Екатерина Островская - Заповедник, где обитает смерть Страница 10

В тире Филатов отрабатывал стрельбу из положения лежа. Тир Ивану тоже не понравился. Почему-то ему казалось, что это должно быть небольшое помещение, не более пяти шагов в длину, где установлены фанерные мишени в виде зайчиков, мишек, волков и уток. А оказалось – длинный неотапливаемый ангар, в конце которого стоят щиты с бумажными мишенями. Теперь Филатов лежал на разодранном гимнастическом мате, долго выцеливал, пытаясь разглядеть мушку на качающемся стволе, а потом стрелял. Альберт Ринатович сидел за столом, смотрел в оптическую трубу и корректировал стрельбу Ивана.

– Молоко… Молоко… Двойка на три часа. Единица на семь. Молоко.

Алексей закончил, сделав пять быстрых выстрелов.

– Сорок девять, – сказал Альберт Ринатович, оторвавшись от трубы, – четвертый выстрел – девятка на двенадцать. Короткую паузу сделал…

И вздохнул.

Больше Волошин не пробовал. Посмотрел, как отстрелялись обе Нади. А потом стал любоваться распластанным на мате Ванькой.

Щелкали выстрелы мелкокалиберной винтовки, и голос тренера повторял одно и то же, не меняя интонации, как автоответчик.

– Молоко… молоко… молоко..

Алексей стоял с Надей у выхода и дожидался, когда Ивану надоест стрелять. А тот все надеялся попасть в черный кружок.

Надя держала Волошина под руку и молчала. Наконец поняла, что старый тренер не собирается глядеть в их сторону, привстала на носках, прижалась к Алексею, хотела, видно, поцеловать, но не решилась.

Шепнула только:

– Спасибо тебе.

Что она хотела сказать, Волошин не понял. Даже не успел подумать, потому что голос тренера прозвучал уже с иной интонацией:

– Девятка на полшестого.

– Йес! – крикнул Филатов и начал подниматься.

Иван сам пошел к мишеням, припадая на затекшую ногу. Снял бумажку со щита и спешил обратно, все так же прихрамывая. Подошел Алексей и помахал мишенью.

– Все! Научился! Еще денек, и вообще снайпером стану.

На следующий день он выбил две восьмерки, хотя расстрелял две коробки патронов.

– Ну, как? – спросил он Альберта Ринатовича, выдавая оговоренную тысячу рублей. – Прогресс налицо?

– Конечно, – согласился старик. – Если каждый день тренироваться будешь, летом белке в глаз попасть сможешь.

– Летом белок не промышляют, – уточнила присутствующая при этом Надя номер один.

– Вот я и говорю, – продолжил тренер, – летом он у меня еще на роллерах побегает, а я, глядишь, к будущей зиме машину поменяю.

– Я вам к лету машину подарю, – пообещал Иван, – если, конечно, все у нас удачно сложится.

Филатов посмотрел на Алексея и вздохнул.

– Все нормально будет, – успокоил друга Волошин.

Дни пролетали быстро, спокойные и радостные. Филатов продолжал нервничать, и рука в тире у него дрожала. Алексей ежедневно по два раза пробегал вместе с девушками десятикилометровку, на финише их встречал тренер, который смотрел на секундомер и вздыхал.

Нади сообщили тренеру о своем намерении пожить три дня в доме Волошина, чтобы отдохнуть от нагрузок и встретить Новый год. Альберт Ринатович согласился, разрешив по одному бокалу шампанского в день. Девочки радостно закивали, обещая вообще не пить. После чего Надя обернулась и помахала Алексею ладошкой в красной вязаной перчатке. Волошин в ответ подмигнул.

Когда старик провожал девушек с базы, уже простился с ними, но в последний момент схватил Волошина за рукав:

– У нас скоро квалификационные соревнования под Ижевском… это в Удмуртии. По сути, отбор в сборную на кубок мира. Давай попробуем заявить тебя на пятнашке: бегаешь ты средненько, зато стреляешь метко, при определенной лыжной подготовке за место в сборной можно побороться. Тебе только технику конькового хода подправить надо… И все же признайся, у кого биатлоном занимался?

Волошин покачал головой.

– Так я тебя вношу в заявку? – спросил Альберт Ринатович.

– Спасибо, – ответил Алексей. – Но уже, пожалуй, поздно.

Волошин не врал: он не занимался биатлоном. На лыжах, правда, бегал часто. Даже очень. Детство его прошло в военном городке на Севере, где служил отец. Спортивный зал в школе отсутствовал. То есть он имелся, конечно, но чем-то всегда был завален: то дровами, то стройматериалами, то старыми списанными партами. Поэтому уроки физкультуры проходили на воздухе. А поскольку зима начиналась в сентябре, а заканчивалась в мае, то приходилось все время бегать на лыжах. Лешке нравилось. Вообще-то он был лучшим лыжником школы. Побеждал и на районных соревнованиях. А в пятнадцать лет его отправили и на «Мурманскую лыжню». Там Волошин занял третье место, уступив лишь двум членам сборной страны, которые бежали на пластиковых лыжах «Фишер» в отличие от Лешки, который привез с собой древние деревянные с разболтанными креплениями. К Волошину подходили с разговорами: предлагали место в сборной и учебу в спортивном интернате. Только интернат этот находился в Удмуртии, а ехать туда в Лешкины планы не входило. Отца к тому времени перевели в Петербург, и Лешка с матерью уже готовы были перебраться к нему.

Старому году оставалось жить еще двое суток, время было наполнено суетой и любовью. Ранним утром тридцать первого, когда вчетвером сидели на кухне и обсуждали планы на предстоящий праздничный вечер, именно в тот момент, когда девушки выбирали, что приготовить – индейку или гуся, Филатов неожиданно заявил:

– У нас сегодня тоже жеребьевка.

Лицо его помрачнело. Больше в разговоре он участия не принимал, вышел из комнаты и направился к компьютеру, но при этом так печально сутулился, словно нес на своих плечах все мироздание.

Девушки занялись приготовлением салатов и закусок. Волошин помогал им, нарезал овощи, вареную картошку и лук. Вспомнил о жеребьевке и подумал, что как раз сегодня все выяснится: в лучшем случае их поздравят с Новым годом, и на этом игра закончится. Десять тысяч потеряны, он вернется к своей обычной жизни, в свою квартиру, к бесполезным походам в опостылевший офис и к не менее бесцельным посещениям казино.

Глаза Алексея разъедало от лука, когда к нему подошел Филатов.

– Ты чего? – удивился он. – Мне, может, тоже страшно, но я держусь.

– Дурак, – ответил Алексей и протянул Ивану нож. – На, работай!

Он вышел в коридор, протирая ладонью глаза.

Маленькой елочке холодно зимой… —

тихо пела на кухне Надя номер один.

Она замолчала на мгновение и еще тише продолжила:

Не отрекаются любя.Ведь жизнь кончается не завтра…

«Не завтра», – повторил про себя Алексей.

И сердце его сжалось, потому что хотелось жить и завтра, и послезавтра. И всегда.

Филатов, уставший от борьбы с луком, вышел следом за Алексеем.

– Я у компьютера посижу, – сказал он, – вдруг пришлют важное сообщение, а мы всякой ерундой занимаемся.

Весь день по дому разносились запахи еды, к вечеру выносить этот аромат не осталось никакой возможности, но Иван стойко сидел перед монитором, словно общался с единственным живым существом в окружающем Филатова мире. Ни Алексею, ни девушкам не сказал больше ни слова. Только когда за окном стемнело, Иван вышел на кухню и поманил Волошина рукой, не говоря ни слова, подвел к компьютеру и показал рукой на экран. Там светился текст уже переведенного на русский язык информационного письма, в котором после слов приветствия и поздравления игроков с наступающим Новым годом говорилось, что жеребьевка состоялась. Общее количество участников – 16 001 человек, и потому компьютер отобрал одного, кто не участвует в подборе партнеров. Им оказался номер 9999. Результаты жеребьевки уже разосланы, каждый может посмотреть, кого из соперников ему назначил жребий. В конце письма всем пожелали успехов в игре и долгих лет жизни.

– Издеваются, – наконец выдавил из себя Иван.

И, не оборачиваясь к другу, произнес так же тихо:

– А ты счастливчик.

Только теперь Алексей понял, что номер 9999 – это он сам: действительно повезло. Поразило другое – количество игроков. Стало немного не по себе, пришлось даже сказать самому себе, не вслух, конечно: «Все это обман и мошенничество – нет никаких киллеров, призовой фонд уже растащили».

Вышли в коридор, первым Иван. И в момент, когда он шагнул в полумрак, на него прыгнула Надя номер два, схватила за плечи и одновременно громко крикнула в самое ухо Филатова:

– Бах!

Вампир дернулся, резко отшатнулся, ударился спиной о дверной косяк и побледнел.

– Ты, ты, ты… – начал он и с трудом выдавил: – Больше так не делай.

Потом поплелся в гостиную и сел в кресло возле елки. День умер, бился в агонии вечер, за окном дрожал свет ранней луны, и девушка пела с экрана:

Я убью тебя нежно…

В комнате пахло хвоей. Накануне друзья притащили из леса двухметровую пушистую елочку, густо увешанную светло-коричневыми шишками. Из магазина принесли игрушки, но совсем чуть-чуть и потому еще сделали самодельную гирлянду из стреляных гильз, повесили их на канцелярских скрепках – стоило качнуть одну веточку, как раздавался приятный мелодичный перезвон: гильз на стрельбище много.