Ольга Тарасевич - Плачущий ангел Шагала Страница 10

«Уж лучше бы не думалось! – уныло отметила Лика Вронская, подвергая экспертизе собственное состояние.

Во рту чувствуется стойкий ацетоновый привкус. В воздухе отсутствует что-то самое главное. Им не дышишь, этим воздухом вдыхаешь, царапая изнутри грудную клетку, выдыхаешь. Но словно бы не дышишь. Стучит в висках, кружится голова, как бывает высоко в горах, где меньше кислорода.

Обиженное воображение рисует жуткие картины. Пить кофе без сигареты. Торчать в пробках – и не курить. Не курить после обеда, не курить после секса. Не курить. То есть не жить? То есть вся жизнь сосредоточена в зловонных тлеющих палочках, а без них ничего не получится?

– Ну уж дудки, – пробормотала Лика, морщась от головной боли. – Я решила бросить курить – и бросила. Я сильная, и это плюс. У меня будет больше времени и денег. Не покупаешь сигареты – экономишь. Уменьшаются расходы на стоматолога и косметолога. К косметологу, кстати, вообще можно не ходить. Лицо буквально с каждым днем выглядит все лучше. Чистое, нежное, светится здоровьем.

Ее монолог прервал звонок сотового телефона. Лика посмотрела на дисплей, и сердце сразу увеличило темп, заторопилось. Оно тоже скучало по голосу этого мужчины.

– Tout va bien?[8] – не здороваясь, нервно поинтересовался Франсуа.

Лика сглотнула подступивший к горлу комок и кивнула.

– Je ne t’entends pas! Tout va bien?[9]

– Oui, tout va bien,[10] – вежливо соврала Вронская. И, чтобы не выплеснуть набежавшие слезы, уставилась на белоснежный потолок спальни. – J’ai rencontrйe des amis, j’ai dinйe chez mes parents. Je m’amuse bien.[11]

Ей хотелось сказать другое. Что губы просят его губ, как нищий вымаливает милостыню. Что за две ночи в Москве она фактически не сомкнула глаз, что тело привыкло к теплу и нежности, а больше ничего этого нет. Об этом хотелось сказать, но Лика молчала. Опять попадать в ту же ловушку? Из нее есть только один выход. Может быть, она его нашла и сумеет забыть о своей зависимости? От сигарет, говорят, сложно отказаться, а ведь получилось. Может, и мужчину бросить получится, выдержит…

Устав молчать, Франсуа заметил:

– Je t’entends trиs bien. Tu as un nouveau portable?[12]

Она на секунду запнулась. Как сказать по-французски, что вместо раскладушки у нее теперь слайдер? Никаких предположений не возникло, но Лика выкрутилась:

– Oui, je me suis achetйe le dernier modиle. J’ai decidйe d’arrкter de fume et j’ai balancйe mon portable avec le dernier paquet de cigarettes. Heureusement que j ai pu retablir le numero.[13]

Говорить о чем угодно. О ерунде – пусть, пусть. Самое важное – дольше. Тогда начинает казаться, что Франсуа близко-близко, что нет разделяющих их тысяч километров и ментальной хронической несовместимости. Расстояния между странами можно преодолеть физически, но духовный барьер остается. Во всяком случае, для них он существует, вне всяких сомнений.

Одновременно из Парижа понеслось в Москву, а из Москвы в Париж:

– Je t’aime…[14]

И в ту же секунду две руки нажали на кнопки, заканчивая разговор. Вышколенные синхронным сексом тела продолжали все делать одновременно и вне постели…

Отбросив телефон, Лика потерла под глазами согнутым указательным пальцем, тщательно подбирая закипающие слезы. Потом стала бесцельно мерить шагами спальню. Свою одинокую спальню, безнадежную, утомляющую, захламленную сухой листвой прошлого и свежими осколками недавних надежд.

Вот на столе рядом с ноутбуком гора дисков. На них записаны драйвера, программы и еще что-то труднопроизносимое. Но бывший бойфренд Паша это произносил. И даже любил – как и все программисты. Лика думала, что Пашина любовь распространяется не только на компьютер. Она и не ошибалась. Действительно, не только на компьютер. И не только на Лику. Видимо, любить одну женщину парню было скучно. А Лике стало скучно, когда она выяснила, что любимый регулярно ходит «налево». И вот эти диски, хрупкая блестящая пластмасса. Она оказалась долговечнее чувств.

На низкой, застеленной белым покрывалом широкой постели примостился коричневый медвежонок. Как было хорошо, проваливаясь в сон, приобнимать мягкое тельце и мечтать, что отношения с Франсуа, приславшим трогательный подарок, будут другими. Долгими, надежными. Не омраченными ревностью и изменами.

Все не так. Все не то.

«Увы, – невесело думала Лика, машинально оглядывая комнату в поисках пачки сигарет, – к человеку не прилагается инструкция по правилам эксплуатации. А жаль. Здорово было бы прочитать, что человеческий экземпляр Лика Вронская несовместима с молодым человеком А, не должна эксплуатироваться мужчиной В, а предназначена исключительно для комплектации парнем С. Это ж скольких проблем можно было бы избежать!»

– Ах да, я же не курю, – спохватилась она. – Срочно требуется хорошая новость, иначе я совсем закисну.

Разыскав телефон, Лика набрала номер издательства, в котором выходили ее детективы. Однако успокоительным средством разговор с редактором так и не стал. Выяснилось, что публикация романов, запланированная на зиму, состоится ближе к лету.

Лика с досадой закусила губу. И тут облом! Но она все равно будет продолжать писать. Потому что это очень здорово: дробь на клавиатуре ноутбука, чужие жизни, которые примеряешь, как новые платья, горький дымящийся кофе в кружке с жабками и ночь за окном, внезапно превращающаяся в утро.

Воспоминания о творчестве оказали целебный эффект: курить Лике расхотелось.

Срочно за компьютер, и сочинять новую книжку, и описать все, что произошло за последнее время. У описания собственных переживаний масса преимуществ. Они получаются очень натурально, так как ничего придумывать не надо, бери свои эмоции и отмечай мельчайшие нюансы. А потом описанная боль исчезает, растворяется в ровных строчках, улетает, перестает мучить.

Лика быстренько объяснила, почему разбились амурные надежды главной героини. Потом, периодически бегая за валерьянкой, описала труп Ивана Никитовича Корендо и вдруг замерла. В сознании возникла четкая картина: девушка, постоянная героиня всех ее книг, выходит из подъезда, идет к своей машине. Но как выглядит подъезд? Что находится во дворе? Он тихий, или наполнен шумными возгласами играющей детворы, или прошивается, как очередями, визгом шин вечно снующих авто?

Воспоминания об этих деталях в памяти не задержались. Отчасти и неудивительно: Лика находилась в шоковом состоянии, жалела своего несостоявшегося любовника, сочувствовала родным антиквара и следователю Володе Седову. Расследовать это убийство, судя по всему, будет ох как непросто.

«А поеду и проверю, что за двор, какой район, – тряхнув волосами, решила Лика. – Дел на час, зато не придется придумывать описания. В придуманных деталях проще запутаться».

Набросив куртку, Вронская заторопилась к машине. Верный «фордик» оказался припорошен первым, но неожиданно обильным снегом.

– Рано в этом году, – с неудовольствием пробормотала Лика, орудуя щеткой. – Все к худшему, да что же это творится такое!

Четверть часа ушло на то, чтобы очистить авто. Потом еще пару минут Лика побуксовала в сугробе. Наконец рассвирепевший «Форд» рванул с места и помчался к дому несчастного антиквара.

Машинально следя за дорогой, Лика думала об Иване Никитовиче, и душу щемило от жалости. Корендо убили. Он мертв, его больше нет, и ничего не будет – ни интервью, на котором настаивала Лика, ни секса, которого хотел Иван. Но если внимательно присмотреться к этой жалости, то в ней различимы черные всполохи… пугающей радости.

– Он умер, а я жива, – бормотала Лика, паркуя машину возле элитной многоэтажки. Закрыв машину, она направилась к подъезду. – Придет зима, и вечная постель Ивана замерзнет. А я буду жить, и меня согреет бокал вина. Или чьи-то объятия. Интересно, это только я – такой моральный урод? Или что-то похожее творится со всеми?

– Нет! Когда умирает близкий человек, хочется оказаться на его месте. Да, это слабость. Возможно. Но сил не остается, их забирает смерть…

Раскрыв рот, Лика слушала монотонно бормочущую женщину и лихорадочно соображала. Ну да, она сошла с ума. Тихо сам с собою я веду беседу – да еще на такую тему. Но эта-то дама – она тоже, мягко говоря, малость не в себе!

Быстрый осмотр случайной собеседницы выдал в мысленном компьютере Вронской следующий результат. Лет сорок пять – сорок семь. Одета неправильно – мешковатое пальто делает высокую полную фигуру еще грузнее, черная юбка, край которой безнадежно намок, излишне длинна. И – вопиюще некрасива. Нет ничего завораживающего в крупных чертах кавказского лица, которое безжалостная старость уже начала оплетать паутиной морщин. Обычно хоть глаза выделяются у восточных женщин или черная копна смоляных волос. А здесь безнадежно: взгляд невыразительный, волосы стянуты в хвост, что с учетом высокого лба тоже вряд ли можно назвать удачным сочетанием.

– Я здесь потому, что у меня умер очень близкий человек. Он жил тут, в этом доме, – бормотала женщина.