Александр Рявкин - Горячий айсберг 2011 Страница 8

Яркое солнце било в глаза, курсанты щурились, а капитан Макаров, стоявший к солнцу спиной, имел преимущество в выискивании недостатков. У него было прозвище Лупатый, из-за выпуклых, как у зайца, глаз, позволявших видеть пространство на 180°.

Но в тот день, час и минуту он слишком увлекся вздрючкой нерадивых курсантов. Как правило, таких находилось не меньше двух-трех. На этот раз от бдительного ока Макарова не укрылись несвежий подворотничок курсанта Купчикова и две непришитые золоченые пуговицы куртки курсанта Шлепкина. Они вроде бы были на месте, но этот «фокус» ротный, конечно, знал. Пуговицы пришпиливались с оборотной стороны через ушко спичками.

– Родин, ко мне! – рявкнул Макаров. – Почему караул не подготовлен к службе? Вы проверяли готовность курсантов?

Родин, естественно, ответил «так точно», про себя подумав, скорей бы уехать на сборы команды биатлонистов военного округа, за коорую он выступал и всерьез претендовал на призовые места.

– Вы только посмотрите на этих разгильдяев! – Макаров потряс ворот Купчикова, отчего его голова на худой шее закачалась, как у вздернутого в петле. – Этим подворотничком только сапоги чистить! – Затем подошел к Шлепкину и рванул куртку, оголив сероватого цвета майку. – А этот кудесник! Ты еще на мотне спички повставляй! Родин, найдите ему время пришить пуговицы. И чтоб в списках увольняемых я их не видел!

– Есть! – коротко ответил Родин.

В армейской системе у командиров в той же степени допустимо малое количество слов в общении с начальниками, сколь много их при общении с подчиненными. «Отвязываются» при смене вектора. Впрочем, Родину всегда претило «воспитательное словоблудие». Кроме биатлона, у него было одно увлечение, которому он отдавал все свободное время, – изучение, помимо программного английского, еще и французского языка…

Похвалы Макарова удосужился лишь курсант Швыдкий. У него было все предельно ясно и предельно по уставу: от кончиков остреньких ушей, подбритых височков, прямых, с незаметными вставочками, погон, сверкающей бляхи до сияющих, как черные зеркала, сапог. Даже обычные анодированные «золотые» пуговицы блестели лучше, чем у других курсантов. «У курсанта выходной, пуговицы в ряд…»

И, разумеется, он наизусть знал главы УГиКС, учился на отлично, не курил и не пил, как другие курсанты, дешевую бормотуху.

Расправы Макарова обреченно ждал и разжалованный в рядовые за организацию распития спиртных напитков с подчиненными бывший сержант Витя Гондусов. Он недавно женился на селянской хохлушке и быстро растолстел на домашних харчах. Женатиков отпускали, при успешной успеваемости, на ночевку к женам на съемные квартиры, где они отъедались домашней пищей. Сало, галушки, вареники, домашняя ковбаса, картопля со шкварками, огирки малосольные – все, что привозила жена из села, закономерно обернулось для Вити ускоренным износом казенных сапог, а ведь одна пара выдавалась на целый год. И как раз перед самым караулом у сапога оторвалась подошва. А лапоть у Гондураса (как его прозывали) вовсе был не детский… Каптерщик Толик перерыл весь подменный фонд и таки нашел, в самую последнюю минуту… Эти сапоги 47-го размера мучительно носил на первом курсе Женя Яковлев, добродушный двухметровый гигант, и до него еще кое-кто таких же огромных размеров. Женьке сапоги оказались малы, тоже была история, ходил с мозолями, в спортивных тапках, пока не привезли по спецзаказу подходящие… Короче говоря, чистить эти гиганты-скороходы Гондурасу уже не оставалось времени. Они прочно впитали пыль и грязь многих выпускников училища и Толькиной каптерки… Витя радостно прыгнул в них и тяжелой трусцой побежал в строй.

До того, как Гондусова разжаловали в простые курсанты и сняли с должности командира группы, он искренне и во всеуслышание говорил, что капитан Макаров для него – образец армейского офицера. Теперь «образец офицера» неумолимо приближался к левому флангу, где и ожидал своей участи Витя Гондусов. Справедливости ради надо сказать, что Макаров действительно производил блестящее впечатление. Он будто сошел и с наставлений по строевой подготовке, и с плакатов с образцами форменной одежды военнослужащих. Несомненным его качеством было умение с изяществом и блеском вздрючить, размазать за провинность курсанта, прицепить клейкое, под угодливые смешки курсантиков, прозвище. И все это сейчас ожидал разжалованный сержант.

Макаров глянул на громадные, мышиного цвета, смятые в гармошку сапоги, больше похожие на два стоящих торчком баяна, и побагровел…

– Гондусов, это что?!!

Никто в училище не обратил внимания, как тихо и беспрепятственно проехала на территорию сверкающая никелем черная «Волга» с антеннами на крыше и остановилась в начале плаца. И только звук захлопнувшейся дверцы привлек общее внимание. Макаров глянул – и обомлел. Ему одновременно показалось, что все это происходит не с ним, не сейчас, будто в чужом сне, и еще он остро пожалел, что выбрал стезю военного…

Из машины вышел и направлялся прямо на Макарова сам командующий войсками военного округа. Статного роста, жесткие усики, изящные цейссовские очки, барственная походка и, конечно, приводящие в трепет младший начсостав шитые звезды на погонах и красные лампасы…

«Господи, что же делать? Да по уставу, черт возьми… Где этот начальник училища, за него, что ли, буду отдуваться?..» – нервно и зло подумал Макаров.

Но хотя голос и дал «петуха», по строевой у Макарова всегда было «отлично».

– Караул – равняйсь! Смирно! – сипло выкрикнул он. – Равнение – на-ле-во!

Оцепеневшие сигналисты-барабанщики запоздало и вразнобой врубили «Походный марш». Положен был «Встречный», но для барабанной партии его почему-то не сочинили и в соответствии с УГиКС исполняли «Походный».

Макаров от души врубил по плацу строевым к генералу. Командующий небрежно махнул: «Вольно!» Макаров повторил команду, не зная, какого поворота событий ожидать. А тут уже, слава Богу, почти вприпрыжку бежал начальник училища генерал Бухарин. Последнее время он втихую выпивал в рабочее время, о чем знали все в училище. Приложившись к бутылочке, генерал любил проводить воспитательные инструктажи курсантов, построенных для увольнения в город, причем делал это, высунувшись из окна своего кабинета на втором этаже. И сейчас эти принятые, не дай Бог, сто или двести граммов были бы для Бухарина смертельными.

Бухарин доложил по форме, что училище занимается по распорядку. Командующий с задержкой небрежно протянул ему руку.

– Что это у вас тут за цыганский балаган? – кивнув в сторону барабанщиков, процедил он негромко, но так, что услышали все. – Где ваш оркестр?

– Ну, мы тут по сокращенному варианту, – начал торопливо оправдываться начальник училища.

– А по полному варианту на свадьбах, что ли, играете?

– Никак нет, товарищ генерал-полковник!

Командующий пошел в сторону штаба, за ним следом – Бухарин. В тишине было слышно, как он продолжает распекать генерала:

– Вам еще объяснять надо, для чего нужен оркестр, когда люди идут выполнять боевую задачу?..

– Никак нет…

За ними, на небольшом отдалении, шел красавчик-капитан с папочкой под мышкой, еще более лощеный, чем Макаров. Адъютант командующего позволил себе отреагировать на происшедшее легкой ухмылочкой.

«Выскочка… и засранец», – мысленно вынес свой вердикт Макаров, хотя сам одно время мечтал о такой должности.

В общем, пронесло… Гондусова с глаз долой отправили в наряд на кухню, и группа заступила в караул.

А уже через пятнадцать минут в училище по тревоге были выстроены на плацу парадные коробки. Училище, как и все войска округа, готовилось к Параду Победы на 9 Мая. Командующий со скукой на лице смотрел с трибуны на прохождение «коробок», потом сделал кое-какие замечания и уехал.

И с той поры все разводы караулов проходили под оркестр. Причем оба «балаганных» барабанщика куда-то исчезли, вместо них в оркестре появились ничем не примечательные заурядные солдатики. Скорее всего, дембелей перевели в училищный батальон обеспечения.

Никто тогда не знал, что злой рок вновь заставит в нелепом повороте судьбы столкнуть разжалованных барабанщиков с первой группой третьего курса.

…Развод караула прошел как обычно. Оркестр исполнил «Встречный марш». Помощник дежурного по караулу доложил о готовности капитану Макарову. Макаров передал Родину записку с паролями и, убедившись, что пароли поняты правильно, приказал встать в строй. Оркестр сыграл развод, и группа отправилась в караульное помещение.

Отправив смены караульных на посты, Влад достал из внутреннего кармана полученное накануне письмо от Артура, которое не успел прочитать. Суслов писал, что программа обучения напряженная, надо везде успевать, что работает медбратом в нейрохирургическом отделении госпиталя у своего дяди, еще и сторожем подрабатывает. В общем, никакой личной жизни… О «личной жизни» Артур подробно писал, когда учился на первом курсе. В его учебной группе было только три парня, остальные – девчонки. В общем, сплошная лафа, как в гареме. Артур и раньше не упускал возможности пофлиртовать со слабым полом. Ну, а тут… Однокурсницы пообвыкли, расслабились и естественные половые потребности удовлетворяли к взаимному удовольствию. После первых же занятий в анатомичке на свое тело смотришь как на субстанцию временную, поэтому чего время терять… «Еще и жалуется! – недовольно подумал Влад. – Кому-то защищать мирный труд, а кому-то смиренно трудиться с однокурсницей в студенческой кровати». Вспомнилась вычитанная история времен Великой Отечественной войны. Главный политработник Мехлис настучал Сталину, что командующий фронтом Константин Рокоссовский имеет нескольких любовниц. «И что будем делать, товарищ Сталин?» Вождь внимательно посмотрел на Мехлиса и ответил: «Завидовать будем»… А еще Артур написал в письме о Костыле. Влад знал, что Руслан ступил на бандитскую стезю, как, впрочем, и некоторые другие выпускники школы биатлона. «Ты не поверишь, – писал Артур, – когда я был на дежурстве в госпитале, привезли Коростылева с простреленной башкой. Пуля вошла в висок и вышла со стороны носа. Такая третья дырочка рядом с ноздрями. Ни один хирург в городе не брался. Бандюки еле-еле моего дядю уговорили на операцию, на коленях ползали. Случай в хирургии абсолютно безнадежный. Но мой дядя – Бог! Я лично обрил Костылю башку, как салаге в армии, дядя оперировал несколько часов – и успешно. Без последствий. Представляешь, мозг не пострадал. За отсутствием такового…»