Море смерти, берег любви - Светлана Владимировна Успенская

Светлана Успенская

Море смерти, берег любви

© С.В. Успенская, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Мне снится сон…

Мне часто снится странный сон.

Я иду по ночной улице, ступая легко и невесомо, как ангел. В космической высоте светит нереально загадочная луна, заливая здания призрачным ломким светом. Деревья шушукаются за спиной, как взволнованные девушки, и дома уносятся крышами в небо. Я иду по брусчатке и знаю, что дорога эта без конца, она ведет меня в Никуда. Я знаю, что скоро улица станет сужаться в бесконечную линию и превратится в туннель. В начале темного туннеля ждет меня прозрачная фея в платьице из перистых облаков, тонкая, легкая и соблазнительно-восхитительная. Я иду к ней, протягиваю к ее бесплотному телу руки, парю, отрываясь от земли. Она убегает. Я настигаю ее. Ощущаю пальцами тонкий шелк невесомого платья, вижу, как в прозрачных глазах отражается лунный диск, вдыхаю ее легкое озоновое дыхание. Я почти счастлив… Меня томит невыразимо сладкое чувство, в этом чувстве всё – и любовь, и тоска, и знание близкой потери, и неверие, и беспомощность, и слабая, невыносимо слабая надежда избежать того, что произойдет… Но вот воздушное одеяние тает под моей рукой, лунные волосы превращаются в жесткую гриву, глаза наливаются кровью, и тихий зловещий смех отчетливо, как стаккато, рассыпается по каменистой мостовой. Мне становится жутко. Я обнимаю уже не бестелесную эфирную фею, а хохочущую скалу с огненными глазами. Камень сжимает меня в объятиях, сдавливает грудную клетку с нечеловеческой силой – становится трудно дышать. Я кричу, но не слышно ни звука, я отталкиваю леденящего душу идола, но понимаю, что сил для борьбы у меня нет. Объятия становятся всё крепче и крепче, всё теснее сжимается кольцо застывших рук. Каким-то непостижимым образом я вырываюсь и бегу, бегу по улице, взывая о помощи. Окна домов открыты, в них я вижу лица друзей. Вот на первом этаже у окна стоит Сашка Абалкин и молча смотрит на меня чужим, равнодушным взглядом. Я кричу, молю о спасении – он не отвечает. Хохоча, каменный истукан приближается к окну, за которым стоит Сашка, закрывает ставни и рисует мелом крест, перечёркивая окно. И я понимаю – Сашки больше нет… А в доме напротив – Колька Ломакин в белой рубашке с распахнутым воротом, рядом в окне – Славка Гофман, за ним выглядывает стриженный под ноль Славка Бешеный. Я вижу сочувствие на их лицах, но они неподвижны. В страхе бегу к ним, оглядываясь и спотыкаясь. Мне кажется, что они меня непременно спасут. Но каменное чудовище с равнодушной ухмылкой закрывает очередное окно, ставя жуткий крест. Ставит крест и на окне, за которым стоит Игорь Копелян. Окна… Окна… Я бегу… Образина чертит кресты одно за другим, одно за другим… И вот я остаюсь совершенно один на пустынной темной улице. Чудище исчезло. Но страх не проходит. Я чувствую, я знаю, я ощущаю всем своим существом, что позади меня – Она. Я ослаб, у меня нет даже сил бояться. Я хочу бежать, но ноги с трудом, как ватные, отрываются от земли. Я решаю драться, машу руками, обороняясь, но руки наливаются неподъёмной тяжестью. Мне страшно! Боже, как мне страшно! А Она растет, разбухает, увеличивается в размерах. Что это? Она уже выросла до неба, налитые кровью беспощадные глаза светят, сжигая всё вокруг, как два прожектора. Я падаю. Я не двигаюсь. Я понимаю – всё, это конец… И так мне становится тоскливо, так безысходно плохо, что страх уходит, остаются только злость и жгучая ненависть. Да, только злость и ненависть. Иссушающая злость и испепеляющая ненависть. Я ненавижу это страшилище, ее недвижимую безнадёжность, и я хочу уничтожить несущего гибель монстра… Я бросаюсь ей навстречу и наталкиваюсь на гранитный холод ее тела, я колочу неуязвимое тело кулаками, так что разбитые в кровь костяшки пальцев немеют… Но вдруг жалящий смех рассыпается словно пригоршня горошин, раздается звон битого стекла, огромная каменная стена передо мной рушится, превращаясь в прозрачные осколки со смертельно острыми краями, – и вот я, уронив руки, стою над разбитым зеркалом. Я победил Ее… Да, наверное… Но во мне нет опьяняющей радости победы, в душе серый пепел, унылая горечь невосполнимой потери и снова – неукротимая тоска. Смертельная. Тонкая струйка алой крови, извиваясь, как раненая змея, вытекает из-под осколков разбитого зеркала и пачкает мои ноги. Мне больно. О боже, как мне больно! Боль пронзает меня насквозь…

От этой боли я просыпаюсь.

Глава первая

Меня зовут Сергей Копцев. Друзья зовут меня Серёгой, мама – Серёженькой, знакомые девушки – Серёжей. В школе уважительно величали Копом. Коп, по представлениям, почерпнутым из американских боевиков третьей руки, – это нечто невероятно крутое, с округлыми бицепсами величиной с голову годовалого младенца, выдающейся вперед челюстью закоренелого бандита и куриными мозгами, достаточными, чтобы проломить головы паре воинствующих личностей злобного вида.

Впрочем, без ложной скромности – я не вполне соответствую своей кличке. Внешностью меня бог не обидел, за что я ему премного благодарен, но на самом деле я далеко не такой отменный кулинар, как Ван Дамм, и его любимые отбивные с кровью не в моем вкусе. Так, могу вмазать по челюсти, если надо, – кому охота, подходите. Но скажу как на духу, приключения в духе Рембо, Рокки и прочих маленьких гигантов большого экрана оставляют меня равнодушным.

В общем, далек я от идеала девиц со школьной дискотеки – хотя рост у меня выше среднего, но бицепс от трицепса с трудом могу отличить. Как вы уже поняли, на приключения, связанные с опасностью для жизни, меня не тянет, ведь больше всего на свете я люблю покой и хорошую пищу. Меня никак нельзя отнести к тем типам, у которых под задницей сто ежей и все они ползают, – эти ребята плохо спят по ночам, если с ними какое-то время чего-нибудь не случается. Вместо авантюр я люблю завалиться на диван с книжкой и выключиться из повседневности, невнимательно пережевывая бутерброд с повидлом. А еще люблю встречаться со старыми верными друзьями из нашей бригады, а при встрече откушать с ними бутылочку-другую какого-нибудь горячительного напитка из благородных. Вот это – в моем вкусе.

Однако «земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» – это старикан Данте сказал про меня.