Татьяна Устинова - Гений пустого места Страница 10

С точки зрения Хохлова, эту женскую дурь нужно пережить, как переживают насморк, – если лечить, пройдет, и если не лечить, пройдет тоже. Подурит и успокоится, она же нормальная тетка, понимающая, умная, хватило же ей мозгов, чтобы окончить Институт общей и прикладной физики, значит, и во всем остальном она должна разбираться!..

Хохлов вышел из подъезда, вдохнул морозца и поежился в короткой курточке. Курточка была финская, дорогая и предлагалась в магазине как «очень теплая», кроме того, по капюшону она еще была подбита каким-то длинноволосым мехом – такие курточки в кино носят только положительные герои, сплошь спецагенты «на деле» или успешные бизнесмены «на отдыхе». Хохлов, завидев эту курточку, вдруг до смерти захотел выглядеть, как те, из кино, стильно, современно и самодовольно. Нынче он невыносимо в ней мерз – то, что было ниже джинсового ремня, леденело как-то особенно сильно, до деревянного состояния.

Остался только один адрес, который он еще сегодня не охватил, – Димона Пилюгина. Димон жил в шикарной новостройке на самом краю города, и Хохлов поехал туда, проклиная мороз, курточку, спецагентов, себя и Галчонка. Вот дура, не поссорилась бы с ним, не пришлось бы ему мотаться по заснеженному городу и жалеть себя!

Хохлову никогда не приходило в голову, что, может, это он дурак, что поссорился с Галчонком, может, не надо было ссориться!..

Пилюгин открыл дверь и сказал удивленно:

– О! Хохлов!

– А ты кого ожидал увидеть? – пробормотал окончательно заиндевевший «спецагент». – Прусского короля?

Неясно, при чем здесь был прусский король, но ничего более нелепого в голову Хохлову не пришло. Должно быть, от холода.

Произошла эпопея с поиском тапок – третий раз за вечер! – и взгляд Хохлова уперся в чьи-то коричневые боты. От них на полу натекла небольшая лужица. Хохлов вставил ноги в чужие тапки – третий раз за вечер! – и вопросительно посмотрел на Пилюгина.

– Кузя, – ответил тот на молчаливый вопрос тоном человека, полностью покорившегося судьбе. – Приперся и никак не уходит!

Что за невезуха такая!.. Вот только Кузи нам нынче и не хватает! Счастливый жених пришел обрадовать друзей вестью о своей помолвке с графиней Б. Свадьба состоится в апреле, об этом будет дополнительно извещено в газетах.

Что за маразм лезет мне в голову! Что за чертовщина такая!.. И все из-за Родионовны, которую невозможно, ну, никак невозможно выдать за Кузю замуж!

– Здорóво! – мрачно сказал Хохлов, вдвигаясь в комнату.

Население вразнобой ответило, и Ольга улыбнулась приветливо.

В отличие от Лавровских, эта семья жила совершенно другой жизнью, как будто в некоей Аркадии, которая расстилалась вокруг них и только им была доступна.

Они поженились сто лет назад и все сто лет жили счастливо и… весело, что ли. Они очень легко любили друг друга, и невозможно было представить, что они вдруг развелись, или закрутили интрижку на стороне, или всерьез поссорились. Ольга хохотала над глупыми шутками Димона, прыгала вокруг него, когда он приходил с работы, и ста тремя способами готовила картошку еще в те времена, когда, кроме картошки, готовить было решительно не из чего. Когда появились ананасы, она полюбила и ананасы тоже, и казалось, что ничего не меняется в этой семье и не изменится никогда.

Однажды Пилюгин, очень мрачный, позвонил Хохлову и сказал, что переезжает к маме, ибо они с Ольгой решили развестись. Хохлов перепугался так, будто Пилюгин сказал, что попал под поезд. Этого никак не могло случиться! Никак и никогда!.. Планета Земля разлетится на куски, и атом перестанет расщепляться, если и эти тоже начнут жить, как все! Они не могут, не должны, у них такая миссия перед человечеством – жить счастливо и как-то так, что все начинали им светло завидовать, грустить, вспоминать молодость и трогательно посматривать на опостылевшую жену или мужа, словно призывая обратно то время, когда упомянутые жена или муж еще были не опостылевшими, а, наоборот, казались друг другу главной жизненной удачей! Ольга с Димоном были будто Пьером и Марией Кюри, альфой и омегой семейного счастья, залогом, примером и еще черт знает чем!..

Поэтому, когда Пилюгин объявил, что они разводятся, Хохлов заревел, как медведь, и помчался водворять Димона обратно в семью – и опоздал! Димон уже сам водворился обратно. Так они ссорились – примерно в течение получаса и раз в три года.

У них были красивые и веселые дети, рожденные с разницей лет в десять, и в этом тоже была особая прелесть – подросток и малыш, свидетельство продолжающейся родительской любви. Почему-то эти самые дети никогда не ссорились, а, наоборот, любили друг друга, и старший таскал младшего на плечах и покорно лаял, когда младший требовал, чтобы брат изображал ездовую эскимосскую собаку Балто из Анкориджа, которая привезла в замерзающий город Ном сыворотку и тем самым спасла весь город от эпидемии дифтерита. Про собаку Балто, про Тигру и Винни-Пуха, про Снусмумрика и Фрекен Снорк детям читала Ольга, и казалось, что она и сама получает удовольствие, когда в сто пятнадцатый раз читает одно и то же! И Димон получал удовольствие, когда по выходным вел всех на горку в парк и никогда не уставал, таская снегокат снизу вверх, а потом все вместе они ели свиную отбивную с жареной картошкой в маленьком кафе, и отбивная с картошкой тоже доставляла им удовольствие… Хохлов никогда не понимал, как можно так жить!..

Ольга улыбалась, а старший сын Степка неторопливо пил чай, и возле него, на салфетке, лежала небольшая горка сушек, обсыпанных маком, до которых он был большой охотник, и Хохлов с раскаянием подумал, что ничего не привез, даже сушек, явился с пустыми руками!

– Чаю или кофе?

– Чаю, Оль!

– Тише, – быстро сказала та и приложила палец к губам, – мы только маленького угомонили!

Старшего звали Степка, а младшего – Растрепка, потому что никто и никогда не мог заправить ему в штаны майку, она вечно вылезала со всех сторон, и тогда решено было переодеть Растрепку в комбинезон, что и было проделано, но майка как-то умудрялась вылезть поверх комбинезона тоже. Ольга смеялась и говорила, что дети – один в один папочка, который всегда выглядит так, как будто только что копался в городской помойке.

Это было преувеличением, хотя Пилюгин действительно не умел носить костюмы и выглядел в них нелепо.

С некоторых пор должность Пилюгина в научном институте была переименована, и перемена названия повлекла за собой и перемену формы одежды. Раньше он именовался «начальником отделения» и ходил на работу в джинсах, а нынче стал «генеральным менеджером» и стал ходить в костюмах. Хохлова все эти перемены ужасно веселили.

Кузя сидел на диване и листал какой-то журнал. Он кивнул Хохлову, и тот кивнул ему, сморщившись так, что Ольга немедленно спросила:

– У тебя болят зубы?

– Душа у меня болит, – буркнул Хохлов и сел так, чтобы не видеть Кузю.

Ну его на фиг, жениха этого!.. Может, со временем он и привыкнет к тому, что Кузя и Арина – счастливая семейная пара, а покамест ничего, кроме глухого и непонятного ему самому, Хохлову, раздражения, он не чувствовал.

– Бабы голые, – вдруг сообщил Кузя и зашелестел журналом. – С ума сойти, кругом одни голые бабы с титьками!

– Кузя! – в один голос воскликнули Ольга с Димоном, а Степка оторвался от чая и сообщил родителям, что он давно знает слово «титьки», и журнал с голыми бабами на прошлой неделе в класс принес Вовка, и они его рассматривали в туалете, и он, Степка, не знает, как остальным, а ему что-то ничего не понравилось!..

Сначала грянула немая сцена из «Ревизора», затем короткий эпизод из «Мистерии-буфф», когда все носятся с обезумевшими лицами, затем родители некоторое время выясняли, кто из них больше виноват в том, что ситуация с журналами и «титьками» вышла из-под контроля, потом некоторое время они пытались установить, что это за Вовка – такой низенький, белобрысый? Да нет, такой здоровый, с глазами навыкате! Да нет, он крепыш среднего роста! Или нет?.. Степка пил чай, грыз сушки и никаких наводок родителям не давал, предоставив им разбираться самостоятельно. Некоторое время Ольга говорила Димону, что он совершенно, ну совершенно не интересуется семьей, и воспитание детей полностью лежит на ней, а они, между прочим, мальчики, и им важнее всего не материнская забота, а отцовский авторитет, а он, Димон, никаким авторитетом у них не пользуется, потому что все время пропадает на работе, и когда даже бывает дома, то скачет с ними, как бешеный, вместо того, чтобы преподать им урок хорошего воспитания, тьфу, тона.

Но тут Димон встал, поцеловал Ольгу в висок и осведомился, при чем тут его авторитет, ведь журнал «с титьками» в Степкин класс принес вовсе не он, и они посмотрели друг на друга и улыбнулись, и Хохлов подумал с тоской – тьфу, пропасть!..

Хохлов пил чай и косился на Кузю.

Его так и подмывало спросить, и он спросил, не выдержал: