Адриан Д'Аже - Судный день Страница 7

— Разрешите представить вам фройляйн Катрину Баумгартнер, — с невозмутимым видом произнес доктор.

Катрина взглянула на них. Глаза у нее были бледно-голубые, а кожа белая, словно молоко.

— Фон Хайссен. Гауптштурмфюрер Карл фон Хайссен, — невнятно произнес капитан СС, щелкнув каблуками. — Что вы пьете, фройляйн?

— Я вообще не пью, гауптштурмфюрер, — холодно ответила Катрина Баумгартнер, бросив на фон Хайссена презрительный взгляд.

— Чушь. — Фон Хайссен нашел глазами одного из официантов и щелкнул пальцами. — Rotwein fur das Fraulein.[12] Откуда вы родом? — спросил он, выдвигая для себя стул.

— Берлин, — коротко ответила Катрина; в глазах ее читалась тоска.

— А что привело вас сюда? — криво ухмыльнулся фон Хайссен.

— Меня включили в программу воспроизведения расы, так что особого выбора у меня не было. Но вы и сами это прекрасно знаете, гауптштурмфюрер.

— Это настоящая честь для любой женщины — получить возможность послужить Великому рейху, — заметил фон Хайссен. — Сам я отбываю в джунгли Гватемалы, хотя это и большая тайна. Завтра я встречаюсь с рейхсфюрером Гиммлером, который лично выбрал меня для этой миссии. Мы будем искать археологическое подтверждение присутствия арийцев в сердце великой цивилизации майя.

Катрина недоверчиво подняла бровь.

— А еще мы будем искать тайный кодекс, который не могли найти несколько столетий. И это принесет рейху огромную пользу!

— Если это настолько строго секретно, тогда вам, вероятно, не следовало бы об этом говорить?

— Вам я могу довериться, — заплетающимся языком произнес фон Хайссен. — Вы включены в программу, и у вас хорошая немецкая порода. Если бы вы были какой-нибудь еврейкой или цыганкой — тогда совсем другое дело.

— А если я скажу вам, что у меня есть несколько друзей-евреев, которые являются хорошими и достойными гражданами?

— Тогда я бы посоветовал вам, фройляйн, быть осторожной. Очень осторожной. Вы читали «Протоколы сионских мудрецов»?

— А что, должна была?

— Несомненно. Я распоряжусь, чтобы вам прислали копию. Фюрер лично одобрил это… — Фон Хайссен потянулся за своим стаканом и едва не свалился со стула. — Так или иначе, но в данный момент я собираюсь взять в свою экспедицию одного еврейского профессора, хотя это только до поры до времени. — Фон Хайссен расхохотался низким гортанным смехом. — Однако здесь очень шумно, — добавил он и, покачиваясь, встал, протянув ей руку. — Давайте пойдем в вашу комнату.

Она подняла глаза и презрительно взглянула на его до блеска начищенные высокие сапоги, на безупречно сшитую униформу от Хьюго Босса, полностью черную, за исключением красно-черной повязки с фашистской свастикой. Затем она неохотно поднялась из-за столика.

Фон Хайссен сидел на кровати и боролся с собственными сапогами.

— На твоем месте я бы постарался хорошенько расслабиться, — похотливо пробормотал он.

Катрина Баумгартнер сняла свое красное платье, и оно упало на ковер посреди ее большой и уютно обставленной комнаты. Ее черные кружевные бюстгальтер и трусики резко контрастировали с гладкой белоснежной кожей.

Фон Хайссен с вожделением смотрел на ее длинные ноги, лихорадочно сбрасывая с себя остатки своей одежды. Наконец он встал и, пошатываясь, двинулся к ней. Катрина увернулась, и фон Хайссен споткнулся о кровать.

— Мы еще не вполне готовы, гауптштурмфюрер.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, вы только посмотрите на это, — со смехом сказала она, проскользнув в постель. — Такой крошечный, еще немного — и я его вообще не смогла бы разыскать.

Это была опасная, но хорошо рассчитанная выходка. Катрина знала: чем сильнее давление, которое оказываешь на мужчину, заставляя его возбудиться, тем выше вероятность неудачи, особенно в среде заносчивого офицерского корпуса. Хотя она, конечно, не знала, что первая девушка фон Хайссена тоже подшучивала над ним и что после этого он был вынужден искать утешение в борделях Берлина.

— Geh zur Holle![13] — Кулак фон Хайссена полетел в сторону Катрины, но она проворно уклонилась от него. Угодив в спинку кровати, мужчина взревел от боли и упал на подушки.

— На вашем месте, господин гауптштурмфюрер, я бы не пыталась повторить это еще раз, — предупредила она, кладя руку на кнопку звонка, расположенного на тумбочке рядом с кроватью. — Возможно, меня и силой привлекли в эту программу, но провода эти соединены с нашей службой безопасности, и, если вы будете вести себя подобным образом, я вызову их сюда. А теперь, — сказала она, выгнув бровь, — вы собираетесь как-то поднимать вот это? Или, возможно, для новой попытки вам потребуется еще виски?

Фон Хайссен сидел, прислонившись спиной к подушкам, и тер свой кулак; его покрасневшие глаза горели злостью. Катрина встала с постели и подошла к буфету.

— Выпейте это, — сказала она, возвращаясь к нему с большим низким стаканом «Шивас»,[14] — это добавит вам настроения.

Фон Хайссен бросил на нее сердитый взгляд, одним глотком осушил стакан и отдал его обратно. Катрина снова наполнила его и подошла к граммофону. Она не торопясь перебирала пластинки, пока наконец не остановилась на одной, с нежной мелодичной музыкой. Снова повернувшись к фон Хайссену, она обнаружила, что тот обмяк на подушках и лежит, прикрыв глаза.

На следующее утро Катрина выскользнула из постели, тихо оделась и отправилась на долгую прогулку. Когда она поднималась в горы по узкой тропинке, скрывавшейся в тумане, настроение у нее было подавленное и загнанное.

Было уже позднее утро, когда шофер фон Хайссена привез их в Кассель, где жили и писали свои сказки братья Гримм. Здесь они повернули на восток, в сторону долины реки Альме, но фон Хайссен этого не заметил. В нем по-прежнему бурлили воспоминания о прошлой ночи, все детали которой он скрупулезно записал в свой дневник. Менее чем через час большой «мерседес» остановился на вымощенном дворе замка Вевельсбург. Фон Хайссен вышел из машины и потянулся. Из замка, расположенного на склоне холма над деревней Вевельсбург, открывался прекрасный вид на леса Вестфалии и плодородные сельскохозяйственные земли, усеянные небольшими кирпичными домиками. Фон Хайссен поднял глаза на массивные каменные стены замка. Он был возведен в редкой форме треугольника, на каждой из вершин которого высилась башня.

— Хайль Гитлер, господин гауптштурмфюрер! — Молодой лейтенант вытянулся по стойке «смирно» и вскинул вверх правую руку. — Я унтерштурмфюрер Бош. Добро пожаловать в Вевельсбург.

Лейтенант Бош был на какой-то сантиметр выше фон Хайссена, его густые и волнистые светло-каштановые волосы были зачесаны назад, полностью открывая лоб. Синие глаза горели целеустремленностью.

— Мне поручено позаботиться о вас, пока вы здесь, господин гауптштурмфюрер, — сказал Бош. — Профессор Вайцман уже находится в своей комнате, он присоединится к вам с рейхсфюрером за обедом. Прошу вас следовать за мной, я проведу вас в зал, где рейхсфюрер Гиммлер выступает с речью перед офицерами.

Бош повел его по вымощенному булыжником мосту. Его каменная арка была перекинута через оборонительный ров вокруг замка. Фон Хайссен прошел за ним через громадные сводчатые деревянные двери и поднялся по массивным каменным ступеням. Светильники из кованого железа отбрасывали тусклый зловещий свет на высеченные в скале стены.

— Это комната Грааля, — пояснил Бош, когда они проходили через зал, в котором стоял огромный подсвеченный кусок горного хрусталя, изображавший священный Грааль. — А здесь, — сказал он, понизив голос, — находится зал обергруппенфюрера.

Бош открыл тяжелые деревянные двери и повел его в дальний конец зала, который был украшен древними рунами. Внутренние стены и арки опирались на каменные колонны, а с потолка свисало большое черное железное колесо. На нем покоилось семь ламп, а на мраморном полу, как в зеркале, виднелось его отражение. Около пятидесяти офицеров СС, все одетые в черную форму, внимательно слушали своего рейхсфюрера.

— Воспроизведение чистокровного потомства станет залогом нашего успеха, господа. В разведении домашних животных это известно уже очень давно. Если кто-то захочет купить хорошего коня, ему стоит посоветоваться со специалистом. — У Гиммлера был пронзительный высокий голос, но, как и у Гитлера, речь его обладала гипнотической силой. — Представители лучших родословных всегда дают в потомстве чемпионов, но века католического просветительства заставили нас выпустить это из виду, — сказал он, взглянув на них поверх своих очков в золотой оправе. — Христиане рассматривают красивое человеческое тело в купальном костюме как нечто греховное!

По залу прокатился смех, отразившийся от каменных стен гулким эхом.