Андрей Константинов - Дело о пропавшей России

Андрей Константинов

Дело о пропавшей России

(Агентство «Золотая Пуля»)

ДЕЛО О «БЕЛОЙ СТРЕЛЕ»

"Соболина Анна Владимировна, 25 лет, сотрудник архивно-аналитического отдела.

Замужем. Муж начальник репортерского отдела Соболин В. А.

Исполнительна, неконфликтна, но малоинициативна. Перспективы служебного роста минимальны.

В прошлом году у Соболиной был похищен сын — Соболин А. В.

В результате проведенных оперативно-розыскных мероприятий ребенка удалось вернуть родителям.

Косвенно причиной похищения стала интимная связь Соболина В. А. с сотрудницей городской прокуратуры.

…Соболина А. В. поддерживает внеслужебные контакты с замдиректора Агентства Повзло И.".

Из служебной характеристики

Это Володя предложил.

Как— то утром, когда молчание стало невыносимым, Соболин решительно отодвинул от себя пустую чашку и сказал:

— Послушай, — Володя помедлил. — Может… Я тут подумал. Пока у нас с тобой не наладится. Может быть, стоит отправить Антошку куда-нибудь?

— Куда? — Я вымыла последнюю тарелку, поставила в сушилку и повернулась к Соболину.

— Помнишь, твоя мама как-то говорила, что давно не была в Пустошках?

— Да. — Я машинально достала из пачки сигарету, закурила.

— Если им с Антошкой вместе поехать? На месяц или два? — Володя поднял на меня взгляд.

— Что такое «Пустошках»? — Антон стоял на пороге кухни, одна кроссовка уже обута, вторая — в руках. Он смотрел на нас — «предков» — с удивлением и любопытством.

— Пустошки, — машинально поправила я его. Хотя я уже давно не работала в школе, но все равно педагога из себя полностью изжить не удавалось. — Это деревня в Псковской области. Там сестра твоей бабушки живет.

— А-а-а. — Антон немного успокоился и ушлепал в прихожую.

Володя посмотрел на часы, заторопился, спросил уже из дверей кухни:

— Ты подумаешь?

— Хорошо.

Я слышала, как он что-то сказал сыну, Антошка ответил, потом хлопнула входная дверь квартиры. Ушел. Точнее — убежал. Это не изменилось: Володя, сколько я его знала, всегда торопился. На встречу, на работу, позвонить, встретить-проводить кого-то. Только домой он, похоже, не спешил никогда.

Разве только один раз, когда я уже вот-вот должна была родить, а наш одинокий и выпивающий время от времени сосед этажом выше забылся беспокойным сном и забыл выключить кран в ванной. Я пыталась дозвониться до «аварийки», отчаялась и — позвонила Соболину в Агентство. Он примчался домой через двадцать минут. Хотя, даже если очень торопиться, с работы до нашего дома добираться минут сорок, если не больше…

После истории с прокуроршей я уже сомневалась, что Володя захочет так быстро добраться до дома. Я вспомнила кассету с экспериментами супруга. Вспомнила, как мне было страшно за Антошку, когда его похитили…

— Мама, мы идем или нет? — Сын переминался с ноги на ногу в дверях кухни.

— Минуту. — Я потушила сигарету, поставила в раковину грязные чашки. — Надевай пока куртку.

— На «молнии» или пуговицах? — занудством Антошка был похож на отца.

— На «молнии». — Я торопливо привела кухню в порядок, натянула туфли, плащ. — Пойдем?

— Ага.

Пока мы добирались до Антошкиного садика на Фонтанке, я успела обдумать предложение Соболина. Днем, когда он появился в Агентстве, я отозвала его в сторону и сказала, что согласна.

Мне показалось, что Володя просиял.

Вечером я позвонила родителям во Всеволожск. Мама была удивлена, минут пять говорила, что не может поехать.

Мол, нужно помогать отцу на даче: после пятнадцати лет владения участком мои родители занялись-таки капитальным строительством. Я пообещала, что Володя будет приезжать на выходных.

Мама еще минут пять посомневалась и согласилась.

Неделя прошла в суете и хлопотах.

Соболин добыл билеты, я бегала по магазинам, покупая Антошке одежку и все самое необходимое.

Коля Повзло, замдиректора Агентства, наблюдал за нашей с Соболиным суетой с иронией и легкой обидой.

Со всеми предотъездными хлопотами я смогла только раз приехать к Повзло домой. Мы встретились как тайные любовники в дешевых романах-мелодрамах: демонстративно распрощались друг с другом и коллегами в Агентстве и вышли на улицу. Повзло сел в машину, а я вышла на Зодчего России и повернула к «ватрушке» — площади Ломоносова. Здесь я дождалась Повзло и села к нему в машину.

В самом начале нашего… романа мне казалось, что это лишь мимолетное увлечение и скоро все закончится. Но в тот вечер, за ужином при свечах, поняла, что соскучилась по Коле, что мне его не хватает.

Похоже, он все это понял. Но сказать — ничего не сказал. Может, и к лучшему. Говорили мы только о чем-то легком и постороннем. О том, что не касается ни нас, ни Агентства.

После ужина мы вышли на балкон — покурить. Воздух уже был по-летнему теплым. Небо, казалось, придвинулось совсем низко: еще немного, и коснешься ладонью звезд.

— Лето, — вздохнула я.

Коля коснулся моего плеча, поцеловал в висок. Я выронила сигарету и повернулась к нему.

— Скучал? — спросила я.

Он не ответил, только жадно впился губами в мои губы.

…Часа через три он отвез меня домой. В машине, прежде чем выйти на улицу, я поцеловала его. Мне было немного страшно, что Соболин выглянет в окно, увидит машину Повзло и все поймет. И я хотела, чтобы он увидел машину Коли и все понял.

В эту хлопотно-суетливую неделю случилось еще одно маленькое происшествие. Но я не обратила на него внимания. Слишком была занята отъездом сына.

Как— то утром я обнаружила в электронной почте Агентства письмо без адреса. Там вообще не было данных ни отправителя, ни получателя. Только текст, который я быстро просмотрела.

Послание было похоже на те отчеты, что заставлял писать своих подчиненных Спозаранник. Та же обстоятельность и строгая логика. И речь там шла о совсем недавнем событии: об автокатастрофе, в которой погиб некто Бритва, парень лет тридцати, который надзирал за пятью ларьками у метро «Ленинский проспект».

На это происшествие ездили Соболин и Витя Восьмеренко. На следующий день они в красках, перебивая друг друга, рассказывали подробности.

Вечером Бритва, как обычно, обошел «свои» ларьки — с последним, так сказать, дозором.

И заторопился к машине, где его уже ждала какая-то девица. По крайней мере, о ней упоминали почти все свидетели, с которыми на месте разговаривали Соболин и Володя Восьмеренко.

А через пятнадцать минут машина Бритвы угодила под колеса большого трейлера где-то в начале Таллинского шоссе. В машине он был один, таинственная незнакомка, которую в тот вечер видели на «Ленинском проспекте», исчезла.

Я перечитала послание и решила, что в почту Агентства залетел кусок из отчета кого-нибудь из расследователей. Положила файл отдельно, чтобы потом переговорить с Глебом Спозаранником.

Но забегалась и забыла.

Наверное, все было бы иначе, если б я в тот же день показала текст Спозараннику.

Неожиданно для самой себя я обнаружила, что стою на платформе Витебского вокзала. Что поезд «Санкт-Петербург-Великие Луки» постепенно набирает ход. Что мой сын — удивленный, радостный и заплаканный — смотрит на меня из окна вагона. Что сама я с трудом сдерживаю слезы: впервые с рождения Антошки мы с ним расставались так надолго.

Поезд быстро набрал ход и скрылся из виду. Я медленно повернулась и зашагала к выходу на улицу. Мне стало совсем одиноко и очень-очень грустно.

Уже на первом этаже вокзала я вспомнила, что когда-то, еще студенткой-второкурсницей, ходила в вокзальное кафе.

В ту пору мы пили кофе, курили и увлеченно обсуждали, в какой бы идеальной школе хотели работать. Счастливое было время. Только закончилось оно быстро: в начале третьего курса мои подружки уже знали, что в школе работать не будут. Ну если только нужда заставит.

Конечно, с той поры многое изменилось. Из мрачноватой забегаловки, которая единственная работала допоздна, кафе превратилось в довольно приличное заведение.

Я взяла кофе, села за дальний от входа столик и закурила.

Хотя моя начальница — Марина Борисовна — и сказала, что после вокзала я могу быть свободна, я знала, что поехать домой не смогу. Не выдержу тишины. Оставалось пойти на работу. Там, наверное, на какое-то время я смогу забыться.

Еще два послания.

Я обнаружила их в электронной почте Агентства, как только запустила программу. Одно пришло накануне поздно вечером, второе — днем, когда я провожала маму и Антошку на Витебском вокзале. На обоих стояла ремарка: «From WA3». Ни адреса отправителя, ни адреса получателя.