Зона поражения (СИ) - "Хелен"

Зона поражения

Глава 1. Посреди нигде

— Молитвами святых отец наших…

В рассохшуюся дверь настойчиво стучали, а молитва звучала как скандальное поторапливание: «разоспались тут». Мужики заворочались, поднимаясь, кто-то хрипло отругнулся:

— Аминь!

Стук прекратился. Вот и еще одно доброе утро.

До нормального утра было еще часа три как минимум, но в «монастыре» на утреннюю молитву поднимали ни свет, ни заря.

— Поторопитесь, братия, поторопитесь! — подгонял сутулый парень с давно немытой головой — дежурный по кельям.

Кирилл поежился, натянул куртку и побрел к выходу. Мимо тянулись сонные паломники, некоторые бормотали молитвы, кто-то зевал, торопливо крестя рот. Основным контингентом тут были женщины и в будочку «ж» выстроилась очередь. Возле умывальников было свободней. Вода стучала в ржавую раковину, вентиль прокручивался, оставляя на ладони кусочки краски. Кирилл обтерся мокрой рукой и передернулся от озноба: днем было еще тепло, а по утрам уже чувствовалась осень, и холодная вода в кранах не вдохновляла на подвиги. Хотя были и тут свои герои. Например, Александр.

Каким-то бесом занесенный в это убогое место, он не желал покрываться пылью и щетиной, как прочие мужики, ежедневно вставал на полчаса раньше, чтобы побриться и вымыть голову.

Вот и сегодня — они выползли из корпуса и встретили его, возвращающегося.

— Саня! — загудел Серега. — Чистюля наша!

Чистюля пробормотал «добрутро» и шмыгнул внутрь.

— Да не цепляйся ты к нему, — одернул Серегу Семеныч. — Он артист, ему положено.

— А что ему тут надо, артисту? — не успокаивался Серега. — Чего ему дома не сидится?

— А тебе чего?

— Известно чего — жена заставила, — подначил Кирилл.

Хоть проснутся, пока ругаются. Хотя тему эту обсуждали каждое утро. И не надоедало же Сереге цепляться.

— Так и его — жена. Ну или кто она ему там, — отмахнулся Семеныч.

Александр был артистом городской филармонии, а его почти жена работала в администрации, так что пара в городе на виду, и про запои и скандалы, говорят, даже с драками, не знал только ленивый. Вон, и Кирилл что-то слышал.

Он однажды спросил, что Александр забыл в монастыре, получил агрессивное: «А тебе не пофиг?» в ответ, и решил не донимать человека. Тем более, ему могли задать встречный вопрос.

— И ведь все вертится вокруг этого их монастыря! Ну нет там больше ничего — лес и поле, а за полгода — три трупа. Иванов — местный, официант из ночного клуба, Петров — бухгалтер из Питера, а Крылов — давний московский знакомец старца. Его нашли в лесу за скитом, под лопаткой — «торпеда», а в желудке коньяк, причем в такой дозе, что можно троих уморить. Не мог он не знать, что кодированному нельзя пить, да еще одному в лесу, где «скорой» нет.

Руслан тоскливо глядел в окно на пустую площадь и вводил в курс дела извиняющимся тоном. Ну да, орал-то он грозно, вон, аж курящий на крылечке народ разбежался за углы от греха.

— Думаешь, напоили?

— Почти уверен. Бутылка без отпечатков, протер кто-то. Кроме старца он там никого не знал. И самое противное: намекнули мне тут, что монастырь трогать не надо. Бухгалтер от сердечного приступа помер, алкаш сорвался, несчастный случай, и нефиг копать. Только первый похож на криминал, да и то пока не до конца ясно. Не нравится мне все это, Кир, вот прямо очень не нравится. Мужики ездили, беседовали с сектантами. Игнатов даже самого этого их старца вызывал.

— И явился?

— Явился. Скромно, но с достоинством погоревал. Помню, говорит, сего блудного сына, как жаль, как жаль.

— Ясно.

— Допросами там ничего не добьешься. Отмалчиваются все, глаза в пол, морды постные. Но и новых трупов дожидаться не хочется. А ты только приехал, никто тебя особо не знает, слухи ходят. Даже легенду придумывать не нужно. Прости, конечно…

Ну да, конечно. Слухи ходят: про перевод с понижением, уход жены, недельный запой, а теперь еще про угрозу уволить к херам, озвученную Русланом прямо на крыльце УВД при куче народа. Как оказалось — предусмотрительно и с дальним прицелом.

— Заодно и подлечишься там по профилю. Курс детокса забесплатно. Да шучу я, шучу, не зыркай, я тебе все же начальник.

С начальником они в одну секцию в школе ходили и в одной академии учились, с разницей, правда, в четыре года. Руслан карьеру делал по месту жительства, а Кирилл на последнем курсе женился и остался в Москве. Теперь вот вернулся к истокам.

— Ладно, иди. Отпуск у тебя еще месяц, а там поглядим, что и как. Давай, вали в монастырь, грешник!

Кирилл растянул губы в улыбку, типа, оценил шутку начальства, выругался про себя по-матушке и отправился в стан врага.

«Монастырь» располагался буквально посреди нигде — в тридцати километрах от ближайшего города, в леске, неведомо как сохранившемся между голых полей. Когда-то тут была деревня, рядом с ней построили пионерлагерь для местных и городских детей, но деревня сгорела, лагерь забросили, а потом как-то незаметно туда вселилась «Община верных».

Сперва на нескольких человек власти не обратили внимания. Заинтересовались, правда, когда в «монастырь» к «старцу» стали приезжать паломники и желающие исцелиться от хворей, но подозрительно быстро отстали, словно не замечая на своей территории странной организации, которая тоже старалась не высовываться из своего угла и не отсвечивать чудесными исцелениями, скромно обещая вылечить только от алкоголизма и прочих нехороших зависимостей.

Секту явно поддерживала чья-то мохнатая лапа: им дали разрешение использовать бывший лагерь, построить в лесочке за ним скит, а городская администрация даже приезжала на освящение церкви, устроенной в бывшем главном корпусе. А теперь вообще кто-то давит на следствие. Вот же суки. Интересно, кому этот старец так помог и в чем.

Старец Кирилла интересовал особо. Очень уж выбивался из образа лохматого православного батюшки: стригся прилично, бороду имел модную и ухоженную, а очки дорогие. И вообще по документам Евгений Виленович Вайс был молод для старца. Сорока двух лет, разведен, ранее не судим. Что понесло бывшего учителя создавать секту и рядиться в духовное лицо — в деле не объяснялось. По упорным слухам — Вайс творил чудеса, исцелял больных и спасал заблудших. По фактам — написал «Истинный завет», собрал вокруг себя группу сторонников и назвался старцем Зосимой.

Кирилл, перекормленный в детстве воскресной школой и фанатичной мамой, к таким относился со злостью и недоверием с двух сторон: идиотский микс христианства с буддизмом раздражал — все-таки что-то из уроков он помнил, а стремление командовать стадом вызывало брезгливость.

Как и само стадо. В монастырь съезжались какие-то растрепанные женщины в изношенной одежде, с орущими или больными детьми, странные испитые мужики в колтунах, штопанных тряпках, с колким взглядом. Среди них попадались прилично и даже дорого одетые мужчины и женщины, но они не выделялись из толпы страждущих, так же стремясь к чему-то обещанному, но пока невыполнимому, ожидая чуда и не получая его.

Глаза паломников были беспокойными и настороженными, голоса — глухими и настойчивыми. И получая в ответ «старец благословил» или чаще «не благословил», они угасали, становились мутными, тихими и бесцветными. Но не уезжали. Все еще на что-то надеясь, селились в кельях для трудников, работали на кухне или птичнике, ждали истово — непонятно чего, позабыв разумность и здравый смысл.

В «скит» — добротный корпус в роще за огороженной территорией — пускали только избранных. Там же жил старец. Его Кирилл пока видел только издали: старец редко появлялся в монастыре. Говорили, что на большие праздники он сам проводит моления, а в скит, кроме «верных», допускали только по благословению, Кирилл пока не мог придумать, как туда попасть.

Иногда старец принимал кого-то из больных — настоящих больных. Из автобусов вынимали коляски или выходили люди на костылях. Правда, никто из них пока не ушел обратно своими ногами. Наверное, до такой степени святости старец еще не дорос.