Бернхард Шлинк - Обман Зельба

Бернхард Шлинк

Обман Зельба

Часть первая

1

Фотография для паспорта

Такой приблизительно я когда-то представлял себе свою будущую дочь. Умные, внимательные глаза, смешливый рот, высокие скулы и густые каштановые вьющиеся волосы до плеч. Маленькая она или высокая, толстая или худая, кривая или стройная, по фотографии я понять не мог. Это была фотография для паспорта.

Мне позвонил ее отец. Министериальдиригент[1] Зальгер из Бонна. По его словам, они с женой уже несколько месяцев не имели о ней никаких известий. Сначала они просто ждали, потом начали обзванивать друзей и, наконец, обратились в полицию. Безрезультатно.

— Лео — девушка самостоятельная, у нее своя жизнь. Но раньше она поддерживала с нами связь — приезжала, звонила… Мы еще какое-то время надеялись, что она объявится к началу семестра. Она изучает французский и английский в Институте переводчиков при Гейдельбергском университете. Но вот семестр начался, прошло уже две недели…

— То есть ваша дочь в этом семестре не зарегистрировалась в канцелярии института?

— Господин Зельб, — ответил он раздраженно, — обращаясь к частному детективу, я надеялся, что вести расследование будете вы, а не я… Я не знаю, зарегистрировалась Лео или нет.

Я терпеливо объяснил ему, что в Федеративной Республике Германия органы полиции ежегодно принимают тысячи заявлений о пропаже людей и что большинство из пропавших рано или поздно вновь объявляются. Они просто-напросто какое-то время не желают общаться со своими обеспокоенными родителями, супругами и возлюбленными, которые заявляют об их исчезновении. Пока нет вестей, нет, собственно, и причин для беспокойства. Когда что-то случается — несчастный случай или преступление, — об этом, как правило, становится известно.

Зальгер все это уже слышал. В полиции ему говорили то же самое.

— Я уважаю свободу Лео. Ей уже двадцать пять, и она не ребенок. Я даже пойму, если у нее появилось желание сохранять некоторую дистанцию. В последние годы наши отношения складывались не самым лучшим образом. Но я должен знать, где она, что она делает и все ли у нее в порядке. У вас, по-видимому, нет дочери?

Я, решив, что это его совершенно не касается, ничего не ответил.

— Кроме того, господин Зельб, речь идет не только о моих переживаниях… Вы не можете себе представить, что вынесла за это время моя жена… Поэтому прошу вас: свяжитесь с нами немедленно, как только что-нибудь узнаете. Но я не хотел бы, чтобы вы вступали с Лео в непосредственный контакт и ставили ее в неловкое положение. Она ничего не должна знать о наших поисках. То же самое касается и ее окружения. Я боюсь, что она может все это неверно истолковать.

Я приуныл. Можно вести скрытое наблюдение за человеком, если он есть, или открытые поиски, если его нет. А если его нет и ты должен искать его так, чтобы об этом не узнали ни он, ни его окружение, — это уже из области фантастики.

— Вы слушаете? — прервал мои раздумья Зальгер.

— Да.

— Приступайте к работе немедленно и сообщите мне сразу же, как только что-нибудь узнаете. Мой номер телефона…

— Господин Зальгер, я не возьмусь за это дело. Всего доброго.

Я положил трубку. Мне, в сущности, все равно, хорошие манеры у моих клиентов или дурные. Я уже сорок лет занимаюсь частным сыском и повидал их немало на своем веку — воспитанных и неотесанных, робких и наглых, хвастунов и трусов, простых работяг и пижонов. А до того были еще те, с кем мне приходилось иметь дело в качестве прокурора и которые как раз не горели желанием быть моими клиентами. Но при всем безразличии в министерском оркестре, в котором машет дирижерской палочкой мой властный министериальдиригент,[2] мне играть не хотелось.

Придя на следующее утро в свою контору на Аугустен-анлаге, я обнаружил на двери желтый почтовый бланк с надписью: «Срочно загляните, пожалуйста, в Ваш почтовый ящик!» В этом не было необходимости: письма, которые почтальоны опускали в прорезь на двери, падали прямо на пол бывшей табачной лавки, в которой теперь стояли мой рабочий стол, за ним кресло, а перед ним два стула, шкаф для документов и комнатная пальма. Ненавижу пальмы.

Срочное заказное письмо оказалось довольно толстым. Пачка банкнот достоинством сто марок в сложенном пополам листке, на котором было написано:

Многоуважаемый господин Зельб!

Поймите меня, пожалуйста, правильно и извините за мой тон во время нашего телефонного разговора — это следствие того напряжения, в котором мы с женой живем уже больше месяца. Мне трудно поверить в то, что Вы можете отказать в помощи клиенту только по причине неудачного телефонного разговора. С Вашего позволения прилагаю в качестве аванса за Ваши труды 5000 марок. Держите связь со мной по вышеуказанному телефону. Правда, в ближайшие недели Вам, к сожалению, придется иметь дело с моим автоответчиком — мне необходимо вырвать свою жену из ада ожидания. Но я регулярно прослушиваю все сообщения и, если нужно, сразу же перезвоню Вам.

Я достал из письменного стола самбуку, банку с кофе и рюмку. Устроившись в кресле, я грыз кофейные зерна, запивая их прозрачной маслянистой жидкостью, приятно обжигавшей язык и гортань. В груди покалывало от первой сигареты. Я смотрел через бывшую витрину на улицу. Дождь заштриховал небо толстыми серыми линиями. Шелест шин на мокром асфальте заглушал гул моторов. Допив вторую рюмку, я пересчитал банкноты. Повертел в руках конверт, на котором, как и в письме, не было обратного адреса. Я набрал указанный Зальгером номер в Бонне.

— С вами говорит автоответчик. Вы набрали номер 41-17-88. Вы можете оставить устное сообщение любого объема, и вам ответят в течение суток. Говорите после сигнала.

Я позвонил в справочную службу и не удивился, услышав, что в Бонне нет абонента по фамилии Зальгер. Скорее всего, его не было и в адресной книге. В общем-то, в этом ничего необычного нет — человек просто оберегает свою частную жизнь. Но зачем ему понадобилось оберегать ее от своего собственного частного детектива? И почему он не пожелал сообщить мне гейдельбергский адрес своей дочери? Кроме того, пять тысяч марок для такой ситуации слишком большая сумма.

Потом я вдруг нащупал в конверте еще что-то. Фотография Лео. Я вынул ее и прислонил к маленькому каменному льву, много лет назад привезенному из Венеции, который теперь охраняет на моем рабочем столе телефон с автоответчиком, ручки, карандаши, бумаги, сигареты и зажигалки. Слишком светлое фото из автомата, отпечатанное на дешевой бумаге лет пять назад. Лео смотрела на меня так, как будто только что приняла решение стать взрослой, из девочки превратиться во взрослую женщину. Было что-то еще в ее глазах — вопрос, ожидание, укор, упрямство? Я не мог понять, что именно, но это «что-то» тронуло мое сердце.

2

Молодые переводчики

В полиции предусмотрена определенная, рутинная процедура приема заявлений о пропаже людей. Сначала составляют протокол в нескольких экземплярах, к каждому экземпляру скрепками прикрепляют фотографию пропавшего, рассылают документы в земельные отделения уголовного розыска, где их регистрируют и подшивают к делу, и ждут. Теперь это все чаще делается в компьютере. Но и в том и в другом случае дело лежит (или стоит) до появления новых, документально подтвержденных сведений или находок. Только в случаях с несовершеннолетними или при подозрении на уголовно наказуемое деяние полиция обращается к общественности. Если же пропавший достиг совершеннолетия и не вступал в конфликт с законом, он может сколько угодно переезжать с места на место и селиться, где ему заблагорассудится, и полиции до этого нет никакого дела.

Мне же в случаях, связанных с исчезновением людей, платят за то, чтобы я, в отличие от полиции, не сидел сложа руки. Я позвонил в канцелярию Гейдельбергского университета и выяснил, что Леонора Зальгер больше не числится студенткой. Она была в списках учащихся во время зимнего семестра, но с началом летнего семестра не зарегистрировалась.

— Это, конечно, еще ни о чем не говорит. Иногда студенты просто забывают об этом и вспоминают лишь перед экзаменом или в связи с устройством на работу… Нет, адреса я вам дать не могу, ведь она у нас больше не числится.

Работа! Это навело меня на ценную мысль: я позвонил в университетскую канцелярию, попросил соединить меня с кадровой службой, отвечающей за сотрудников из числа студентов, и спросил, числится ли у них Леонора Зальгер.

— Простите, а кому потребовалась эта информация? Согласно Конвенции о защите физических лиц при обработке персональных данных… — Она произнесла это со всей строгостью, на которую был способен ее писклявый голосок.