Сергей Попов - Последний писк полковника Зарубина. Детективная повесть

Последний писк полковника Зарубина

Детективная повесть

Сергей Николаевич Попов

© Сергей Николаевич Попов, 2016

ISBN 978-5-4483-3873-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

«Какие они все-таки разные, эти кошки! Нет, разные не по окрасу и даже не по характеру, какие они разные по проявлению материнских чувств! – Лена, привлекательная сорокалетняя блондинка, тяжело вздохнула, переложила мобильный телефон в другую руку и продолжала говорить, – Оля, представляешь, моя пестрая кошка, ну, та, что живет у нас в квартире, в Троицке, родила. Да, да, родила сразу четырех котят. Хорошенькие такие! Правда, есть в кого: мамаша, слава Богу, красавица и папаша, соседский кот, между нами, девочками, тоже, я тебе скажу ничего! Но вот оказия родила, поганка, и пуповины у котяток даже не обкусывала, они за ними волочатся, а главное, сама кошка не знает, что с котятами делать: сидит, смотрит на меня и мяукает. Я думаю: она сейчас станет их кормить, и ушла в комнату, чтобы не мешать. Ничего подобного: не кормит – идет за мной. Я иду обратно в коридор, где ползают котята, кошка за мной в коридор. Котята к ней бросились, сосут – думаю, ну, слава Богу, кормление пошло, и опять в комнату – что я, дура, что ли, в коридоре сидеть. Так, представляешь, кошка опять идет за мной в комнату. А котята брошенные, голодные орут. Так пришлось ночевать на циновке в коридоре, чтобы эта бестолковая мамаша лежала тут же, а котята бы её сосали. Не ночь, а кошмар в сумасшедшем доме! И это породистая кошка!»

Лена опять тяжело вздохнула, повертела телефон в руке и, приложив к уху, продолжала: «А вот другая кошка, та самая, что пришла к нам уже в коттедж в Чириково, в отличие от этой породистой, мамаша идеальная. Она, как ты понимаешь, в начале лета тоже родила. Так вот от потомства своего не отходит, пока не накормит, и уже учит их охотиться. Зачем охотиться, спрашивается? Я их и так кормлю три раза в день! Нет, она еще таскает их в лес и там они всей оравой ловят кого не попадя: мышей, лягушек, а вчера птицу какую-то приволокли. Прихожу их кормить, а весь двор в перьях. Честное слово, какая-то стая диких котов во главе с мамашей! Вот сейчас опять кого-то волокут из лесу: не пойму, жабу или крота. Нет, кого-то крупнее. Подожди, сейчас подойду ближе и присмотрюсь…»

Лена сделала несколько шагов навстречу звериной компании, сощурила глаза, а затем вскрикнула и упала навзничь. Из трубки доносился насмешливый голос подруги: «Алло! Алло! Не слышу. Так кого эта шайка котов завалила сегодня: кротика или жабоньку?» Ответа не последовало. Мимо упавшего на траву мобильного телефона деловито проследовало все кошачье семейство: четверо двухмесячных котят во главе с мамашей. Мамаша урчала от наслаждения. В зубах она несла кисть человеческой руки, с которой еще капала свежая кровь.

Глава 1. Расчлененка и дырявый череп

Лично я узнал об этом происшествии спустя несколько часов с того момента, как оно имело место быть. А в настоящее время я, проснувшись, уставился глазами в висевший на стуле офицерский мундир. Долго и тупо на него смотрел, а потом вспомнил, причем, собственно, здесь мундир. А вот причем: вчера я обмывал с сослуживцами третью звездочку на своих погонах. Теперь я – старлей. Присвоение звания было внеочередное, за операцию с алмазами. В каком собственно ресторане был банкет, я не помнил, да и не хотел вспоминать. Голова болела. Но душа болела еще больше. Дело в том, что вчера в этом злачном заведении я – новоиспеченный старлей, встретил девушку. Нет, назвать эту насмешку природы девушкой не поворачивался язык. Та, что я повстречал в ресторане, а потом и провел с нею ночь, причем как-то по-особенному провел, без секса, была, честное слово, страшнее ядерной бомбардировки. Я воскресил в памяти ее лицо, и мне вдруг вспомнилась песенка из студенческой молодости: «…Одна нога у ней была короче, другая – деревянная была. Был левый глаз фанерой заколочен, а правый глаз не видел ни фига». Раньше, когда я вспоминал эту песенку, всегда веселился. Сейчас мне было не до смеха, – вчерашнее воспоминание было не из приятных.

Конечно, я обратил внимание на эту «красавицу», лишь очень сильно подпив. Согласитесь, повод был – внеочередное присвоение звания. Правда, место, где отмечали мою звезду старлея, было таким, куда никто симпатичней за весь вечер просто не заглянул. Может и не ресторан это был вовсе, а кафушка или точнее забегаловка. Начнем с того, что одна нога у этой крали и впрямь была значительно короче другой. Это стало очевидно, когда она, сбросив туфли, вдруг стала танцевать на столе босиком, чтобы развлечь «господ офицеров» – на одну ногу она слегка припадала, другую чуть волочила за собой. Но это был не единственный ее изъян, а первый замеченный мной. Были и другие, например, – одно плечо у девушки было выше другого, а груди не было вовсе. Последнее я обнаружил, когда уже после ее сольного танца увел ее прочь от посторонних глаз куда-то за портьеру и там стал, мягко говоря, ощупывать. Девушка сначала выдержала паузу, затем дико захохотала. «Ты что смеешься?» – испуганно спросил я, – думал, она – ненормальная. «Как чего? – переспросила „красавица“ и со знанием дела объяснила, – шаришь, шаришь у меня на груди, и ничего не можешь найти. У всех теток здесь что-то есть, а у меня – ничего. Смешно, правда?!»

Помню, как я сделал вид, что мне смешно, хотя смешно не было. Это была единственная представительница прекрасного пола в этот вечер, и сослуживцы уступили её мне, как виновнику торжества. Благородные парни, нечего сказать! Но если бы всё закончилось рестораном, это было бы полбеды – просто скверный анекдот какой-то – не более. Самое страшное, что я зачем-то вызвался провожать эту страхолюдину. Та, наверное, ушам своим не поверила, когда старший лейтенант спецслужб в отутюженной форме при полном параде предложил ей такое. Аж просияла вся. «Куда пойдем?» – спросил я. Девушка манерно выдержала паузу, а затем сказала: «По Бродвею хочу схилять». Она имела в виду Тверскую улицу Москвы, всю освещенную неоновым светом, с нарядными витринами, припаркованными дорогими иномарками, приличной публикой. И не успел я предложить взамен маршрут скромнее, например, на Курский вокзал, с которого она еще бы успела уехать домой в Тарусу, как «красавица» цепко взяла меня под руку и всей массой своего хрупкого тела увлекла на «Бродвей».

Сейчас, лежа в постели с больной головой, я с ужасом вспомнил именно этот момент. Дело в том, что я очень люблю Москву, а больше всего люблю именно Тверскую улицу и, оказываясь на ней, я всегда хочу быть на высоте. По крайней мере, когда мне предстоит пройтись по Тверской, то я стремлюсь соответствовать главной улице моего города и надеваю все самое лучшее. А женщина для мужчины, по моему убеждению, это еще и продолжение его костюма. А тут такой казус – костюм в порядке, а вот женщина… Москвичи, мои дорогие москвичи, ночные обитатели Тверской, видели меня вчера, идущим под руку именно с этой насмешкой природы. Какое-то издевательство надо мной высших сил! Почему? За что?

Мне стало нестерпимо больно от этих воспоминаний. Что можно сделать, чтобы отвести боль? Я вспомнил совет какого-то литератора: если досадное происшествие превратить в рассказ или в стихотворение, оно перестанет тебя мучить. Поэтому я немедленно схватил карандаш и на каком-то клочке бумаги вывел четверостишие:

«Почему мне глаза спрятать не во что?Почему я в душе сам не свой?– Некрасивая, страшная девушкаКовыляет под ручку со мной».

Закончив писать, я бросился в туалет. Расстройство желудка. Со мной так бывает всегда после обильного возлияния – не выдерживает печень. В туалет я примчался, естественно, с карандашом в руке – не успел выложить. Переведя дух, я спросил себя, стало ли мне легче на душе после написания первого четверостишия? И констатировал: нет, не стало. Поэтому я взял в руки рулон туалетной бумаги и немедленно записал на нём второе четверостишие, которое являлось продолжением первого:

«Мы по главной с ней шествуем улице,Той, что в городе кличут «Бродвей».Эта стерва, лукаво сожмурившись,Упросила пройти с ней по ней…»

Я поднялся с унитаза, едва доковылял до кровати, как стремглав бросился обратно. Отдышавшись, я опять обнаружил у себя в руке карандаш и поэтому опять задал себе вопрос: легче ли стало на душе? И опять честно ответил: нет, не легче. Тогда я решил продолжать стихосложение. Сидя на унитазе, я вспомнил, как вчера то и дело предлагал своей спутнице свернуть куда-нибудь прочь с престижной освещенной улицы, посидеть во дворике на лавочке – ни в какую. Я даже с надеждой посматривал на небо – не пойдет ли ливень, чтобы быстрей усадить её в такси и отправить на Курский вокзал. Так мне было стыдно, что в такой день – день внеочередного присвоения звания – рядом не оказалось никого симпатичней этой страхолюдины. Нет, дело не в том, что вообще не оказалось, а в том, что не оказалось именно вечером на Тверской улице, главной улице моего любимого города – Москвы.