место кого-нибудь перспективнее. Мне казалось, что положение мое случайно и связано исключительно со стечением обстоятельств, и в любой момент меня выведут на чистую воду – придет какой-то взрослый дядя, возьмет меня за ухо и выгонит на улицу: «А ты кто такой? Пошел вон отсюда». Нельзя показывать свой страх. Нельзя допустить, чтобы хоть кто-то догадался о том, что происходит у меня внутри. Поэтому почти все силы я тратил на создание видимости невероятной легкости моего бытия, беззаботности и уверенности. И эта шизофрения съедала меня, лишала сна, поэтому до поздней ночи, а чаще – до раннего утра, я проводил время с водкой, виски и марихуаной. Они стали моими близкими и единственными друзьями, иногда нашу компанию разбавляла одна или несколько проституток, до секса доходило нечасто. И только под утро я забывался неспокойным сном, чтобы уже через пару часов очнуться от будильника или телефонного звонка и начать по кусочкам собирать себя для создания вышеперечисленных иллюзий.

Что стало с вдохновением? Оно покинуло меня. Я так сильно стал бояться допустить ошибку, что фантазия уже не летала, как прежде – свободно и нестандартно. Чтобы не допустить промах, я шел проверенными, банальными путями. Разрабатывая ту или иную рекламную кампанию, я пересматривал свои предыдущие работы и часто крал идеи у самого себя, а иногда открывал зарубежные каталоги или залезал в Интернет и заимствовал идею у талантливых коллег. Былые изящество и смелость предали меня, ушли к молодым и нищим. Я нанял несколько юных и креативных людей, которые часто мне помогали. Они не были закрепощены моими комплексами и фобиями, они не были привязаны к банковской ячейке, жили в удовольствие, вечера коротали вместе в боулинге или в барах, пили пиво, а потом возвращались в свои съемные «однушки» в Бибирево и любили друг друга до потери пульса, крепко засыпали в объятиях и приходили на работу веселые и отдохнувшие. Однажды вечером я присоединился к ним, но быстро почувствовал себя инородным телом. Мы отправились в клуб. Разговоры были какими-то пластмассовыми, анекдоты не смешными, было очевидно, что я им мешаю. Играл какой-то модный диджей, чья музыка меня не просто не трогала, а вызывала раздражение, я пошел к стойке бара, заказал виски. Как только я отошел, они словно проснулись, девушки начали весело смеяться и заигрывать с парнями, стали танцевать. Я расплатился за выпивку и незаметно покинул заведение. Больше я им не навязывал свое общество. Одному было проще. Сесть на диван, наполнить стакан самым простым «дьюарсом», забить папиросу, включить старую пластинку Наутилуса и улететь хотя бы мысленно в то время, когда все было куда проще, понятнее. Когда был выбор. Когда я мог кем-то стать. Кем-то, кто мне понравился бы, кем-то, кем я мог гордиться. Кем-то, кто был свободен, жил в залитой солнцем мансарде, любил и был любим. Маша. Первые годы мне было тяжело видеть ее так часто. Видеть и понимать, что она не моя и никогда моей не станет. Постоянно встречаться с живым напоминанием того, какой я идиот. Позже я научился прятать это чувство глубоко за цинизмом и рубцами на душе, которую я покрыл настолько толстой коркой, что ничто не могло отвлечь меня от главной цели. Пять миллионов. Еще немного. Еще чуть-чуть. С понедельника. Возьмусь за себя. Брошу пить, брошу курить, займусь спортом, снова начну читать книги. Перестану разбрасывать деньги по ветру и накоплю. Накоплю.

Тем более теперь, когда у меня появился этот странный клиент, когда работа по укреплению правильного имиджа Украины набирает обороты, а мои анонимные блогеры и ютуберы штампуют по сотне фейковых новостей ежедневно, цель еще ближе. Накоплю и уеду. Главное, не наследить. И не жадничать. Вовремя остановиться. Накоплю и уеду. Алкоголь расслаблял тело, трава расслабляла мозг, я успокаивался.

Кейс № 2. Вазген

Как ни странно, длинные, полные смысла дни в большинстве своем приходятся на детство и юность. Погоня за местом под солнцем еще не захватила неокрепший организм. Человек напоминает поезд, который аккуратно трогается от тупиковой платформы, медленно крадется мимо провожающих, выходит на простор, покидая пределы вокзала, и разгоняется-разгоняется, пока не приходит время сбавить ход, а потом и вовсе остановиться навсегда…

Перед нами, людьми, которым только исполнилось четырнадцать, подобных размышлений, жизненных тупиков и поводов вешать нос пока не появлялось, и даже щедрые на варианты направлений развилки наш экспресс проскакивал легко и без оглядки. Вскоре после нашего водочного триумфа мы, как обладатели ежедневно пополняющегося запаса водки, стали значимой частью жизни района, а взрослые пацаны приняли нас в свою компанию. Собирались, как правило, в детском саду вечером, пили, курили, трепались, пели песни под гитару или слушали музыку на кассетнике. Попса медленно поднимала свою мелированную голову, но предчувствие грядущей революции, нищета и предел терпения наполняли зрителями стадионы на концертах непричесанных музыкантов. Удивительно, но эти же люди, которые в косухах и банданах подпевали на стадионе Шевчуку «Еду я на Родину», позже, наладив быт и наевшись нефтедолларовых деликатесов, перейдут на спокойный мещанский телевизионный и музыкальный продукт, отвернувшись от протеста. «Пусть кричат «уродина», а она нам нравится…» Но до этого еще надо было дожить.