Анна Данилова - Персиковый мед Матильды Страница 10

Он почти втолкнул ее в комнату, понимая, что через минуту-другую жену «прорвет» и ее голос разнесется по всему замку. Он понял это по ее взгляду и по той боли, которую увидел в ее глазах.

– Ты… Не смей прикасаться ко мне, слышишь?! – зашипела она, судорожно цепляясь руками за рукава его свитера. – И вообще… Я знаю, ты ходил туда… к ней! К этой русской! На тебя так подействовал мой рассказ о том, чем они занимались в ее комнате с Михаэлем, или, быть может, ты захотел увидеть это собственными глазами?! Отвечай! – вдруг взвизгнула она, понимая, что потеряла своего Сашу, своего мужа, навсегда. Такое сильное чувство утраты захлестнуло ее, что она вся сжалась. Широко раскрытыми глазами она смотрела на побледневшего Сашу и не знала, что будет дальше – как жить, кому верить…

– Успокойся! Я просто прогулялся по замку. Не спалось. Вот и все. Ну что ты себе напридумывала?

И тут она вдруг поняла, что хочет сделать, и с силой, наотмашь ударила его по щеке. Затем по второй. И сразу стало легче. Хотя и страшно. Так страшно, что она даже не осознала, что уже успела пожалеть о том, что сделала. Он просто гулял по замку, а она напридумывала черт знает что!

– Ты не должна была этого делать… – произнес Саша тихо, не сводя с нее глаз.

Она подумала о том, что совершенно не знает этого человека. А что, если он тоже ответит ей ударом? Что, если он изобьет ее здесь, в этом тихом и весьма расположенном ко всякого рода злодействам месте?

Холодок. Вот что так неприятно и болезненно напомнило ей о почти забытом унижении, о той ране, которая должна была уже зажить, но теперь снова болела, ныла, накрывала ее с головой, как граничащее с вселенским ужасом отчаяние. Лева, Лев Иосифович, он был первым, кто доставил ей эту боль. Как-то вечером, забыв об осторожности и плюнув на все наставления, полученные ею от ее великовозрастного любовника («И не вздумай приходить ко мне домой, зайка, тебя могут увидеть, а нам с тобой эти неприятности ни к чему…»), она все же пришла к нему. Истосковалась, измаялась – он ей долго не звонил, не назначал встреч. Позвонила, и дверь открыла очень хорошо известная ей особа – учительница французского, Лариса Михайловна. Стройная, небольшого росточка, с чудными вьющимися волосами молодая женщина, от которой за версту пахло духами и пудрой.

– Тебе чего, Катя? – порозовев от смущения, спросила она, прикрывая на груди халатик (откуда в доме холостяка взяться женскому шелковому халатику?).

– Лев Иосифович дома? – вместо ответа спросила Катя, чувствуя, что ей немедленно следует испариться, исчезнуть, да так, чтобы ее потом долго искали и не могли найти, чтобы все переполошились, особенно – Лева.

– Да… То есть – нет.

На какое-то мгновение появилась надежда, что Катя ошиблась номером квартиры или «француженка» – родственница Левы, двоюродная сестра, скажем. Пришла, чтобы помочь ему по хозяйству, сварить суп или выгладить рубашки. Но тут появился он – за ее спиной, тоже в халате, и… взгляд его больших темных глаз – тяжелый, нехороший, убийственный, презрительный. Словно он хотел, чтобы она поняла: его предали. Она, Катя, – предательница. Ведь это она нарушила все правила, все договоренности и теперь сама обо всем пожалеет.

Тогда-то внутри ее что-то изменилось: образовалась пустота, оглушительная, похожая на обморок, на предчувствие смерти. Потом все как-то наладилось, он что-то ей объяснял: мол, коллеге негде было жить, он просто приютил ее, ее муж бьет или что-то в этом роде. Она рада была поверить. Словом, все было забыто. Вернее – ничего. Просто она сделала вид, что забыла. А потом была беременность, новые страхи, поток разочарований и, как следствие, вмешательство мамы, аборт, больница.

Катя смотрела на Сашу и спрашивала себя: испытывает ли она что-то похожее, разрушающее, с чем ни она, ни любое другое существо не сможет жить, и ответа пока не находила.

– Ты хочешь ударить меня? – подняв брови, спросила она ледяным тоном.

– Повторяю: ты не должна была этого делать. Я люблю тебя, я тебе не изменяю, у меня этого и в мыслях нет. Что с тобой?

В эту минуту за дверями послышалась какая-то возня… И Саша, словно вдруг забыв, что он только что говорил с Катей, словно вообще выбросив из памяти сам факт ее существования, стремительно вышел из комнаты. Катя – за ним, и последнее, что она увидела в глубине долгого широкого коридора, ведущего к лестнице, – исчезающие в зеленовато-синем полумраке фигуры. Саша и какая-то женщина. Это была Таня.

Не в силах вынести увиденное, Катя, зажав ладонями уши, закричала.

6. Москва

Она в который уже раз читала это короткое сообщение, не в силах поверить увиденному, и поняла вдруг, что случилось что-то непоправимое. С Катей – беда.

«Мама, я ухожу от Саши. Приеду, все объясню. Целую Катя».

Лена сразу же позвонила Оле и попросила приехать.

– Оля! Я получила сообщение от Кати. Мы вот все с тобой говорим, рассуждаем и понятия не имеем, как они проводят время. Как там Катя. Словом, читай…

Оля пробежала глазами сообщение.

– Сядь и успокойся. Ты, как всегда, паникуешь. Вот скажи мне: когда ты вышла замуж за своего Бориса, вы с ним никогда не ссорились?

– Оля, ну при чем здесь Борис?

– Да при том, что Катя и Саша – молодые супруги. Вспомни, какими были вы с Борисом в их возрасте, – улыбнувшись, сказала невозмутимая и не успевшая обидеться на тон Лены Ольга. – Вспомнила? Как ты ревновала Борю ко всем подряд, даже ко мне.

– К тебе? – Лена недоверчиво посмотрела на Ольгу. – Что-то не припоминаю…

– Ты тогда была беременна. Я пришла к вам в новом платье, прозрачном. Попросила у тебя книгу. Кажется, Бальзака.

И тут Лена вспомнила. Лучше бы она этого не делала. Так все и было… Наступил период, когда живот ее стал огромным, она ходила вперевалку, как раскормленная утка, бедра ее раздались, грудь отяжелела, и Лене стало казаться, что она перестала интересовать Бориса в постели. И хотя на самом деле, как потом выяснилось, Борис просто берег ее и не приставал к ней, исключительно чтобы не повредить ребенку, ведь срок беременности был уже большой, и он, как мужчина, ничего не смысливший в подобных вопросах, считал, что женщину в такое время вообще лучше не трогать. Но располневшая и подурневшая Лена (это было ее личное мнение, никто так и не смог ее переубедить в том, что она, напротив, стала выглядеть более привлекательной, женственной, приятно округлилась) воспринимала стройность своей самой близкой подруги Ольги как оскорбление. Ее раздражал тот факт, что на ее фоне Оля выглядит даже еще более худенькой, чем прежде. Даже небольшая Олина грудь вызвала в Лене зависть: ведь ее-то собственная грудь превратилась в две тяжелые дыни, которые она ненавидела и считала, что ее тело изуродовано необратимо.

Однажды Оля пришла к ним, принесла, кажется, вкусную копченую селедку и сказала, что хотела бы почитать Бальзака. Несколько странное желание. Бальзак. Вроде бы как раз по телевидению недавно прошел фильм по произведению Бальзака. Как бы то ни было, книги из серии иностранной литературы стояли на верхней полке шкафа. Понятное дело, лезть туда пришлось Оле, поскольку в квартире, помимо их двоих, никого не было, Борис еще не вернулся с работы. Оля забралась на стул, и солнце, бившее в эту минуту в окна, осветило ее всю, стоявшую на табуретке, такую красивую, тоненькую, залитую светом и отчаянно молодую, почти девчонку. И надо же было именно в эту минуту вернуться Борису! Он вошел как раз тогда, когда Оля полезла за второй книгой. Увидев в дверях Бориса, так и замершего на пороге и откровенно любующегося стоявшей на табурете Олей в прозрачном провокационном платье, Лена выпалила что-то грубое, отчаянное, злое, после чего вышла, громко хлопнув дверью. Все понимали, что отсутствие у Оли и Бориса какой-либо реакции на столь неприличный поступок Лены вызвано исключительно их пониманием состояния беременной женщины. Хотя в другой ситуации Ольга, к примеру, могла обидеться и уйти, а Борис – просто закатить скандал.

– Да, мне тогда действительно показалось, что он смотрел на тебя с восхищением, невольно сравнивал меня, растолстевшую и изуродованную беременностью, и тебя, стройную, почти голую под платьем. Но скажи, при чем здесь моя дочь?

– Ты же сама мне говорила: в ее возрасте все чувства очень сильные, яркие. Это касается не только любовных переживаний, но и чувства обиды, к примеру, и самая невинная мелочь может вызвать бурю, всплеск эмоций. Думаю, Катя приревновала Сашу к кому-нибудь. Но это я так, только предполагаю. Просто твой зять – парень видный, девушки на него заглядываются, вот Катя и переживает. Думаю, произошла какая-то сцена, после которой Катя и решила написать тебе, не подумав о том, что последует за этим – как ты будешь волноваться. Поверь мне, ничего серьезного не произошло. Кстати, ты звонила ей?

– А ты как думаешь? Я постоянно набираю ее номер, но она не отвечает.