Фредерик Дар - С моей-то рожей

Фредерик Дар

С моей-то рожей

Андре Бертомье, доподлинно знающему, что худшим достижением человека является... сам человек.

Часть I

1

Он рассматривал меня так долго и так внимательно, что положение становилось неловким для него и совершенно невыносимым для меня.

Это был надменный брюнет лет тридцати с поразительно бледным лицом. Невозможно было точно определить цвет его странных светлых глаз, настолько они были глубоко посажены и пусты, как у некоторых слепых.

В какое-то мгновение меня охватил страх, что он меня узнал. Но это был мимолетный испуг. С моей рожей я был неузнаваем, потому что ее никто никогда не видел, это была совершенно... новая рожа!

Мне ее за приемлемую цену сварганил испанский хирург-косметолог в своем кабинетике, расположенном в Барио чино[1]. Тысяча песет! Это и не стоило больше. Я хорошо знал, что существует тридцать шесть способов изменить человеческое лицо, но для меня был выбран худший.

Если вы видели мои старые фотографии, то, вероятно, запомнили мой правильный греческий нос, хорошо очерченный рот и истинную гармонию всего лица. Я не боюсь говорить об этом с нежностью, хотя это признак дурного тона, потому что все мы имеем обыкновение приукрашивать то, чего больше нет. Все мужчины создают культ своего прошлого, особенно когда оно исчезает безвозвратно.

Всякий раз после операции, видя себя в зеркале, я испытывал тягостное чувство, словно столкнулся нос к носу с незнакомцем. Я так и не смог привыкнуть к своей новой внешности. Она была мне неприятна и даже чуть страшила. Я ненавидел этот новый крючковатый нос с крыльями, изъеденными мелкими шрамами, а еще большее отвращение вызывал слегка перекошенный рот. Хирург-испанец передвинул мои скулы, натянув кожу за ушами. В результате лицо стало как бы раздавленным, не просто уродливым, а отталкивающим!

С тех пор моя жизнь превратилась в сплошной карнавал. Среди большого скопления людей "маска" давала мне ощущение полной безопасности, но, оставаясь наедине с самим собой, я испытывал жгучее желание сдернуть с себя эту грязную рожу, которая так мало соответствовала тому, что я думал о себе и кем я на самом деле был. Я пытался успокоиться, представляя свое прежнее лицо. Так вспоминают дорогое существо, образ которого бережно и свято хранится в памяти... Это положение вызывало у меня печаль и отчаяние.

Видимо, на лице у меня появилось в конце концов столь гнусное выражение, что наблюдавший за мной бледный человек отвел глаза. Он залпом осушил свой стакан, затем, достав из кармана пачку сигарет, принялся с задумчивым видом теребить ее.

Было очевидно, что он колебался!

В этот момент мне следовало бы покинуть кафе. Я чувствовал, что незнакомец вряд ли стал бы меня преследовать. Но я остался, словно прикованный неведомой силой. Между тем незнакомец достал из мятой пачки сигарету и закурил, взглянув на меня весьма решительно. Задув спичку, он поднялся и направился в мою сторону. Я был поражен его низкорослостью, чего никак нельзя было предположить, глядя на его широкие плечи. Он был одет в отлично сшитый костюм и дорогие ботинки, от которых я не отводил глаз, стремясь побороть смущение и взять себя в руки. Проклятые ботинки, уверенно ступая всей подошвой по полу, направлялись к моему столику, пока не замерли неподалеку от меня. Я медленно снизу вверх прошелся взглядом по странному человеку и остановился на его лице с рыжеватыми глазами, усеянными блестящими крапинками. Никогда еще на меня не смотрели так пристально!

– Я прошу прощения, месье, – смущенно пробормотал мужчина, усаживаясь за мой столик.

Слабая улыбка осветила его бледное лицо, тоже чем-то напоминавшее маску, в отличие от меня, правда, доставшуюся ему от рождения.

– Вы меня не помните? – внезапно спросил он.

Вопрос свидетельствовал о том, что человек меня узнал, если, конечно, не принял за кого-то другого. Вместо ответа я закрыл глаза, делая вид, что задумался, но в голову тотчас же пришла мысль, что подобная страусиная тактика в момент опасности вряд ли поможет.

Открыв глаза, я увидел, что незнакомец почтительно и любезно ждет моего ответа.

– Нет, – вздохнул я, – я вас не знаю.

Мне не пришлось кривить душой: я был уверен, что вижу этого человека первый раз в жизни.

– Меня зовут Фернан Медина, – представился мой собеседник. – Я работал во время войны фотолаборантом в редакции "Пари-Франс".

"Пари-Франс"!.. Все мое прошлое заключалось в этом коротком названии, прозвучавшем как гром среди ясного неба. Охваченный ужасом, я затряс головой, полный решимости отрицать очевидное, отрицать, несмотря ни на что и вопреки всякой логике. Не для того я тринадцать лет терпел в Испании нужду и позволил шарлатану-хирургу себя изуродовать, чтобы теперь бывший редакционный мальчик на побегушках хлопал меня панибратски по плечу, как старый знакомец.

– Вы обознались, месье. Я вас не знаю. У меня нет знакомых в этой газете.

Я втайне надеялся, что после этих слов он от меня отвяжется. Надежды оказались напрасными. Незнакомец лишь едва заметно пожал плечами.

– Судя по всему, – заявил он, – вы оказались в щекотливой ситуации, месье Руа.

– Простите, но меня зовут Марсио, – запротестовал я.

– Я говорю о вашем настоящем имени.

Положение становилось угрожающим.

– Ваше упорство, месье, мне кажется нелепым...

Алебастровое лицо незнакомца слегка передернулось. Приподняв одну бровь, он твердо взглянул мне в глаза, давая понять, что отступать не намерен.

– Вы напрасно опасаетесь меня, месье Руа, – понизив голос, произнес он. – Я не стукач. Сейчас я объясню, каким образом мне удалось вас узнать, несмотря на перенесенную вами пластическую операцию.

На его лице вновь появилась почтительная улыбка.

– Мне было всего семнадцать, когда я впервые переступил порог "Пари-Франс". Я мечтал о карьере фоторепортера. Позже меня захватило само издательское дело... верстка, тираж и тому подобные вещи. Вы, надеюсь, помните обо всей этой суете?

Разумеется, я все помнил. Разбуженные его словами, перед глазами предстали четкие очертания милых сердцу образов, составлявших смысл моей жизни: ротационные машины, заваленные бумагами редакционные столы, бары, где собирались журналисты. Мне словно ударил в ноздри пьянящий запах новой бумаги и свежей краски...

– Итак, сначала я мечтал о фотографии. В лаборатории, если выпадала свободная минутка, я развлекался тем, что делал фотомонтажи известных людей. Теперь уже можно признаться, что и на вас я сделал подобный монтаж, где вы представлены в виде хищной птицы. Есть в вас что-то пронзительное, напоминающее орла... Скорее всего, это ваш взгляд. – Незнакомец внимательно посмотрел мне в глаза. – Кстати, он совсем не изменился.

Человек замолчал, а я почувствовал непреодолимое, страстное желание разбить о его голову графин, заплакать, убежать, устроить скандал... Но больше всего мне хотелось заорать на весь белый свет, чтобы меня услышали все, что я действительно Жан-Франсуа Руа, самый известный памфлетист довоенного времени, которого после освобождения приговорили заочно к смертной казни за связь с врагом.

Мой собеседник между тем продолжал бесстрастным голосом:

– Итак, я сделал фотомонтаж, который привел в восторг всю редакцию. – Выдержав очередную паузу, он неожиданно произнес: – Но ведь существует срок давности, не так ли?

Это смахивало на провокацию.

– Очень интересно, – я попытался говорить как можно спокойнее, – но эта история не имеет ко мне ни малейшего отношения!

Незнакомец непроизвольно дернул рукой с сигаретой, уронив пепел на мраморный стол рядом с моим стаканом, и поспешил стряхнуть его своей маленькой рукой с коротко остриженными ногтями.

– В таком случае, вам тем более будет интересно услышать ее конец. Для того чтобы усилить сходство с орлом, я отретушировал ваш портрет, сделав крючковатый нос, наподобие вашего нынешнего, опустил уголки губ и убрал скулы. Короче, сам того не желая, сконструировал ваше нынешнее лицо. Можете себе представить мое изумление, когда я вас сегодня встретил! Вам не кажется необычной эта история, месье Руа?

– Она показалась бы мне таковой, если бы я был тем, за кого вы меня принимаете.

– Ну что же, не буду настаивать. Я слишком восхищаюсь вашим талантом, чтобы вам досаждать. Возможно, в своей жизни вы и совершали ошибки, но заблуждения ваши были наверняка искренни и потому достойны снисхождения. Я прошу принять мои уверения в том, гм... что эта встреча останется между нами.

Он достал из верхнего кармана пиджака визитную карточку и прислонил ее к моему стакану.

– Если вам что-либо понадобится, я к вашим услугам, месье Руа!

Не дожидаясь ответа, он слегка кивнул и направился к двери. Я остался сидеть как истукан, с ужасом глядя на прямоугольник визитки, казавшийся мне стеной, у которой меня запросто могут расстрелять.