Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим Страница 9

Серега допил свой стакан и вытер губы:

— Даже если я скажу, ты все равно не поверишь.

— Это я уже слышал! Колись! — приказал я и разлил пиво по стаканам.

Но Серега не стал пить, а поднялся со стула, ушел в комнату и тут же вернулся с несколькими страницами какого-то текста.

— Читай, — он положил передо мной эти страницы и взял свой стакан с пивом.

Я стал читать.

Запись очевидца демонстрации

Воскресенье, 25 августа 1968 года.

Полдень. Красная площадь заполнена провинциалами, интуристами. Милиция, отпускные солдаты, экскурсии. Жарко, полплощади отгорожено, и там пусто, кроме хвоста к Мавзолею.

Перед боем часов в 12.00 проходит развод караула у Мавзолея: толпы любопытных мальчишек бегут, глазея, к Спасским воротам и обратно к Мавзолею.

Часы бьют. Из Спасских ворот выскакивает и мимо ГУМа по улице Куйбышева проносится черная «Волга».

В этот момент у Лобного места, где народу довольно много — стоят, сидят, рассматривают собор Василия Блаженного, садятся несколько человек (7–8) и разворачивают плакаты. На одном из них метров с тридцати можно прочесть: «Прекратить советское вмешательство в Чехословакию!»

…Через несколько секунд с разных ближайших точек к сидящим со всех ног бросаются около десятка человек. Первое, что они делают, — вырывают, рвут и комкают плакаты, ломают маленький чешский флаг, похожий на те, которые раздавали населению для встречи чешского президента два дня назад. Ликвидировав плакаты, подбежавшие бьют сидящих в лицо, по голове.

Сбегается толпа. Базарное любопытство к скандалу, вопросы друг к другу: «Что произошло?»

Среди толпы, окруженные первыми подбежавшими, сидят несколько обычно одетых людей лет по тридцать-сорок. Две молодые женщины в очках, и еще одна постарше, с проседью. В детской коляске спит младенец.

Любопытные не понимают, в чем дело, так как решительно ничего скандального заметить не могут, кроме того, что у одного из сидящих в кровь разбиты губы. Некоторые делают предположения: «Это, наверное, чехи», «Ну, и сидели бы у себя», «Сюда-то чего пришли?», «А если не чехи, то в милицию их, и всё». Но общий тон сразу же становится более определенным. Из окружающей толпы раздаются четко произносимые фразы: «Антисоветчики!», «В милицию их!», «Давить их надо!», «Жидовские морды!», «Проститутка, нарожала детей, теперь на Красную площадь пришла!» (видимо, в адрес женщины с коляской).

Сидящие либо молча глядят на окружающие их лица, либо пытаются объяснить, что они здесь протестуют против агрессии СССР в Чехословакии. Их негромкие слова покрываются криками: «Сволочи!», «Какая агрессия? Все знают, зачем мы туда пришли». Женщине, которая пробует вступиться за сидящих, кричат: «А ее тоже надо арестовать!»

…Это продолжается минуты три-четыре. Милиционер свистками расчищает проход в толпе от светло-голубой «Волги», остановившейся в семи-десяти метрах от Лобного места со стороны ГУМа. Люди без формы или каких-либо знаков отличия проводят к машине четверых мужчин и одну женщину (с проседью). Первый ведомый огрызается назад: «Не крути руки!» Другого несут, волокут. Третий — с разбитыми губами — перед тем как его вталкивают через заднюю дверцу, успевает крикнуть: «Да здравствует Чехословакия!» Всех мужчин, перед тем как засунуть в «Волгу», успевают ударить по голове; женщине, которую заталкивают последней, пригибают голову, чтобы влезла в низкую дверцу.

Машина отъезжает. У Лобного места остается сидеть женщина в очках, рядом стоит, держась за ручку коляски, другая женщина.

Между ними и остановившимися зеваками начинается перебранка. Голоса: «Хулиганы!», «Вам хлеб дают!». Ответ: «У меня сломали чешский флаг».

Некоторые уговаривают женщину с ребенком уйти, просят всех разойтись: «Граждане, дадим дыхнуть ребенку!» Одновременно идет базарная ругань без мата и крики: «Их тоже в милицию!» Молодая блондинка, в общем, приятной наружности, втолковывает: «Таких, как вы, надо давить. Вместе с детьми, чтобы они идиотиками не росли».

Никто не трогается с места. После того как увезли мужчин, проходит минут восемь-десять, и другая светло-голубая «Волга» (метрах в десяти между Лобным и Мавзолеем) останавливается. Женщин несут на руках, не так грубо, как с мужчинами, обращаясь по дороге. Вместе с коляской грузят в машину.

Неудовлетворенная толпа остается, но милиционер-регулировщик на площади настойчиво просит разойтись. В некоторых местах ожесточенные перебранки: «А что вы их защищаете?!» Молодой человек в очках предлагает: «Давайте поговорим, разберемся», но партнеров для дискуссии не находит. Муж в тенниске энергично говорит толстеющей супруге в выходном платье: «Заткнись, если ничего не понимаешь!» Она пыталась присоединиться к хору осуждающих.

Народ начал расходиться (пробило четверть первого), но тут свистки, беготня милиции, регулировщиков — из Спасских ворот вылетают две черные «Чайки» и по проходу шириной метров восемь между двумя толпами проскакивают на улицу Куйбышева мимо ГУМа.

В окошках занавески. Во второй машине сзади вполоборота человек в шляпе, а рядом с ним выглядывает через стекло правой дверцы физиономия, напоминающая Дубчека, который, как будет объявлено через два дня (во вторник), входил в делегацию ЧССР на переговорах в Москве.

Вслед за этим у зеленой «Волги» между Лобным местом и собором Василия Блаженного собирается новая толпа. У иностранца пытаются засветить пленку, он протестует по-русски с сильным акцентом. Машина трогается. Протесты смолкают. Толпа медленно рассредотачивается.

Слова: «Чехи протестуют, что флаг поломали». На вопрос: «А что такое?» — пожимают плечами.

На Спасской башне часы показывают 12.22.

В 16.00 25 августа Би-би-си в передаче новостей (на английском языке) упомянуло сообщение Рейтер из Москвы о задержании группы интеллигенции-демонстрантов против советского вмешательства в Чехословакии. Через два дня одна из радиостанций, вещавших на СССР, сообщила, что среди задержанных — Павел Литвинов и Лариса Богораз, жена сидящего писателя Юлия Даниэля. Задержанным будет предъявлено обвинение в нарушении «общественного порядка».

— Ну, и что? — спросил я, дочитав этот текст. — Где ты это взял?

— Скачал в Интернете. — Акимов отпил свое пиво. — Как, по-твоему, это можно снять?

— В каком смысле?

Он разозлился:

— Не в смысле, а в кино! Я тебя как сценариста спрашиваю: это похоже на сценарий?

— Конечно, похоже. Тут все визуально. А ты собираешься это снимать? Сейчас? Но кто ж тебе даст?

— Сейчас, конечно, не дадут, — он усмехнулся, — но лет через двадцать…

— То есть? — От изумления я даже захлопал ресницами. — Ты собираешься это снимать через двадцать лет и потому сегодня ночью стырил светло-голубую «Волгу»?

— Тепло… — улыбнулся Акимов. — Все-таки ты больше еврей, чем тебе кажется. Я бы никогда не додумался искать волговские коврики в мусорной урне.

— Хватит трындеть! — выругался я. — Где и с кем ты ездил ночью на этой «Волге»?

Но вместо ответа Серега снова ушел в комнату и тут же вернулся с еще двумя листами текста.

www.memo.ru «Хроника текущих событий», 1968 г.

Рассказ Тани Баевой, восьмого участника демонстрации

…25-е. Красная площадь. Около двенадцати. Все в сборе, шутят, смеются. Вдруг появляется Вадик Делоне. Он узнал случайно. Ему не говорили, ведь он недавно вышел из тюрьмы. «Вадик, уходи!» — «Нет!» Он улыбается.

12 часов. Полдень. Сели. Мы уже по другую сторону. Свобода для нас стала самым дорогим на свете. Сначала, минуты три-пять, только публика окружила недоуменно. Наташа Горбаневская держит в вытянутой руке флажок ЧССР. Она говорит о свободе, о Чехословакии.

Толпа глуха. Витя Файнберг рассеянно и близоруко улыбается.

Вдруг свисток, и от Мавзолея бегут шесть-семь мужчин в штатском — все показались мне высокими, лет по двадцать шесть — тридцать. Налетели с криками: «Они продались за доллары!» Вырвали лозунги, после минутного замешательства — флажок. Один из них, с криком «Бей жидов!», начал бить Файнберга по лицу ногами. Костя Бабицкий пытается прикрыть его своим телом. Кровь! Вскакиваю от ужаса, потом, присев на корточки, платком вытираю Виктору окровавленное лицо. Другой колотил Павлика Литвинова сумкой. Публика одобрительно смотрела, только одна женщина возмутилась: «Зачем же бить?!» Штатские громко выражали возмущение, поворотясь лицом к публике.

Минут через пятнадцать подъехали машины, и люди в штатском, не предъявляя документов, стали волочить нас к машинам. Единственное желание — попасть в машину вместе со своими. Рвусь к ним, мне выворачивают руки. В одну машину, нанося торопливые удары, впихнули пятерых. Меня оттащили и посадили в другую машину. Со мной посадили испуганного юношу, схваченного по ошибке. Матерясь, повезли на Лубянку, позвонили, выругались и повернули к пятидесятому отделению милиции…»