Алистер Маклин - Дорога пыльной смерти

Алистер Маклин

Дорога пыльной смерти

Глава 1

Харлоу неподвижно сидел на краю трека. День был жаркий и безоблачный; свежий ветерок ерошил длинные волосы Харлоу, временами закрывая их прядями его лицо. Но он ничего не замечал, лишь крепко сжимал в руках золотистый шлем, словно пытаясь раздавить его. Руки в автомобильных крагах дрожали, а тело порой сводило судорогой.

Перевернутая гоночная машина, из которой Харлоу в последний миг чудом выкинуло живым и невредимым, валялась теперь по иронии судьбы на смотровой яме фирмы «Коронадо» вверх колесами, и колеса еще продолжали крутиться. Мотор, залитый пеной огнетушителей, слегка дымился, хотя ясно было, что уцелевший бензобак уже не взорвется.

Алексис Даннет, первым оказавшийся возле Харлоу, заметил, как тот оцепенело глядит не на свой собственный попавший в катастрофу автомобиль, а туда, где в двухстах ярдах от него догорали в белом пламени погребального костра человек по имени Айзек Джету и останки того, что еще недавно называлось великолепной гоночной машиной «Формула-1», идущей на Гран При. Пылающие обломки давали поразительно мало дыма, возможно оттого, что магниевый сплав колес выделял громадное количество тепла, и когда порыв ветра разрывал высокую завесу огня, можно было видеть Джету, сидящего прямо и неподвижно на водительском месте, единственном уцелевшем островке среди массы искореженной стали. Даннет знал, что это Джету, но узнать его в этих обугленных человеческих останках было бы невозможно.

Тысячи людей безмолвно застыли на трибунах и вдоль всей линии трека, не веря происшедшему и не отрывая взоров от горящей машины. Заглох мотор последней из девяти участвовавших в гонках на Гран При машин, когда, отчаянно размахивая флажками, дежурные на трассе дали сигнал к прекращению соревнований. Всеобщего оцепенения не смогли нарушить даже голос диктора и завывания сирены «скорой помощи», с визгом затормозившей поодаль от машины Джету, — свет ее фар словно растворился в белом пламени пожара. Команда спасателей в алюминиево-асбестовых огнеупорных одеждах ворочала огромные огнетушители на колесах, ломиками и топорами безуспешно пыталась вскрыть останки машины, чтобы вытащить обугленный труп, но жаркое неукрощенное пламя заставляло их всякий раз отступать, словно издеваясь над тщетными усилиями людей. Попытки их были так же нелепы и бесполезны, как и появление машины «скорой помощи». Джету уже был там, где человеку не надо ни помощи, ни надежды.

Даннет огляделся и слегка потряс за плечо Харлоу, но тот не обратил на это никакого внимания. Руки его, все еще сжимавшие золотистый шлем, по-прежнему дрожали, а глаза, устремленные на пламя, пожиравшее машину Айзека Джету, казались глазами ослепшего орла. Даннет спросил, не ранен ли он: руки и лицо Харлоу были в крови — и неудивительно, зная, что он несколько раз перевернулся вместе с машиной, прежде чем вылетел из нее.

Харлоу шевельнулся, бессмысленно взглянул на Даннета и покачал отрицательно головой.

Два санитара с носилками торопливо подбежали к ним, но Харлоу, опираясь на руку Даннета, с трудом поднялся и отказался от их помощи. Однако он не отверг помощи Даннета и вместе с ним направился в сторону павильона «Коронадо», все еще разбитый и, судя по виду, до конца не понимающий происшедшего. Высокий, худой, черноволосый, с прямым пробором, с темной, словно очерченной по линейке, полоской усиков, Даннет был похож на идеального бухгалтера, но паспорт его свидетельствовал о том, что он журналист.

Мак-Элпайн в испачканном габардиновом костюме и с огнетушителем в руке встретил их у входа в пункт обслуживания. Джеймсу Мак-Элпайну, организатору и владельцу фирмы «Коронадо», руководителю команды гонщиков, было лет пятьдесят пять; это был грузный человек, с массивным подбородком, изрезанным морщинами лицом и впечатляющей гривой черных с проседью волос. Сейчас за ним маячили главный механик Джекобсон и два его рыжеволосых помощника, близнецы Рэфферти, которых неведомо почему именовали Твидлдам и Твидлди. Они возились возле перевернутой машины «Коронадо», а еще дальше за ними двое в белых халатах занимались своим не менее сложным делом, приводя в сознание Мэри Мак-Элпайн, черноволосую двадцатилетнюю дочь Джеймса, лежавшую на земле с неизменным в руках карандашом и блокнотом, куда она вносила результаты каждого заезда. Врачи, склонившись над ней, осторожно разрезали ножницами от лодыжки до колена ее левую белую брючину, которая сразу же потемнела от крови. Мак-Элпайн взял за руку Харлоу, стараясь заслонить собой бесчувственную дочь, и повел к маленькому павильончику, расположенному позади смотровых ям станции обслуживания. Деловитый, не теряющийся в самых трудных обстоятельствах, твердый, как и положено быть миллионеру, сейчас он проявлял доброту и чуткость, которые мало кто мог подозревать в нем.

Там, в глубине павильона, находилась деревянная коробка наподобие портативного бара. Большую часть ее занимал холодильник с запасами сельтерской, безалкогольных напитков и малого количества пива, хранящегося специально для механиков, работа которых под изнурительно жарким солнцем вызывала сильную жажду. Тут были еще две бутылки шампанского на случай, если пятикратный победитель гонок на Гран При, хотя подобное практически было мало возможно, выиграет и в шестой раз. Харлоу открыл крышку ящика, игнорируя содержимое холодильника, достал бутылку коньяка и налил себе полстакана, хотя горлышко бутылки так колотилось у него в руке, что большая часть влаги пролилась мимо стакана. Ему даже пришлось обхватить стакан обеими руками, чтобы поднести его ко рту, и стекло звонко застучало о зубы. Он сделал глоток, но часть напитка тонкими струйками все же потекла по испачканному кровью подбородку на белый комбинезон, оставляя на нем такие же пятна, как и на брючине пострадавшей девушки. Харлоу бессмысленно уставился в стакан, опустился на скамейку и опять взялся за бутылку.

Мак-Элпайн взглянул на Даннета без всякого выражения. Харлоу за свою карьеру автогонщика трижды попадал в аварии. Последняя из них случилась два года назад и чуть не стала для него роковой: тогда, почти в агонии, он улыбался, пока его укладывали на носилки «скорой помощи» и вносили в самолет, чтобы доставить в Лондон, и левая его рука была тверда, а большой палец поднят вверх как знак победы, хотя правая была переломана в двух местах. Однако более тревожным было то, что Харлоу, до этой минуты, как всем было известно, не бравший в рот спиртного, за исключением глотка шампанского после очередной одержанной им победы, сейчас сидел с бутылкой в руках.

«Все они приходят к этому рано или поздно, — говаривал Мак-Элпайн, — все они приходят к этому. И тут не имеет значения степень хладнокровия, смелости и таланта, — все они приходят к этому, и чем сильнее у них выдержка и самообладание, тем быстрее они теряют контроль над собой». Мак-Элпайн любил делать обобщения, хотя знал, что существует небольшая, даже очень небольшая часть замечательных гонщиков, победителей соревнований Гран При, которые покинули гонки, сохранив свои физические и духовные силы, тем самым опровергнув целиком и полностью это его утверждение. А с другой стороны, кто не знал гонщиков-виртуозов, так уставших от — нервных и физических перегрузок, что от них осталась лишь внешняя оболочка, кто не ведал, что даже среди теперешних двадцати четырех претендентов на Гран При есть четверо или пятеро таких, кому уже больше не выиграть ни одной гонки, ибо они потеряли самое главное — волю к победе, желание побеждать и продолжают участвовать в гонках исключительно ради одного — стремления сохранить фасад давным-давно опустевшего обиталища гордыни. Но в мире гонщиков имеются свои правила, и одно из них гласит: нельзя вычеркнуть человека из славного племени людей, борющихся за Гран При, потому только, что у него сдали нервы.

И все же Мак-Элпайн, к сожалению, был чаще прав, чем не прав, и об этом убедительно говорил вид дрожащей фигуры, сидящей на скамейке. Уж если кто и одолевал препятствия, достигая самых высоких вершин, минуя бездну распада и погибели, то таким человеком был, вне всякого сомнения, Джонни Харлоу, золотой парень среди гонщиков на Гран При и до сего часа, несомненно, самый выдающийся из них, а по мнению многих, самый выдающийся гонщик нашего времени и даже всех времен. В прошлом году он стал чемпионом и лидировал в половине заездов нынешнего года, а потому по всем резонам мог снова стать победителем Гран При. Но, судя по всему и у Харлоу нервы и воля к победе оказались окончательно подорваны. Мак-Элпайн и Даннет хорошо понимали, что обугленный призрак Айзека Джету теперь будет мешать его карьере и преследовать его до конца дней, проживи он еще хоть сто лет.

Нет сомнения, что всякий внимательный глаз мог и раньше заметить кое-какие признаки надвигающейся катастрофы, а у гонщиков и механиков на этот счет наблюдательности хватает. Такие признаки обнаружились уже после второй гонки этого сезона на Гран При, когда Харлоу легко и убедительно выиграл заезд, не зная еще, что его младший брат, тоже блестящий гонщик, на скорости более ста пятидесяти миль в час был оттеснен с трассы и врезался в сосну. Не будучи общительным, никогда не участвуя в шумных компаниях, после этой катастрофы Харлоу стал еще сдержаннее и молчаливее. Он все реже улыбался, а если улыбка и появлялась на его лице, то пустая, как у человека, не находящего в жизни ничего из того, что стоило бы улыбки. Обычно самый хладнокровный и педантичный гонщик, сторонник безопасности, противник лихачества, ставка которому человеческая жизнь, он стал понемногу отступать от собственных правил и все меньше заботился о безопасности в своих триумфальных заездах на автодромах Европы. Теперь его путь к рекордам, к завоеванным один за другим трофеям Гран При был путем рискованным как для его собственной жизни, так и для жизни его товарищей. Его начали побаиваться другие гонщики. При всей своей профессиональной выучке они больше не оспаривали у него повороты, как обычно делали прежде, а притормаживали, если видели в зеркале заднего обзора появившийся бледно-зеленый «коронадо» чемпиона. Откровенно говоря, подобное случалось редко, ибо Харлоу неколебимо был верен простой и четкой формуле — выскочить вперед и лидировать.