Томас Гиффорд - Сокровища Рейха Страница 78

Питерсон прервал его:

– Доктор, позвольте вставить слово.

– Только не тяните, мистер Питерсон. Времени остается в обрез.

– Опять судьба, маленькие жернова судьбы, от которых кости трещат. Хорошо, Гюнтер Брендель едет в Глазго на торговую ярмарку провернуть сделку по продаже в Германии нового сорта виски. Отупеть можно! – Кулак Питерсона с силой врезался в ладонь. – Чертовски здорово! Абсолютно чистая случайность: он и понятия не имеет, что Сирил Купер как-то причастен к этому паскудному зелью, которое Брендель собирается закупить по дешевке! Да и откуда ему знать? Имя Купера нигде не фигурирует. И вот Брендель отправляется в Глазго, и вы думаете, он едет в эту, казалось бы, небольшую обыкновенную деловую поездку один? Как бы не так – он прихватывает с собой несчастную, неуравновешенную молодую жену: у нее, видите ли, депрессия, ей нужна перемена обстановки, в общем, какого черта, махнем в Глазго, удерем хоть на время от всей этой рутины! – Питерсон был весь в поту, на губах играла зловещая, как ночь в джунглях, улыбка. – В самом деле, почему бы и нет, черт побери?! И они уезжают. Теперь следующий роковой поворот судьбы: Джек Дамфриз договаривается с Алистером Кемпбеллом, дошлым, вечно пьяным мелким газетчиком, сделать снимок своего знатного немецкого гостя. Весьма удачный шаг мистера Дамфриза – отличная реклама для сивухи с запахом грязных теннисных носков плюс еще одна удачная сделка, есть чем похвастаться перед хозяином, а также немного пощекотать самолюбие приезжего немца. Прелестно. А фрау Брендель – ну чем не кинозвезда, красавица, тиснем и ее в газету!

– Снова судьба! Чем дальше в лес, тем больше дров. – Он оглядел нас, сверкая белыми зубами из-под своих бандитских усов. – Может, Дамфриз хотя бы знает, когда Сирил Купер наведается в Глазго и зайдет в контору? Черта с два! Случай… Появись Сирил неделей, месяцем позже, Дамфриз, возможно, успел бы забыть свой кратковременный взлет, а эта газета никогда не оказалась бы на столе, за которым завтракал Сирил Купер. Однако не дьявольщина ли – Сирил появляется в Глазго как раз в тот самый день, когда выходит газета с этой фотографией! И что же он видит? Как по-вашему, черт побери? Он видит портрет своей матери!

Рошлер смотрел на Питерсона, и во взгляде его было что-то похожее на восхищение. Ли слушала открыв рот. Питерсон подмигнул мне.

– Тогда Сирил Купер отправляется в Германию. Что у него на уме? Не знаю. Скорее всего, его не интересуют запутанные политические махинации Гюнтера Бренделя. У него лишь фотография и зародыш идеи. В самом деле, почему не навести кое-какие справки, чего он теряет? Он связывается с вами, Ли. Докучает вам, выбивает почву из-под ваших ног. Интересуется, известно ли вам, кто вы родом, и вы решаете, что, может, и взаправду этого не знаете. Он говорит с вами, доктор, и договаривается до того, что его приходится тайком вывозить из города. Но ему что-то становится ясно. Одному богу известно, как он допер до всего этого, но он, возможно, что-то пронюхал о своем отце. Помните телеграмму, Джон? Там говорится, что семейному древу нужен уход. После этого Сирил, до смерти встревожив здесь всех, решает махнуть в Буэнос-Айрес, чтобы «побеседовать» с Котманом и Сент-Джоном. Уверяю вас, он уже успел сообразить, что к чему.

– Почему они тогда же не убили его? – спросила Ли.

Она выглядела ужасно, глаза ее покраснели, лицо покрылось пятнами. В конце концов, это ее жизнь, и ничего важнее для нее быть не могло.

На ее вопрос ответил Рошлер:

– Потому что он был сыном Эдварда Купера. Убей они его – и им пришлось бы отвечать перед кем-то свыше.

– Разворошив муравейник в Буэнос-Айресе, – продолжал Питерсон, – Сирил отправляет телеграмму Джону в Кембридж, и Джон на машине пускается в путь. Сирил прилетает чуть раньше самолетом, приезжает в родительский дом в Куперс-Фолсе и поджидает, когда прибудет Джон. – Питерсон поднял руку и начал на пальцах отсчитывать события. – Итак, Джон мчится через всю страну в Куперс-Фолс. Сирил в свой последний вечер поджидает брата дома. В пути на Джона совершают нападение двое мужчин и бросают его на дороге, полагая, что он убит. А Сирила действительно убивают – ядом. Джон остается в живых после нападения и приезжает домой на следующий день или, точнее, в тот же день, но поздно вечером. Дома нет никого, и он проводит ночь во флигеле, а назавтра обнаруживает труп Сирила Купера – тот мертв уже, считай, сутки, убит приблизительно в то самое время, когда Джон вернулся домой. Не исключено, что убийца все еще находился в доме, когда приехал Джон и решил, что там никого нет. Выходит, доктор Рошлер, кому-то было в высшей степени наплевать, придется ли ему отвечать перед «кем-то свыше». Правда, надо заметить, что с тех пор они покушались на Джона Купера неоднократно, причем крайне неумело. И это были люди Бренделя. Сейчас нет смысла вдаваться в подробности. Достаточно сказать, что некоторые из них погибли за последнее время…

Рошлер в недоумении вскинул брови.

– Одного из них, по имени Майло Кипнюз, из тех двоих, что устроили Джону засаду на шоссе, я прибил в Лондоне. Другого прикончил сам Джон в Куперс-Фолсе. – Питерсон глубоко вздохнул, отошел и облокотился о каминную полку. – А все из-за того, что Лиз Брендель на самом деле – Ли Купер, сестра Джона, сестра Сирила…

– Тут вы не совсем правы, – вставил Рошлер. – Чья она сестра, никогда не имело значения. Важно – чья она дочь, в этом было все дело.

Моя сестра вытерла слезы полой джинсовой куртки. Я увидел ее тоненькую обнаженную талию, заметил, как дрожали ее руки. В наступившей тишине она подняла глаза, спросила:

– Что же будет со мной?

Никто из нас не знал, что ей ответить.

Рошлер стал туго стягивать Ли грудь эластичным бинтом на случай, если у нее повреждено ребро. Перевязывая ее, он стоял у кухонного стола, излагая нам план дальнейших действий, беспрестанно поглядывая на часы. Ли сидела на столе, обнаженная до пояса. Плечи ее были отведены назад, глаза закрыты, лицо напряженное, обиженное и очень усталое.

Рошлер сообщил нам, что организовал наш вылет в Соединенные Штаты рейсовым самолетом из Мюнхена через Лондон в Нью-Йорк. В Нью-Йорке нас встретят друзья и препроводят дальше. Сказал, что выбора у нас, собственно, нет – поиски моей сестры завершены, настало время возвращаться домой.

– Вы хотите сказать, что это все? – спросил Питерсон.

– Именно так, мистер Питерсон. – Продолжая перевязывать Ли, Рошлер поднял на нас глаза. – И вы сделаете так, как вам сказано. Без моего содействия вы оба – мертвецы. На этот раз промашки не будет, уверяю вас. – Улыбка сошла с его лица. Перед нами стоял уже не тот доктор Рошлер, какого мы знали. Теперь он приказывал нам, и Питерсон понял это.

Спустя какое-то время Рошлер и Питерсон поднялись наверх соснуть часок-другой. Наш вылет был назначен на семь утра. Мы с Ли остались в комнате одни. Сидели на полу возле камина, глядя на огонь. В доме было тихо. Огонь в камине догорал, через дымоход доносился шум дождя и ветра.

– Что делать? – спросил я.

Ли со стоном задвигалась у огня.

– Сегодня вечером ты уже будешь дома.

– Я имею в виду тебя. Пойми, Ли, все, что я делал с того момента, как увидел в Буэнос-Айресе эту газетную вырезку с твоей фотографией, я делал ради тебя. Забыв обо всем на свете, я перестал искать убийцу своего брата, думал лишь о том, как найти тебя, увидеть своими глазами, убедиться, что ты моя сестра.

– Что ж, ты преуспел. Я уже раньше задавала тебе вопрос, стоило ли делать все это. Спрашивала, какая разница… – Глубоко вздохнув, она сморщилась от боли.

– Значит, это тебя не волнует? Я нашел тебя. Из-за этого гибли люди…

– Мой муж и мой любовник погибли из-за тебя.

– Я сожалею об этом.

– Конечно, сожалеешь. Но ты можешь вернуться к своей прежней жизни, понимаешь, а у меня ее больше нет, ничего не ждет меня впереди, разве только Альфред Котман со своими оловянными солдатиками.

– У тебя есть Рошлер…

– Да, и он постарается удержать меня от чрезмерного увлечения лекарствами. Он не даст меня в обиду, если кому-то вздумается причинить мне вред. У меня остается мой балетный класс. Я могу заполнить свои дни, занимаясь с девочками. Я вернусь в загородный дом, где убили моего мужа. Слуги наверняка уже привели дом в порядок после того вечера, в вазах стоят свежие цветы, а весной мы откроем окна и проветрим весь дом.

– Почему бы тебе не поехать с нами?

– Зачем?

– Ты ведь из семьи Куперов. Поедем со мной в Куперс-Фолс.

– С какой стати, скажи на милость?

– Будем вместе. Узнаем друг друга поближе.

– Вот что, Джон, я не желаю узнавать тебя ближе. Ты слышишь меня? Ты можешь думать, что я – Купер, можешь хотеть, чтобы я была рядом, хотеть лучше узнать меня… можешь хотеть многое другое. Ты стремился найти меня во что бы то ни стало, и ты добился своего. Но моя жизнь из-за тебя стала бессмысленной. У меня никого не осталось – ни Гюнтера, ни Зигфрида, никого. Ты разрушил все… Нет, будь добр, выслушай меня. Я говорю тебе это в первый и последний раз. Когда ты уедешь, я останусь совсем одна. Попытайся понять меня, я так хочу. Ты мне не нужен – ни здесь, ни где-нибудь еще. У меня нет ненависти к тебе, просто я хочу забыть тебя. Но я никогда не смогу забыть о том, что ты и твой друг сделали со мной, с моей жизнью. Но я немка, я сильная женщина и не совершила ничего, о чем мне пришлось бы сожалеть. Ты же совершил и теперь будешь жить, терзаясь тем, что ты со мной сделал. Помочь тебе я ничем не могу, простить тебя я не хочу, а просто постараюсь продолжать жить так, как сама считаю нужным. Ты понимаешь меня?