Лиза Марклунд - Красная волчица Страница 7

— Копировальный аппарат стоит на лестничной площадке. Если его хорошенько стукнуть, то он, может быть, заработает.

Мужчина бесшумно скользнул в черные ворота. Боль стихла, ее сменила сильная дрожь. Мысли его метались по промерзшим улицам.

С годами Лулео сжался и съежился.

Город его памяти, большой, надежный и уверенный в себе, заважничал, увлекшись мелочной мишурой и коммерцией.

Ночью эта самоочевидность отступала, становилась невидимой, словно ее и не существовало вовсе. Здесь не было больше силы. Стургатан была закрыта для движения автомобилей, превращена в продуваемую всеми ветрами детскую площадку, заботливо обсаженную карликовыми березами. Здесь, где люди должны были получать вознаграждение за труд, теперь потребители мучились своими страхами.

Проклятие свободы, подумалось ему. Тот чертов человек из Ренессанса, проснувшийся в одно прекрасное утро двенадцатого века во Флоренции и обнаружив капитализм, наверное, сел в кровати, обдумал возможности своего «я» и понял, что государство — это организм, которым можно управлять и манипулировать.

Он опустился на скамью возле библиотеки. Наркотическое опьянение постепенно проходило. Конечно, это плохо — неподвижно сидеть на таком холоде, но сейчас мужчина его не замечал.

Он захотел посидеть здесь и посмотреть на храм, на дом, где он основал свою династию. Нелепая уродливая пристройка на углу Безымянной улицы, один из его земных домов. Ярко освещенный изнутри, выкачивающий доходы — точно так же, как и тогда.

Но он не был нашим, он никогда не был нашим.

Мимо прошли две молодые женщины. Он видел, как они остановились у входа в вестибюль и принялись читать афишу культурной программы.

Наверное, там открыто, рассеянно подумал он. Наверное, стоит встать и пойти туда.

Женщины, встретившиеся ему в нескольких метрах от входа, мимолетно посмотрели на него, а потом отвернулись, заинтересовавшись чем-то другим в этом тесном мире. Мы его не знаем, притворимся, что вообще его не видим. В больших городах люди не замечают друг друга. Он считал, что последнее лучше.

Библиотека еще работала. Он остановился посреди вестибюля и открыл шлюз воспоминаниям, и они залили его, едва не лишив способности дышать. Время потекло вспять, ему снова было двадцать лет. Стояло жаркое лето, рядом была его девушка, его любимая Красная Волчица, которой удавалось такое, во что трудно было поверить. Он притянул ее к себе, вдыхая аромат медно-рыжих волос, и не смог удержать рыдания.

Внезапный сквозняк, пробравший его до костей, вернул мужчину в сегодняшний день.

— Что с тобой? Тебе помочь?

Какой-то старик дружелюбно смотрел на него.

Стандартная реплика, подумал человек и покачал головой, поперхнувшись невысказанной французской фразой.

Вестибюль блистал во всем своем претенциозном великолепии. Старик отвернулся и ушел в тепло, оставив мужчину наедине с доской объявлений: салон психологических консультаций, чтение Евангелий, концерт Хокана Хагегора и фестиваль феминисток.

Мужчина подождал, умиротворенность успокоила, погладила по волосам. Он неуверенно шагнул к внутренней двери, посмотрел сквозь ее стеклянное полотно. Потом быстро прошел через холл и вниз — к задней лестнице.

«О боже, — подумал он, — я здесь, я на самом деле здесь».

Он посмотрел на закрытые двери — на одну за другой, приглядываясь к тому, что за ними делалось. Он знал здесь все. Дубовые панели, каменную лестницу, телефонный коммутатор, скудное освещение. Он улыбнулся своей призрачной тени — молодому человеку, бронировавшему места от имени организации любителей рыбалки, а потом проводившему допоздна встречи маоистов.

Он правильно сделал, что приехал сюда.

11 ноября, среда

Андерс Шюман надел пиджак и выпил последнюю чашку кофе. Затянувшиеся сумерки превратили окно в неплохое зеркало. Андерс поправил воротник, глядя на свое отражение на фоне силуэта русского посольства. Он остался стоять, глядя в полутьму за окном, не в силах отвести от нее глаз.

«Наконец-то я там, — подумал он. — Не полезный идиот, а управляющий. На совещании руководства, которое начнется через четверть часа, его не просто выслушают, но выслушают с уважением».

Не эйфория ли это? Не самоуспокоенность? Не просто ли это ощущение удачи, приходившее всякий раз, когда он прикасался к документам и диаграммам?

Глаза в окне не отвечали.

— Андерс, — раздался в селекторе возбужденный голос секретарши, — к тебе идет Герман Веннергрен.

Шюман встал. День приближается к середине. Настала пора прихода председателя правления газеты.

— Мне очень все это импонирует, — сказал Веннергрен с характерной для него внушительностью, после того как обеими руками сердечно сжал руку Андерса. — Ты, случайно, нигде не прячешь волшебную палочку?

Все прошедшие годы председатель правления редко высказывался по поводу журналистики, но когда по итогам года оказалось, что доходы на четырнадцать процентов превысили ожидаемые по бюджету, а цифры показывали, что отставание от конкурентов сокращается, ему вдруг померещилась волшебная палочка.

Андерс Шюман улыбнулся и предложил шефу сесть. Веннергрен уселся на диван, теперь мужчины сидели рядом и смотрели друг на друга.

— Структурные изменения утвердились и начали работать, — сказал Шюман, изо всех сил стараясь не упомянуть своего предшественника Торстенссона, давнего приятеля Веннергрена. — Кофе? Может быть, легкий завтрак?

Председатель правления махнул рукой.

— Сегодня совещание будет коротким, так как у меня много других дел, — сказал он и бросил взгляд на часы. — Но у меня есть один план, который мне хотелось бы обсудить с тобой прямо сейчас, так как дело в общем очень важное.

Шюман выпрямился, оперся спиной на подушку и застыл в этой нейтральной позе.

— Насколько активны твои связи с объединением издателей Швеции? — спросил Веннергрен и принялся внимательно рассматривать свои ногти.

Шюман, сразу поняв, в чем дело, ответил, что редко имеет дело с этим объединением.

— Я заместитель руководителя, и это все, — сказал он.

— Но ты же в курсе того, что там происходит? Разговоры в кулуарах, коридорные интриги, закулисные игры и зацепки в разных сферах?

Веннергрен принялся шлифовать ногти о правую штанину, пристально глядя на Шюмана из-под кустистых бровей.

— Я никогда не имел опыта в таких играх, — ответил Шюман, чувствуя, что ступает на очень зыбкую почву. — Мне представляется, что с эффективностью этого учреждения есть свои… сложности. Хозяева газетного рынка — жестокие конкуренты, но им приходится встречаться, собираться и объединяться для решения многих жизненно важных вопросов. Такие отношения не могут быть простыми.

Герман Веннергрен медленно кивал, ковыряясь одним ногтем под другим.

— Ты все правильно понимаешь, — медленно произнес он. — «А-Прессен», «Боннье-Сферы», «Шибстед», среди прочих «Ёрн» в Гётеборге, «Аллеханда» в Нерике, «Йончёпингфаланген», и, как мы понимаем, множество этих воль должно в какие-то моменты становиться единой волей.

— Требование того, чтобы приоритетом руководства было снижение налога на рекламу и упорядочение финансовых проблем, — это вопрос, который — так или иначе — решается, — сказал Шюман.

— Да, — согласился Веннергрен, — это хороший пример. В штаб-квартире «Прессенс-хюс» уже существует группа, занимающаяся текущими делами, но окончательные решения принимает председатель правления.

Андерс Шюман выпрямился, чувствуя, как по его спине пробежал холодок.

— Возможно, тебе известно, что я являюсь председателем избирательной комиссии объединения издателей, — сказал Веннергрен и, оставив в покое ногти, положил руки на обивку дивана. — В середине декабря комиссия должна представить следующие предложения относительно состава нового руководства, и я склонен думать, что ты подходишь для должности председателя. Что ты на это скажешь?

Мысли, словно осы, роем закружились в голове главного редактора, распирая череп и извилины.

— Разве для этого не существует директоров, занимающих свои места?

— Не всегда, участвовать в этом могут и главные редакторы. К тому же я не хочу сказать, что тебе надо забыть про газету и стать исключительно председателем объединения. Возможно, все закончится печально, но я полагаю, что ты именно тот человек, который нам нужен на этом посту.

В мозгу Шюмана, на фоне жужжания ос, прозвучал предостерегающий звонок.

— Зачем? — спросил Андерс Шюман. — Не думаете ли вы, что я настолько легкомыслен, чтобы согласиться на руководство?

Герман Веннергрен шумно вздохнул, наклонился вперед и положил руки на колени, готовый встать.

— Шюман, — сказал он, — если бы я хотел посадить в кресло председателя флюгер, то не стал бы обсуждать с тобой этот вопрос.