Артур Омре - Риф Скорпион (Сборник)

Артур Омре, Идар Линд, Чарльз Уильямс

Риф Скорпион

Артур Омре

Дело Холмгрена

1

В один осенний день жители заводского поселка были потрясены ужасным происшествием. Директор Холмгрен был обнаружен в постели мертвым, он, несомненно, принял слишком большую дозу снотворного.

Никто не мог понять, почему этот обходительный деятельный мужчина решил внезапно покинуть мир, в котором ему так хорошо жилось. Холмгрен был человек состоятельный, на здоровье не жаловался, дела на заводе спорились. О каких-либо недругах не могло быть и речи.

Под вечер в среду он в обычное время закончил работу; уходя, весело приветствовал всех, кто ему встретился, в воротах обменялся шутками с десятником Якобсеном. Якобсен потом рассказывал всем, что Холмгрен предвкушал обед, особенно камбалу с петрушкой. Вот уж никак не поверю, чтобы человек, предвкушаюший камбалу с петрушкой, задумал наложить на себя руки, говорил Якобсен.

— Лично я думаю, — говорил Якобсен, — что он по рассеянности плеснул в бокал ядовитого зелья вместо вина.

Поначалу очень многие были склонны согласиться с Якобсеном. Полиция не отвергала такую возможность.

После обеда — бульон на говяжьих костях, камбала с петрушкой, лангет, карамельный пудинг (его любимый десерт) — Холмгрену подали кофе в библиотеку. Сидя в халате, он закурил сигару и весело сказал экономке:

— Не задерживайтесь, фрекен Харм. Возлюбленный заждался.

Фрекен Харм не заметила ничего необычного в поведении директора. Ничего — он вел себя как всегда. Вскоре она поспешила на автобусную остановку и поехала в Фредрикстад. На допросе фрекен Харм заверила, что он отнюдь не помышлял о смерти, хотя бы потому, что собирался в ближайшее время закупить два десятка цыплят, с тем чтобы купленные раньше пошли на фрикасе осенью и зимой. Вообще из того, что говорил директор, было видно, что у него не было никаких намерений расставаться со своим предприятием: в частности, он собирался поменять в доме две печи.

Фрекен Харм вернулась из Фредрикстада в четверг утром. В восемь часов живо поднялась наверх и приготовила ванну. Без четверти девять позвонила колокольчиком, извещая хозяина, что завтрак готов. Поскольку он не спустился, позвонила еще раз, погромче.

Иногда Холмгрен утром залеживался в постели. Она поспешила наверх, постучала в дверь. Не дождавшись ответа, постучала сильнее, а затем приоткрыла дверь.

Фрекен Харм сразу поняла, что директор мертв. Он лежал на спине на своей широкой кровати, укрытый одеялом, рот открыт, глаза остекленели. Ошибиться было невозможно. Она застыла на месте как вкопанная, потом закричала. Фрекен Харм принадлежала к разряду кричащих особ. Не помнила, как спустилась по лестнице, пришла в себя, когда уже стояла с телефонной трубкой в руке.

Вдруг распахнулась наружная дверь, и она увидела местного почтмейстера — высокого красивого брюнета.

— Это ты кричала? — спросил он, запыхавшись.

— Хо-хо-холмгрен умер, умер, — выпалила она, устремив на него безумный взгляд, и повалилась на пол.

Почтмейстер легко отнес ее в гостиную, положил на кушетку, сходил на кухню за водой и привел фрекен Харм в чувство. Она поднялась и прижалась к нему, истерически рыдая.

— Ну-ну, — мягко произнес он, гладя ее по руке, по щеке.

Одно время она была влюблена в почтмейстера, но теперь он завел другую, и с этим было покончено. Слава Богу, говорила фрекен Харм.

— Умер? — недоверчиво молвил почтмейстер и взбежал вверх по лестнице.

— Холмгрен мертв, — сурово произнес он, спустившись через минуту. — Ты вызвала доктора?

— Как раз хотела звонить, но тут ты вошел… — Она снова прижалась к нему, заливаясь слезами.

— Я схожу за доктором Гюндерсеном, — сказал почтмейстер. — Он так рано не подходит к телефону, и, кроме него, в доме нет никого.

Почтмейстер еще раз погладил фрекен Харм по щеке и побежал за доктором.

Гюндерсен прибыл через несколько минут. Быстро осмотрев покойного, запер дверь и вызвал полицию.

Причина смерти не вызывала сомнения. На тумбочке возле кровати стояли опустошенная до половины бутылка белого бордо, бокал и пустой аптечный пузырек. В пузырьке и бокале сохранились остатки сильного снотворного. Ярлычка на пузырьке не было, только французское клеймо на донышке снаружи. Нормальная доза для взрослого человека не превышала пяти капель.

Тщательное исследование показало, что, кроме директора, никто не прикасался к бокалу, бутылке и пузырьку. Отсутствовали признаки, дающие повод предположить, что накануне вечером или ночью его кто-либо посетил. Ближайшие аптеки не торговали обнаруженным снотворным. Конечно, Холмгрен мог купить пузырек в Париже весной, однако до сих пор никто не слышал, чтобы он страдал бессонницей.

— Вам приходилось раньше видеть этот пузырек? — спросил фрекен Харм начальник местной полиции.

— Нет, — ответила она.

— Вы хорошо осведомлены обо всем, что хранится в доме?

— Да, если только он не держал этот пузырек в сейфе. Вообще же лекарства хранятся в шкафчике в ванной.

— Вы знаете кого-нибудь по соседству, кто пользуется снотворным?

— Только кассир Стефансен, он получает раз в неделю один порошок у доктора Гюндерсена. Это всем здесь известно.

— Здесь все знают всё друг о друге? — осведомился начальник полиции.

— Всё, — ответила фрекен Харм.

— Итак, вы не можете сообщить ничего, что помогло бы разобраться в этом печальном случае? Понимаете, тут много непонятного.

— Ничего, десятник Якобсен называет это несчастным случаем.

— Знаю, — сказал начальник полиции. — Но мне нужны фактические данные, а не предположения. С кем обычно общался директор Холмгрен?

— Кассир Стефансен с супругой и фрекен Энген приходили в дом раз в две недели посидеть за столом, ну и деловые визиты были, но это очень редко.

Все это было уже известно начальнику полиции, тем не менее он записал ответы.

Изучение документов показало, что дела директора Холмгрена обстояла превосходно. Личный счет подтверждал, что он чист перед налоговым управлением. Я знал, отметил ревизор, что Холмгрен порядочный человек, но такой образцовой честности не ожидал даже от него, декларации редко отражают истинное положение дел.

Ревизор был родом из соседней волости; вырос в семье каменотеса.

Помимо старого дома и прилегающего сада с рощей директор Холмгрен владел большинством акций завода, а вот наличных средств в кассе обнаружилось немного, всего около двадцати тысяч крон. Люди знали, что он скрытно оказывает помощь неимущим, и все же многие посчитали, что двадцать тысяч — маловато. Возможно, у него уходило больше денег на зарубежные поездки, чем полагали знакомые, и больше требовала благотворительность. Но с декларацией, как уже сказано, все было в ажуре.

— Жаль Холмгрена, — говорили на заводе и в поселке. — Очень жаль. Такой добрый и обходительный человек, красивый и приятный, и надо же — ушел из жизни в расцвете лет. И заводом твердо управлял. Все его распоряжения были краткими и четкими.

— И что только могло толкнуть его на это? Никто не мог дать разумный ответ. Пока ревизия не обнаружила кое-какие изъяны в отчетности. После чего все принялись жалеть Холмгрена.

— Выходит, он все-таки покончил с собой. Ему стало известно, что Стефансен довел завод до банкротства. Вот оно в чем дело-то.

Ибо ревизия выявила, что кассир Стефансен растратил свыше трехсот тысяч крон. Большая сумма, заводу пришлось даже просить отсрочки с платежами. В чем директору было отказано.

Ну, а что же Стефансен? А ничего, он больше помалкивал. Кассир Стефансен лежал в частной клинике в Осло, поступил туда накануне смерти директора Холмгрена, страдая депрессией и потерей памяти.

Растрата — очевиднейший случай. Стефансен мог попросту унести деньги домой и потом уверять, что ничего не помнит.

Отчетность велась аккуратно. Однако несколько лесовладельцев сообщили, что деньги, будто бы перечисленные им, не поступали. И Стефансен не располагал ни одной квитанцией как раз на эти суммы, которые вместе точь-в-точь равнялись общей недостаче. Завод два раза в год рассчитывался за поставку леса, и речь шла о значительных суммах.

Поскольку Стефансен находился в Осло, дело передали столичной полиции. Реакция последовала незамедлительно. В столице дело сочли настолько важным, что начальник уголовного розыска постановил поручить дело следователю Вебстеру.

С растратой все было ясно, доказательства налицо, теперь требовалось разыскать деньги. По всей вероятности, припрятанные, чтобы впоследствии найти им приятное применение.

Два компетентных врача охотно заявили, что Стефансена без ущерба для его здоровья можно переводить в больничную камеру центральной тюрьмы при полицейском управлении на Мельничной улице, 19. Врачи позволили себе усомниться в том, что кассир страдает потерей памяти. В самом деле, очень уж кстати пришелся этот недуг.