Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком Страница 8

— Погоди. — Я достал из пакета начатую бутылку и, вытащив пробку, протянул Сэшеа.

— А, черт с тобой! Может быть, действительно надраться? У меня сейчас такое чувство, как будто мы с тобой перенеслись в пору ранней юности, помнишь?.. Странно, но мы и тогда не чувствовали себя свободными. И все-таки все было как-то по-другому. Были перспективы. Ты помнишь, мы даже стихи писали, пробовали сочинять музыку!

— Занимались всякой ерундой, — согласился я.

— А если не ерундой?! — возразил Сэшеа. — Я, например, чувствовал, что во мне что-то такое есть! Печать гения, может быть, на мне была… А теперь я только могу сказать про себя: несостоявшийся поэт и музыкант! Инженер фигов! — Он начал играть на гитаре и напевать.

— Мне кажется, нам не уйти далеко, — душевно пел он, — похоже, что мы взаперти. У каждого есть свой город и дом, и мы пойманы в этой сети… Боря Гребенщиков! — с нежностью и значением непременно пояснил он. — Мой поэтический брат!

Я ему подпел, и, разойдясь, мы некоторое время самозабвенно горланили.

— Да, раньше музыка воспринималась как-то по-особенному! — сказал я. — Теперь не то.

Мы по очереди пили из бутылки.

— Я чувствую, что еще могу возродиться, — сказал Сэшеа. — Вот спели — и какой-то свет. Такое свежее, ясное ощущение юности. Это кое-что значит! Главное, чтобы не притупилась способность ощущать! Мы должны беречь свои ощущения! Тогда никто не сможет заставить нас быть уродами!

— Будем беречь!

— Нужно только почаще вспоминать то время. Ведь нам есть что вспомнить!.. Ну-ка, напрягись, что тебе сейчас припоминается?

— Сейчас… Ну хотя бы… Маринка. Помнишь такую, на скамейке в парке, а потом — диспансер?..

— Ну, ты и вспомнил! Такую дрянь!..

Так случилось, что первая женщина у нас с Сэшеа оказалась одна на двоих. Какая-то неизвестная пьяная девка Марина, без проблем отдавшаяся прямо на садовой скамье. Несколько дней спустя, Сэшеа прибежал ко мне перепуганный подозрением, что она заразила нас триппером, и уговорил пойти провериться. В диспансере, как будто каждый сам по себе, мы ходили на прием к одному веселому старичку венерологу, который, впрыснув нам в каналы посевную вакцину, посоветовал пойти после процедуры выпить пивка, что мы по наивности послушно исполнили. А затем я и Сэшеа, стоя с переполненными мочевыми пузырями у писсуаров, мучились от резей при попытках выдавить из себя хоть каплю — одновременно корчились от смеха, глядя на страдания друг друга…

Было слышно, как в коридоре родители Сэшеа по очереди разговаривают по телефону с Леной.

— Давай еще что-нибудь родное, — сказал Сэшеа и снова забренчал на гитаре.

«Любовь — это все, что нам нужно», — запел он по-английски, конечно.

— Подлец, она плачет! — сказал через дверь отец.

— Мне что — тоже поплакать? — закричал Сэшеа.

— Подлец, лучше бы ты ночевал на вокзале!

Ссора, однако, не успела разгореться… В дверь позвонили, и в квартиру как ни в чем не бывало ступил Ком.

— Ком! — вскричал я.

Родители притихли. Я обменялся с Комом рукопожатием; кисть у него на ощупь была тяжелая и плотная, словно мешочек с песком.

— Вы знаете, кто это такой? — обратился Сэшеа к родителям, которые изумленно рассматривали странного гостя. — Это человек, который воевал в Афганистане. Это — Ком, давно пропавший без вести. Воин-интернационалист, наш старый друг!..

Не успел я оглянуться, как Ком уже сидел вместе с нами — в свитере, джинсах и комнатных тапочках, оставив в коридоре шинель, панаму и сапоги, — и спокойно присматривался к обстановке, потирая ладонью покрасневшие с мороза уши.

— Ты зачем за мной следил? Ты зачем от меня убегал? — первым делом спросил я его.

— Он слишком много пьет? — поинтересовался Ком у Сэшеа, показывая на меня.

— Любит, — ответил тот.

Странно, из ерунды вроде придирок Фюрера Сэшеа готов вывести целую теорию, а на важные вещи даже внимания не обращал.

— Ты хочешь сказать, что не следил за мной и не убегал? — спросил я Кома.

— Даже не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал тот, с каким-то любопытством рассматривая меня своими черными глазами.

Он удобно устроился в кресле, подобрав под себя скрещенные ноги, и выглядел совершенно естественным. Вот где самое масонство!

Я был, конечно, здорово пьян, но не настолько, чтобы полностью утратить логическое мышление.

— Хорошо, — сказал я, — а как ты объяснишь, откуда ты узнал, что найдешь здесь Сэшеа, он ведь только сегодня утром решил переехать от жены к родителям?

— А откуда же я мог знать, — не моргнув глазом, отвечал Ком, — что Александр вообще женат? Куда я еще мог прийти, как не по его старому адресу? Решил зайти — и зашел.

— Что вы, ей-богу, старики, столько лет не видели друг друга, а заспорили о какой-то чепухе! — воскликнул Сэшеа.

— И то правда, — согласился я, решив про себя, что еще успею с этим разобраться.

Возможно, Ком действительно стесняется своего положения, решил я, вспомнив разумное предположение Лены. Однако я не понимал, для чего ему понадобилось врать, что он за мной не следил…

— Так ты служил в Афганистане? — спросил я Кома.

— Служил.

— Ну и как?

— Нормально.

Теперь я видел перед собой только старого товарища, который на самом деле отстал от нас, от жизни на три долгих года. Я смотрел на него как на несомненного неудачника и, конечно, сочувствовал. Я протянул ему бутылку.

— Не пью, — сказал Ком.

— Тогда — так рассказывай.

— Что рассказывать?

— Первоначально об афганских женщинах, — вмешался Сэшеа. — Каковы они в деле? В боевой обстановке?

Ком нахмурился.

— Я не люблю таких шуток.

— Ладно, о женщинах после, — сказал я. — Ты скажи: почему ты все-таки бросил тогда институт?

— Так… надоело.

— И всё?

— Всё.

— Молодец! — воскликнул Сэшеа. — Этого вполне достаточно. Он, оказывается, был умнее всех нас. Только так и нужно поступать: рвать, рвать!.. Я тебе об этом и толковал!.. Честное слово, я всегда чувствовал, что в Коме что-то такое есть. Особенное!

— Ну и чего ты этим добился? — спросил я Кома.

— Я ничего не добивался.

— Ты рассуждаешь, как… урод! — опять перебил меня Сэшеа. — Он поступил так, как захотел. В этом его гениальность! Это самое главное! И не нужно этих пошлых, обывательских вопросов, не жалеет ли он теперь, не считает ли, что погорячился тогда. Я его понимаю и завидую ему. Он жил, как считал нужным!.. Старик, — обратился он к Кому, — давай, я тебе что-нибудь родное поставлю. Я ведь помню, какая вещь была у тебя самая любимая. «Хоп-хей-хоп», верно? Помню, ты меня раз двадцать подряд заставлял ее прокручивать…

— Мне все равно, — равнодушно сказал Ком.

— Господи, что я слышу! — изумился Сэшеа. — Ты серьезно? Ну, давай что-то другое. Что-нибудь старое, доброе, вечное…

— Это все наносное, — сказал Ком.

— Не понял??

— Ты думаешь, в походных условиях это вспоминалось? Это хотелось слушать?

— А что вспоминалось? Уж не Кобзон ли?

— Да, наши, советские песни. Не Битлз, не Дип Перпл.

— Караул, — только и смог сказать Сэшеа.

— Что же ты, мерзавец, не написал ни разу, не позвонил, когда уходил и когда возвращался? Не порадовал… — спросил я Кома.

— Чем радовать?

Да, здорово он одичал. И похоже, из него это еще не скоро выветрится.

— Что же ты теперь собираешься делать? Учиться? Работать?

Он, оказывается, когда вернулся из армии, восстановился в институте, да не понравилось — не проучился и семестра, снова бросил; решил, что, если понадобится, закончит на вечернем отделении, пойдет работать…

— А куда? — спросил я.

— Да все равно… Что если к вам, в ваше учреждение лаборантом? — спросил Ком.

— Конечно, вместе веселее! А лаборанты всегда позарез нужны, — сказал я.

— Но у нас, — предупредил его Сэшеа, спохватившись, — клоака еще та! Ком вопросительно взглянул на меня.

— Нормально, — успокоил я его, — не хуже, чем везде.

— Вот именно, — мрачно вставил Сэшеа, — как везде.

Ком переводил взгляд то на одного из нас, то на другого, как бы сравнивая нас между собой. Я достал сигареты и протянул ему.

— Не курю, — сказал он.

— Продолжаешь заниматься спортом?

— Так, для себя…

— Слушай, Ком, — почему-то усмехнулся я, — а кем ты в армии был?

— Командиром отделения и комсоргом.

— И в партию вступил

— Допустим.

— Ком есть Ком! — сказал Сэшеа.

Мы замолчали. И сказать больше вроде бы было нечего. Я допил то, что оставалось в бутылке. Я предложил открыть последнюю, но Сэшеа не поддержал; он полулежал на тахте и смотрел на свои носки.

Ком остановил взгляд на мне и задумчиво пощипывал ус-квадратную скобку. «У него низкий лоб тугодума, а у меня интеллигентная плешь…» размышлял я. Вообще какой-то он замороженный. Видимо, все-таки поем стал в умственном развитии за годы службы. Что он уставился на меня круглыми, дикими глазами? Какая мысль скребется в его голове? Надо помочь парню. Может быть, ему как раз не хватает сейчас дружеской поддержки. Я был, конечно, пьян. Бедняга, Ком!.. Но что он все смотрит?.. Ему необходима дружеская поддержка!