Юлий Дубов - Меньшее зло Страница 9

— Он у тебя в этой губернаторской компании? — вкрадчиво спросил Ларри. — Да? Я что-то не пойму, кто из вас двоих больший дурак… Он или ты? А может — я? Что ты смеёшься?

— А я не смеюсь. Я радуюсь. Больше скажу — он в этой, как ты говоришь, компании скоро будет за главного.

Ларри поднял глаза к потолку, пошевелил пальцами.

— Ты хочешь сказать… Они друг дружку вперёд не выпустят. А он для них чужой, на нём все согласятся. Хорошо, что предупредил. Так это ты его собрался президентом делать?

— Да нет же, — Платон махнул рукой. — За кого ты меня принимаешь? Лютый же враг… Самое главное, Ларри Георгиевич, что я понятия не имею, кто будет президентом. Это во-первых. А во-вторых — это совершенно неважно.

— Что неважно?

— Неважно, кто конкретно будет президентом.

— Я закурю? — спросил Ларри, придвигая к себе пепельницу. — Очень курить хочется. Час с тобой вожусь…

— Кури, чёрт с тобой. А я тебе сейчас все расскажу. Сейчас сколько? Ого! Полчетвёртого! Слушай, позвони — пусть принесут вина! Того, что тебе из Грузии прислали. И дай бумагу и ручку. Придётся рисовать.

Платон изобразил корявый круг во весь лист и поставил за его границей крестик.

— Смотри. Круг — это элита. На самом деле таких кругов пять или шесть, потому что разных элит у нас до фига. Но существа вопроса это не меняет. Крест — нынешний президент. Он за кругом, потому что ни к одной элите не относится, даже к той, из которой вышел. Поэтому, кстати, они и передрались. Рано или поздно они консолидируются, сперва внутри, а потом и между собой и выкинут его к чёртовой матери. Но, во-первых, это может не знаю сколько тянуться, а, во-вторых, — с нынешним я не вмешивался только потому, что думал, будто это на месяц, на два. Ну на три. А теперь ждать, пока они нам подсунут неизвестно что, но уже насовсем, я точно не собираюсь. Значит? Процесс надо: а — ускорить и бэ — оседлать.

— Пока я вижу, что процесс тебя оседлал, — проворчал Ларри, разливая вино. — Жуть на что похож…

Платон пропустил сказанное мимо ушей. Он рисовал за пределами круга странную загогулину. Ларри, присмотревшись, разглядел переплетение линий, напоминающее и свастику, и пятиконечную звезду.

— Вот эта штука, — сказал Платон, — которую я сейчас строю, она тоже в элиту не помещается. Она внесистемна. В этом весь фокус. Она должна резко ускорить процесс. Эта штука должна так перепугать наших идиотов, что они бегом побегут объединяться. И начнут внутри себя искать противовес. Поскольку ни одного серьёзного человека, который мог бы сегодня встать и сказать: «Иду в президенты», не видно, они будут создавать такого человека. Знаешь, Ларри, мне совершенно наплевать, как его зовут. Важна не конкретная личность. Скорее всего, это будет просто робот. Важна программа, которую в него заложат. Так вот. У них руки связаны — они вынуждены учитывать интересы внутри элит и отношения между элитами. А у меня руки совершенно свободны. В пустышку, которая с сегодняшнего дня называется «Восточной Группой», я могу впихивать любую страшилку, абсолютно любую. Впихну туда «анархия — мать порядка», элита побежит в одну сторону. Впихну «все поделить» — побежит в другую. Про то, что у Восточной Группы нет самостоятельных политических амбиций, знаю только я. Теперь ещё и ты. А больше никто. Ведь наши как устроены? Им сказать — хотите, чтобы президентом был Сидоров, так сразу взвоют — почему не Петров?! А если сообразят, что теперь этот вопрос решают мои отмороженные губеры, сразу окажутся договороспособными и очень покладистыми. Им нужно такую перспективку нарисовать, чтобы зашевелились и стали реально договариваться.

Ларри задумался.

— Не слишком ли ты мудришь? — спросил он после паузы. — Что-то слишком сложно. Ты же сам говорил, что если по телевизору двадцать четыре часа в день лошадиную задницу показывать, через месяц её президентом и выберут.

— Одно другому не противоречит, — заметил Платон. Краткосрочный прилив энергии подходил к концу, он зевал во весь рот и морщился. — Совершенно не противоречит. Просто нам с тобой (Ларри зафиксировал, что местоимение «я» уже заменено на «мы», хотя прямого согласия ещё не поступало) этого никто не даст сделать. Понятно? Я хочу, чтобы они показывали ту лошадиную задницу, на которой все согласятся. И я уж точно не буду никому говорить, как эту самую задницу должны звать по имени-отчеству. Я хочу — одним ударом — сделать так, чтобы они наконец сообразили, что под ними горит, и чтобы у этой задницы были наперёд заданные характеристики.

— Чтобы выбрали меньшее зло?

— Точно. Вот именно. Чтобы выбрали меньшее зло. Другого они всё равно ничего не умеют. Что смотришь?

— Я думаю.

— О чём?

— Хитришь. Ты ведь не просто так все это затеваешь. Когда про лошадиную задницу с наперёд заданными характеристиками говоришь, у тебя перед глазами не задница, а конкретный человек. С которого ты эти характеристики срисовываешь. Скажи честно — это не Папа Гриша?

— Нет, конечно. Честное слово.

— А кто тогда?

Наступило молчание. Ларри понял, что ответа не будет. Он уже бесшумно пробирался к двери, когда Платон снова заговорил угасающим голосом:

— Послушай… Тут я ещё про одну штуку думаю последнее время… Скажи… Мы с Ахметом совсем разошлись?

— По бизнесу — да. Он звонит иногда.

— Можешь его найти?

— Наверно. А зачем он тебе?

— Да тут есть одна идея… Хочу своим губерам небольшую подпорочку соорудить. Может пригодиться. Найди его — пусть заедет.

Ларри остановился.

— Ты с ума сошёл. Про то, что он с нами работал, каждая собака знает. Решил засветиться? Сообразят, что ты за верёвочки дёргаешь, могут и стрельнуть. С них станется.

— Волков бояться — в лес не ходить, — донеслось из темноты. — И потом — тут другое. Хочу к ним кого-нибудь солидного прислонить, настоящую страшилку. Мне бы с Ахметом посоветоваться…

Что-то булькнуло, хрюкнуло. Зазвучавший храп был жалобно-измученным. Ларри постоял ещё несколько секунд и аккуратно закрыл за собой дверь.

Глава 8

Запуск

«Оскорбивший незнакомцев зовётся разбойником, оскорбивший друзей приравнивается почти что к самоубийце».

Победа «Инфокара» была настолько очевидной, что её даже и не обсуждали. Неминуемый и всеми ожидаемый крах, блистательно трансформированный Ларри в установление полного контроля над Заводом, спутал все карты на игорном столе российского бизнеса. Империя уверенно заняла одно из первых мест в рейтинговой таблице.

Первыми это почувствовали девочки из секретариата. Разношёрстная толпа звонящих и приходящих была мгновенно и беспощадно просеяна вновь созданной службой протокола. Забредающим по привычке на огонёк, помнящим годы безденежья, первых больших денег и потерь, дорога в центральный офис и клуб была заказана раз и навсегда. В течение суток сменились все телефоны, и лишь по одному номеру, навечно связанному с автоответчиком, звучал жизнерадостный женский голос:

— Вы дозвонились в центральный офис фирмы «Инфокар». Оставьте сообщение после звукового сигнала. Спасибо.

Оставленные сообщения поступали в службу безопасности, анализировавшую их с целью выявления возможных угроз, а больше ими никто не интересовался.

Как и раньше, Платон львиную часть времени проводил в клубе, но эпизодически возникал и в центральном офисе на Метростроевской. Создавая вокруг себя искривление пространства, влетал в кабинет, требовал чаю с мёдом и лимоном, а ещё — соединить его немедленно с десятком человек, всё равно в какой последовательности, что-то кричал по телефону за двойной дверью. Но чаще просто сидел в кабинете, рисуя круги и загогулины, в зелёном свете настольной лампы, под портретами Сергея Терьяна, Виктора Сысоева, Марка Цейтлина и Мусы Тариева.

Портреты погибших друзей, по указанию Ларри, были первоначально развешаны в старой переговорной. Когда Ларри обнаружил их исчезновение, то никак не прореагировал, только застыл на долю секунды, разглядывая голую стену, заглянул в пустой кабинет Платона, кивнул и вышел, ни с кем не попрощавшись.

Ларри и Платон никогда не обсуждали трагическую цепь событий, логично и неизбежно приведших к потере товарищей — одного за другим. Эта тема была — табу. Безжалостный механизм, сколь случайным ни выглядел бы процесс его запуска, сам отсеивал ненужное или вредное. И единственное, что было в силах управляющих этим механизмом людей, — минимизировать потери. Что же делать, если даже в самом что ни на есть минимальном варианте потери выглядят таким печальным образом. С этим ничего нельзя поделать. И Ларри не просто был уверен, он точно знал, что и Платон думает именно так.

Перемещение портретов в платоновский кабинет, как решил Ларри, свидетельствовало о том, что у него на глазах происходит запуск чего-то нового, о чём Ларри не то чтобы не догадывается — догадывается, конечно, и всё понимает, — но о чём с ним, до ночной беседы в клубе, не было сказано ни одного слова. Каким бы ни было это новое, оно требовало, по-видимому, чтобы между Платоном и недавним прошлым была выстроена прочная стена. И по эту сторону стены Ларри места нет, слишком много очень непростых, хотя и бесспорных решений принято именно им, очень уж яркий след тянется из вчерашнего дня, когда победа была такой невозможной, а разгром мог наступить каждую минуту. Конечно же, надо обрубить этот след, в большую — самую большую! — политику не идут с подобным багажом.