Галина Романова - Ты у него одна

Галина Романова

Ты у него одна

Глава 1

Этот жуткий сон… Он повторялся уже трижды и всякий раз напрочь выбивал ее из колеи. Она просыпалась с глухим стоном, с прилипшими ко лбу мокрыми от пота волосами, судорожно колотившимся сердцем и с непроходящим ощущением надвигающейся беды. Потом целый день не находила себе места, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь логическую подоплеку этого сновидения.

Стыдясь самой себя, таясь ото всех, купила в подземном переходе сонник и украдкой выискивала там возможные толкования ее ночного кошмара. Хотя, в сущности, таиться ей было незачем и не от кого. Никто не мог заглянуть ей через плечо и застать за столь несерьезным занятием. Никто не мог потребовать от нее объяснения, уговорить поделиться тем, что ее мучило, чтобы потом развеять все страхи, посмеяться над ними, объяснив все ее крайним переутомлением и нездоровьем. Сделать это было совершенно некому, потому что уже пять лет рядом с ней не было родной души.

У нее был муж, но его существование рядом с ней для нее ровным счетом ничего не значило. Оставался еще кто-то из прежних друзей, которые старательно не замечали ее угрюмой отстраненности и всячески по-прежнему пытались проявлять по отношению к ней участливое расположение. Они зазывали ее в гости. Справлялись о здоровье. Вели светские беседы, старательно обходя стороной больную тему ее прошлого. Но все это было не то. Не то, что было ей нужно в ее теперешней жизни, не то, что было прежде…

– Эмка, ты превратилась в статую! – не выдержала однажды одна из бывших ее сокурсниц, всячески пытавшаяся растормошить ее в канун рождественского карнавала. – Ну нельзя же так! Жизнь продолжается! Похоронить себя заживо в твои-то неполные тридцать…

Она в ответ лишь недоуменно пожимала плечами, не без удивления отмечая справедливость замечаний приятельницы. Она и вправду превратилась в изваяние. Не испытывая ни чувств, ни боли, ни радостей. Все кончилось для нее. Кончилось несколько лет назад.

Сначала погибли ее родители. Погибли страшно – были среди бела дня взорваны в собственном автомобиле на глазах у десятка свидетелей. Осиротев тем далеким мартовским днем и почернев от горя, Эльмира даже не могла себе представить, каким жутким эхом отзовется эта трагедия год спустя.

Началось все со звонков незнакомых ей людей, требовавших от нее возврата каких-то баснословно дорогих бриллиантов. Она была напугана, потрясена, растеряна. Потом на нее обрушилась новость, буквально подкосившая ее. Эльмира узнала, что ее покойный отец, скромный художник местного театра, сколачивал состояние и обеспечивал безбедную жизнь своей жене и дочери, занимаясь весьма неблаговидными и незаконными делами. Он не брезговал ничем. В числе его подвигов числилось и распространение наркотиков. Следом всплыло предположение, что ее родители погибли из-за тех самых злополучных бриллиантов. Оказалось, что в день гибели ее отец, исполнявший в том деле роль курьера, должен был доставить их одному из местных ювелиров. Встреча не состоялась. Отец погиб. Бриллианты исчезли.

Эльмира никогда не видела этих камней. Ничего и никогда не слышала о них, в чем долго и безуспешно пыталась убедить тех, кто надеялся их получить и кто усугубил ее трагедию, создав ей массу проблем.

Затем в ее жизнь буквально вломился Данила, сосед по площадке, успевший повоевать в Чечне. Вломился нахрапом, бесцеремонно, сокрушив ее ослабленное горем и проблемами сопротивление. В результате она вышла за него замуж.

Сейчас, по истечении пяти лет, оглядываясь назад, Эмма недоумевала, как случилось, что она дала согласие на этот брак?! Как позволила нарядить себя в подвенечное платье и увести себя в загс, а затем и в церковь?! Это же было безумие, фарс, фальшь наконец. Во всяком случае с ее стороны. Она же никогда не любила его. Никогда! Да, он сумел помочь ей, подставив свое сильное плечо, и вызволить из беды в трудную минуту. Да, он сумел вытащить ее из-под пули, которую ей уготовил один из помутившихся рассудком народных мстителей. Пожертвовал жизнью своего друга, стоило тому лишь намекнуть, что неплохо бы завладеть ее наследством. Эльмира была ему признательна за это. Она уважала его за смелость и жертвенность. Она отдавала должное его преданности. Но этого было недостаточно для брака. Мало для того, чтобы они были счастливы рядом.

Видимо, беды и отчаяние тех дней ослабили ее рассудок, раз она ответила ему «да».

– Ты будешь со мной счастлива, Эльмирочка! – жарко шептал Данила ей на ухо, осторожно прижимая к себе, будто она не человек вовсе, а нечто фарфоровое, хрупкое и ломкое, которое с трудом можно было удерживать в руках и не повредить. – Вот увидишь! Я все сделаю для этого!!!

Он и делал. Делал, как умел. Как его научила этому улица. Уставшая от жизни мать. И армия, исказившая его представление о нормальной мирной жизни…

– Что тебе еще нужно?! Что?! – орал он на нее три года спустя, швыряя над ее головой заработанные им деньги. – Тебе этого мало?! Я же ломаюсь, как проклятый!.. Я же из сил выбиваюсь! Я же все жилы порвал, чтобы ты была обеспечена и счастлива! Чтобы ты ни в чем не нуждалась. А ты вечно недовольна. Твоя хандра… Боже мой! Меня с ума сводят твои насупленные брови. Твои губы… Я забыл, как ты улыбаешся!..

– У меня мало поводов для радости, – обычно возражала ему Эмма, имея в виду его постоянное отсутствие и усталость, а также свое одиночество.

– Да?! А кто, скажи, способен тебя порадовать?! Кто?! – Данила моментально закусывал удила, и начинались долгие игры в непомерную ревность.

Чего только не доводилось ей выслушивать в такие минуты. Ей вменялась в вину даже ее красота, которая неизменно приковывала к себе мужские взгляды на улице. Ее ноги, походка… Они были не такими, как у большинства возвращающихся по вечерам с фабрик и заводов женщин, населяющих их дом. Она не так несла голову, слишком высоко задирая подбородок. Высокомерности и холодности ее взгляда могла позавидовать английская аристократка…

– Что ты о себе возомнила?! – сатанел Данила, кружа вокруг нее подобно хищнику. – Кто ты такая вообще есть?! Что ты смогла бы сделать, если бы меня не было рядом?! Ты бы давно переселилась на кладбище, под общую могильную плиту со своими родителями, если бы не я! Твоя любезная подруга!.. Ты так любила ее. Разве могла ты представить себе, что она трахается с твоим великолепным талантливым папочкой?! Разве могла ты предположить, что это именно она отправила его на тот свет, изведясь от ревности, когда он решил ее бросить?! Ей ты верила! Ее ты любила! А меня нет…

Зойку, свою самую близкую и верную подругу, Эльмира действительно любила. И верила ей без остатка. Верила и доверяла. Оказалось, что напрасно. Искусная в своей подлости и вероломстве, Зойка не сильно напрягалась, используя Эльмиру в своих целях. Ведь это она закрутила всю историю с пропавшими бриллиантами, ошибочно полагая, что они у Эммы. Она, оставаясь в тени, навела на нее бандитов, вложив в их не слишком умные головы мысль о возможной причастности Эммы к столь дорогостоящей пропаже. Она спровоцировала все ее беды и несчастья, ожидая, что подруга чем-то выдаст себя. Испугается и выдаст. И тогда…

Но Эльмира ничего не знала. Ей угрожали, ею манипулировали, ее едва не убили из-за пропавших сокровищ. Но тайна осталась тайной. Погибли люди. Зойка покончила жизнь самоубийством, застрелившись в собственной квартире. Застрелилась, когда поняла, что проиграла, что тайна «копей царя Соломона» унесена в могилу отцом Эльмиры…

После ее смерти особых кругов по воде не пошло. Все утряслось почти само собой. Пусть не без помощи и содействия все того же Данилы, но даже и без его участия проблем у Эммы поубавилось бы, найди она в себе силы заняться устройством собственной жизни. Но в том-то беда и заключалась, что не было у нее сил. Их совсем не осталось.

Еще не совсем оправившись от горя после гибели родителей, Эльмира едва сохранила рассудок, оказавшись в эпицентре событий, подстегиваемых жадностью, подлостью, предательством, низостью и трусостью… Под напором обрушившихся на нее несчастий девушка буквально сломалась. Пустые, ничем не заполненные дни. Бессонные ночи с глухой беспросветной тоской по безвозвратно ушедшему счастливому времени. Она даже не пыталась бороться, а лишь глубже и глубже погружалась в бездну меланхолии.

– Ты каменная!!! – не выдерживал Данила, упрекая ее в холодности. – У меня такое чувство, что ты умерла тогда вместе с ними со всеми…

Эльмира жалела его в такие минуты. Стыдилась своей холодности и равнодушия, но ничего не могла с собой поделать.

– Что ты с нами творишь, черт бы тебя побрал?! – кричал он порой ей со слезами в голосе. – Что ты делаешь с собой?!

– Я просто доживаю свой век, Данила…

В тот день, когда она это произнесла, он все-таки разрыдался. Это было жуткое зрелище. Сначала Данила остолбенел. Вытаращил на нее остановившиеся глаза. Затем надломился, будто мгновенно лишился внутреннего стержня. Губы его скривились в немыслимой гримасе и задрожали, невероятным усилием он попытался скрыть рвущийся из груди отчаянный крик. Стиснул пальцы, хрустя суставами. Плечи вдруг затряслись, и он заплакал. Взрослый, сильный мужик давился рыданиями, неумело размазывая слезы по лицу. Никогда ни прежде, ни потом Эмма не чувствовала себя такой дрянью, как в этот момент. Она проклинала себя за бездушие, ненавидела за то, что, обнимая мужа и поглаживая его по дрожащим плечам, не испытывает к нему ни капли нежности. Неловкость, какое-то подобие раздражения – да, но ничего похожего на нежность…