Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм Страница 8

— Как можно быстрее. Ничто не мешает мне отправиться прямо отсюда. Только поймаю машину и смотаюсь домой, чтобы переодеться.

— Никаких такси, конгрессмен. С этого момента и до того времени, когда приземлитесь в Маскате, вы находитесь под нашей опекой. Полетите военным транспортом. — Сван поднял телефонную трубку. — Вас проводят к стоянке, там стоит машина без номеров. Она доставит вас домой, а затем отвезет на военный аэродром. В ближайшие двенадцать часов вы являетесь государственной собственностью и должны делать то, что мы вам велим.

Эван Кендрик сидел на заднем сиденьи машины без номеров и смотрел на буйную зелень, растущую по берегам Потомака. Вскоре водитель повернул влево и въехал в зеленую аллею. До стоящего на отшибе дома конгрессмена оставалось не более пяти минут езды. И казался тот дом таким одиноким. Теперь Кендрик ощутил это всеми фибрами души. И дела не меняло то, что там постоянно проживала пара старых друзей или какая-нибудь женщина, делившая с ним постель.

Четыре года — и ничего стабильного. Для него мир не был чем-то постоянным, он всегда ощущал потребность движения от одной работы к другой, поиска чего-то нового. Он нашел наилучшего учителя для детей партнеров. Детей Кендрик любил. Правда, своих у него не было, потому что никогда не оставалось времени ни на женитьбу, ни на обзаведение потомством. Идеи были его женами, проекты — детьми. Возможно, из-за этого он постоянно был лидером, быт не довлел над ним. Женщины, которых он любил, в чем-то казались похожими на него самого. Они недолго дарили ему радость и даже комфорт, все это оказывалось преходящим; и главным словом, определяющим весь его быт, было «временно». Были времена, когда судьба даровала ему и волнение, и смех, часы страха и мгновенья упоения, когда результаты проекта превосходили ожидания. Они строили пусть крошечную, но империю, и она все росла. Было время, когда Уэйнграсс полушутя утверждал, что дети сотрудников группы Кендрика будут посещать лучшие школы Швейцарии — подумаешь, всего несколько часов лета.

— Это будет сердцевина офиса международного значения, — с жаром восклицал Уэйнграсс. — Мы будем иметь самое лучшее образование и знание нескольких языков. Мы создадим величайшую коллекцию не только государственных мужей, но и женщин, способных управлять государством — типа Дизраэли и Голды.

— Дядя Менни, можно, мы пойдем удить рыбу? — умолял его будущий Дизраэли, широко раскрыв глаза.

— Конечно, Давид. О, Давид! Такое замечательное имя! Река — всего в нескольких километрах отсюда. Пустяки! Мы все пойдем ловить, я согласен не меньше, чем на кита. Обещаю вам кита!

— Менни, — порой обращались к нему матери, — вы не могли бы посмотреть их домашнюю работу?

— Эта работа — всего лишь домашнее задание. Всякий там синтаксис! А тут, в нескольких километрах отсюда, полная река китов!

Все тогда казалось Кендрику постоянным и неизменным. И вдруг все сломалось, зеркало разлетелось на тысячи осколков, сверкающих под солнечными лучами. И в каждом запятнанном кровью осколке все еще отражалась прежняя наполненная любовью реальность, ожидание чудесного. Теперь все зеркала затянула мгла ночи, они более не отражали ничего. Смерть!

— Не делай этого! — вскрикнул Эммануэль. — Я чувствую такую же боль, как и ты. Но разве ты не видишь, чего они хотят добиться от тебя? Не давай им спуску! Борись с ними, сражайся! И я буду сражаться с тобой рука об руку! Покажи им!

— Для кого теперь все это? Против кого сражаться?

— Ты знаешь не хуже меня. Мы будем первыми, за нами пойдут другие. Проект провалился, для них это только «инцидент». Ты простишь это?

— Мне теперь на все наплевать!

— Итак, ты позволишь ему победить?

— Кому?

— Махди!

— О существовании Махди предположили только на основании пьяного трепа.

— Он сделал это! Он убил их! Я точно знаю!

— Это не для меня, старик. Я не собираюсь гоняться за тенью. Это даже не смешно. Забудь об этом, Менни. Я сделаю тебя богатым.

— Не хочу. Это — плата за трусость.

— Так ты отказываешься от денег?

— Почему же? Я возьму их. Но должен сказать, ты меня очень разочаровал.

А потом прошло четыре года, заполненных беспокойством, суетой и скукой; изредка он словно пробуждался ото сна, удивляясь, когда теплый ветер любви или холодные порывы ненависти проникали в его выгоревшую душу. Но он не уставал твердить себе, что грядет время правых и вспыхнет огонь. И час пробьет, и ничто не сможет остановить его ненависть.

«Махди!

Ты виновен в смерти моих ближайших друзей. Вина твоя столь велика, что можно считать тебя непосредственным убийцей. Мне пришлось распознавать столько тел — растерзанных, скрюченных, истекающих кровью; это тела тех людей, которые значили для меня так много. Глубоко и холодно затаилась ненависть, и она не уйдет и будет жить во мне, пока живу я сам. Я должен вернуться и завершить начатое. Я иду за тобой, Махди! Я найду тебя, кто бы ты ни был и где бы ты ни скрывался! И никто не узнает о моей причастности к этому».

— Сэр, мы уже прибыли.

— Прошу прощения?

— Мы уже подъехали к вашему дому, — сообщил водитель в морской форме. — А вы, наверное, задремали в дороге?

— Какая там дремота?! Впрочем, ты, очевидно, прав. — Кендрик распахнул дверцу. — Мне на все про все понадобится около двадцати минут. Не зайдешь ко мне на чашечку кофе?

— Я не должен выходить из машины, сэр.

— Почему?

— Вы относитесь к «ОГАЙО». Порой у вас без стрельбы не обходится.

На полпути к двери Эван обернулся и посмотрел назад. В конце пустынной, обсаженной деревьями улицы замер у обочины одинокий автомобиль. На передних сиденьях развалились две неподвижные фигуры.

«На ближайшие двенадцать часов вы — собственность государства и должны делать то, что вам скажут».

* * *　

Человек быстро вошел в комнату без окон, закрыл за собой дверь и в темноте проследовал к столу, на котором находилась маленькая медная лампа. Он включил свет, подошел к аппаратуре у правой стены, уселся у компьютера и коснулся рукой выключателя. Экран ожил. На экране появилась надпись:

Максимальная надежность.

Защита от перехвата обеспечена.

Продолжайте.

Он продолжал делать записи в своем дневнике, и пальцы его дрожали от возбуждения:

«Все пришло в движение. Действующее лицо в пути. Я не могу, разумеется, создавать для него какие-то особые условия. Знаю, что это в высшей степени неординарная личность. Когда-нибудь мы научимся учитывать абсолютно точно человеческий фактор, но этот день еще не наступил.