Говард Фаст - Хелен Страница 9

— Переверни, — попросил я.

На подушечке левого пальца сохранились следы чернил. Даже в нашем сумасшедшем обществе люди не заходят так далеко, пытаясь обвести кого-нибудь вокруг пальца.

— Значит, это ты, — сказал я, указывая на анкету. — Хелен Пиласки. Двадцати четырех лет от роду, полуграмотная воришка, мошенница и проститутка.

— Судя по всему — да.

— Вот, значит, как — «судя по всему — да». Всего четыре слова, но только настоящая Хелен Пиласки, по-моему, их бы не выговорила. Видишь ли, милая сестренка, пусть я и самый обычный пустоголовый американец, отец которого был ничтожным страховым агентом, кое-какие мозги у меня есть. Мне приходилось общаться с такими хелен пиласки. Все они на одно лицо — опустившиеся, абсолютно деградировавшие личности без единой извилины. Хотя проститутки первоклассные. В каждом казино ошиваются. Внешне — супермодели, а копнешь чуть-чуть — внутри пусто…

— Слушайте, Блейк, почему вы не хотите оставить меня в покое?

— Потому что не могу! Я хочу знать, что тут происходит. Я должен выяснить всю подноготную. Кто ты?

— Там все написано.

— Почему ты убила Ноутона?

— Господи, какая вам разница, Блейк? Боже, как скучно. Вы даже не представляете, сколько раз мне уже задавали этот вопрос.

— Я должен знать. Ведь был же у тебя побудительный мотив. Наверняка был. Что тебя подтолкнуло? Он с тобой спал? Ты была его девушкой?

— Его девушкой? — изумленно спросила она. — О, понимаю. Да, пожалуй, была. Какое-то время.

— Он с тобой дурно обращался? Бил?

— Блейк!

Ее голос прозвучал, как удар хлыста. Я поднял голову и… не узнал ее! Я знал, что передо мной сидит Хелен, но — не узнавал. То же прекрасное спокойное лицо, те же глаза, но вместе с тем — было в ней что-то новое, делавшее её почти неузнаваемой.

— Никто не может дурно обращаться со мной, — тихо произнесла она. — А тем более — бить.

Я вытащил из портфеля бумаги.

— Вот, смотри, что здесь написано. Он сделал тебе кучу подарков: брильянтовый браслет, изумрудная брошь — на сумму свыше двадцати тысяч долларов. Норковое манто, сумка из кожи аллигатора. Довольно дорогие пустячки. Должно быть, он любил тебя.

— Блейк, не будьте ослом!

— Какая прелесть! Я бьюсь головой об стенку, пытаясь докопаться до истины, а мне говорят: «Блейк, не будьте ослом!».

— Извините, Блейк. Просто вы выбрали не то слово. «Любовь». Ваше общество напрочь его испортило, как и другое слово — «свобода». Ведь настоящая любовь подразумевает полное отрешение, самопожертвование, бескорыстие… А раз так, то мог ли Алекс Ноутон кого-то любить?

— Я хочу только узнать, почему ты его убила. Для начала. Как я могу выстраивать линию защиты, если я даже не знаю, что подтолкнуло тебя на убийство. Как мне говорить присяжным — что ты убила его, чтобы позабавиться?

— Что-то в этом роде.

— Ты надо мной издеваешься? — вскипел я.

— Ничуть.

Я грязно выругался и вызвал надзирательницу. Я был сыт по горло.

Вернувшись к себе в контору, я уже чуть поостыл и корил себя за то, что оборвал беседу. И вдруг остро осознал, что мне недостает Хелен. Меня тянуло к ней, и я принялся изучать свой распорядок, чтобы посмотреть, не смогу ли выкроить время для повторной встречи.

Кроме Милли Джефферс, пятидесятилетней секретарши, другого персонала у меня нет. Милли — жирная, отталкивающая, но весьма проницательная и умная особа, которая постоянно вмешивается в мою личную жизнь. Она передала мне почту, ознакомила с накопившимися за день посланиями, поставила в известность, что хочет есть, и отправилась обедать. Я отложил все бумажки в сторону и уселся за стол пораскинуть мозгами.

Без десяти час. Значит, в Чикаго — без десяти два.

Я снял трубку и позвонил директору Уинтморской школы в Чикаго. Меня соединили с миссис Аделией Мандельбаум.

— Меня зовут Блейк Эддиман, — представился я. — Я служу адвокатом в Сан-Вердо и меня назначили защищать Хелен Пиласки. Я уверен, что вы читали про её дело.

— Да, читала, — сухо сказала миссис Мандельбаум.

— Я пытаюсь помочь мисс Пиласки и я знаю, что она училась в вашей школе. Не могли вы помочь мне…

— Каким образом, мистер Эддиман? Да, бедная девочка училась у нас, но совсем недолго. Ее исключили.

— Вы назвали её бедной девочкой — значит ли это, что вы ей сочувствуете?

— Только самый бессердечный человек может ей не сочувствовать, мистер Эддиман. Мир несправедлив к таким детям. У Хелен Пиласки изначально не было шансов. Отец — запойный пьяница. В семье постоянные раздоры, драки. Избивал жену и детей. Девочка была лишена нормального детства, не знала отцовской любви — о чем говорить? А тут ещё эта ужасная история…

— Она хорошо училась?

— Ну, что вы!

— В вашей школе определяют коэффициент умственного развития?

— Разумеется.

— Вы можете сказать, какой он у неё был?

— На это потребуется время, мистер Эддиман. Вы ведь звоните из другого города…

— А что если я перезвоню минут через двадцать?

— Что ж, хорошо.

— Еще один вопрос: какая у неё была речь? Как она говорила?

— А чего от неё можно ожидать, мистер Эддиман? Язык чикагских трущоб, крайне ограниченный лексикон. Мы пытаемся помочь таким детям, но в её случае это было невозможно.

Двадцать минут спустя я, как было условлено, перезвонил в Чикаго. Коэффициент умственного развития Хелен Пиласки составлял 99 — низший предел нормы.

Глава пятая

Я уже собирался покинуть контору, когда позвонил Чарли Андерсон. Голос у него был сахарный — Чарли свято соблюдал правило не наживать себе врагов, если этого можно избежать. Он уже готов был распрощаться, погладив меня по головке и обозвав «пай-мальчиком», когда я ляпнул, что вызвал из Чикаго мать своей подзащитной.

— Что ты сказал? Чью мать?

— Хелен Пиласки.

— Черт побери, Блейк, а когда это вдруг взбрело тебе в голову?

— Пару часов назад, после разговора с директрисой школы, из которой в свое время исключили Хелен.

— Должен сказать, что ты используешь довольно необычные методы, — сухо заметил Андерсон.

— Вы хотите, чтобы я её защищал?

— Конечно, хотим. Но мне также хотелось бы избежать лишних расходов; поэтому, признаюсь, я не вижу необходимости в том, чтобы вызывать сюда её мать. За свой счет она прилететь сюда не пожелала, что, согласись, не похоже на поведение образцовой матери из книжек. Да и Хелен не раз заявляла, что видеть свою мать не хочет. Теперь же, когда нам придется оплачивать её расходы…

— Я сам заплачу за нее, — перебил я.

Андерсон тут же пошел на попятный.

— Ладно, Блейк, не лезь на стенку. Только скажи: что ты пытаешься доказать?

— Я не верю, что она — Хелен Пиласки, и хочу, чтобы мать это подтвердила.

— Что?

— Я все понимаю — отпечатки пальцев, фотографии и прочее… Но я все равно не верю…

— Я не собираюсь с тобой препираться, Блейк. Ответь мне только на один вопрос. Допустим, она не Хелен Пиласки, а, скажем, Жанна д'Арк. Или — Елена Троянская. Что из этого? Она призналась, что совершила убийство. Есть свидетели, которые это подтвердят. Какая разница?

— Не знаю.

— Подумай на досуге.

— Хорошо.

На Платиновой Аллее — гордости и одной из главных достопримечательностей Сан-Вердо — золота добывают гораздо больше, чем на всех окрестных рудниках. Здесь расположены одиннадцать казино — таких, как «Пустынный рай». Одни — крупные и утопающие в роскоши, другие воплощают собой самые дикие грезы одурманенного наркотиками римского императора. «Пустынный рай» занимает место где-то посередине. Всего у нас в Сан-Вердо около полусотни игральных заведений — от вполне пристойных казино до прокуренных бильярдных, в подвалах которых режутся в «очко» и кости. Заметьте, однако, что появление подобных притонов у нас вовсе не поощряется. Городские власти тщательно следят, чтобы наши игорные дома соответствовали определенному статусу.

«Сочетание веселья и красоты — вот что должно сделать Сан-Вердо общеамериканским раем» — так гласит призыв нашей Палаты коммерции. «Пустынный рай», по-моему, вполне отвечает этим требованиям. Никому не известно, кто на самом деле владеет крупнейшими казино Сан-Вердо — есть у них как подставные, так и теневые владельцы. С подставными владельцами вы можете встретиться — они расточают обаяние, встречают почетных гостей и подмазывают полицию; теневых же владельцев вы не увидите никогда. Восемь лет назад, когда при перестрелке в Канзас-сити погибли Обжора Силлифант и Петушок Кумб, выяснилось, что каждый из них владеет изрядной долей доходов «Пустынного рая»; кому же достались их доли потом — не знает никто. Кроме тех, кто знает, конечно. Сейчас лицо «Пустынного рая» определяет весьма разношерстный триумвират: Джо Апполони, человек моих лет, прибывший в Сан-Вердо в двенадцатилетнем возрасте, добился уникального для мальчика-сироты успеха; Истукан Бергер, крупный мафиози из Нового Орлеана, в молодости служивший в гитлеровских СС; и наконец Франклин П.Каттлер, потомок первых колонистов, выпускник Гарварда, видный юрист и — истинный образец добропорядочности.