Неле Нойхаус - Глубокие раны Страница 10

— Они постоянно предрекали нам, что мы закончим нашу жизнь, по меньшей мере, где-нибудь под забором, — ухмыльнулась Пия.

Они заказали еще два бокала шампанского.

— А что с Кристофом? — спросила Мирьям. — Это серьезно?

— Надеюсь, — ответила Пия.

— Он ужасно влюблен. — Мирьям подмигнула ей и наклонилась вперед. — Все время не спускает с тебя глаз.

От этого ее наблюдения у Кирххоф мгновенно побежали по коже мурашки. Подали шампанское, и они вновь чокнулись. Пия рассказала о Биркенхофе и своих животных.

— А где ты живешь сейчас? — поинтересовалась она. — Здесь, во Франкфурте?

— Да, — кивнула Мирьям. — В доме бабушки.

Кто-то, кто не был в курсе семейных отношений Мирьям, уловил бы в этой фразе оттенок мещанства, но Пия прекрасно знала, о чем идет речь. Бабушка Мирьям Шарлотта Горовиц была знатной дамой самого изысканного общества Франкфурта. Ее «дом» был великолепной старой виллой с огромным участком земли в квартале Хольцхаузен, который являлся предметом алчных устремлений всех перекупщиков земельных участков.

Вдруг Пие в голову пришла одна мысль.

— Скажи, Мири, — повернулась она подруге, — имя Давида Йосуа Гольдберга тебе о чем-нибудь говорит?

Мирьям посмотрела на нее с удивлением.

— Конечно, — сказала она. — Йосси Гольдберг — старый знакомый бабушки. Его семья уже десятки лет поддерживает множество проектов еврейской общины во Франкфурте. Почему ты спрашиваешь?

— Так, — ответила уклончиво Пия, когда увидела любопытство в глазах Мирьям. — Сейчас я, к сожалению, не могу тебе больше ничего сказать.

— Полицейские тайны?

— Примерно так. Извини.

— Ничего страшного. — Мирьям подняла свой бокал и улыбнулась. — За нашу встречу через долгие годы! Я действительно очень рада!

— Я тоже. — Пия улыбнулась. — Если у тебя будет желание, заезжай в гости, и мы сможем опять покататься верхом как раньше.

К стойке, у которой они стояли, подошел Кристоф. Самоочевидность, с которой он положил руку на талию Пии, заставили ее сердце счастливо забиться. Хеннинг этого никогда не делал. Нежные прикосновения в общественном месте он считал «безвкусным выставлением напоказ гордости обладателя» и всячески этого избегал.

Они выпили втроем еще по бокалу шампанского, потом еще по одному. Пия рассказала о своем походе в Н&М, когда она оказалась в отделе моды для беременных, и они до слез смеялись над этим. Когда Кирххоф опомнилась, было уже половина первого, и она подумала, что давненько так приятно и раскрепощенно не веселилась. Хеннинг всегда уже в десять часов хотел ехать домой или в институт, или где-нибудь в углу вел с кем-нибудь важные беседы, из которых она автоматически исключалась. На сей раз все было по-другому. Кристоф в тайной балльной системе оценки Пии, в категории «Развлечения», получил высший балл.

Когда они покинули Дом Зоологического общества и рука об руку искали машину, они все еще продолжали смеяться, и Пия знала, что она вряд ли могла быть еще более счастливой, чем в данный момент.

Боденштайн вздрогнул, когда в дверном проеме его кабинета появилась Козима.

— Привет, — сказал он. — Ну, как прошло твое совещание?

Жена подошла ближе и наклонила голову.

— Весьма конструктивно. — Она улыбнулась и поцеловала его в щеку. — Не беспокойся, я не собираюсь самолично пробираться через реликтовые леса. Но мне удалось заполучить в качестве руководителя экспедиции Вильфрида Дечента.

— Я уже задавался вопросом, возьмешь ли ты Софи с собой, или мне нужно брать отпуск, — ответил Оливер, скрывая свое облегчение. — Который час?

— Половина первого. — Козима наклонилась вперед и по смотрела на экран лэптопа. — А что ты делаешь?

— Ищу информацию о человеке, который был убит.

— И?.. — спросила она. — Что-нибудь нашел?

— Не особенно много.

Боденштайн коротко рассказал, что узнал о Гольдберге. Он любил советоваться с Козимой. Она обладала острым умом и достаточно беспристрастно смотрела на его дела, чтобы помочь ему, если он при затянувшихся расследованиях иногда не видел очевидного.

Когда он сообщил ей о результатах вскрытия, жена широко раскрыла глаза.

— Я не верю, — сказала она убежденно. — Этого не может быть!

— Я это видел собственными глазами, — возразил Оливер. — Кирххоф еще никогда не ошибался. На первый взгляд, в самом деле, ничто не указывает на то, что у Гольдберга было темное прошлое. Но более чем через шестьдесят лет многое можно скрыть. Его ежедневник не содержит никакой информации, пара имен и сокращений, больше ничего. Только на сегодняшней дате было написано имя и число. — Он зевнул и потер затылок. — «Вера 85». Звучит как логин электронной почты…

— «Вера 85»? — прервала его Козима и выпрямилась. — Сегодня утром мне кое-что пришло в голову, когда ты упомянул имя Гольдберга. — Она коснулась указательным пальцем носа и наморщила лоб.

— Да? И что же?

— Вера. Вера Кальтензее. Она сегодня отмечала свой 85-летний юбилей у Квентина и Мари-Луизы. Розали об этом рассказывала, и моя мама тоже была приглашена.

Боденштайн почувствовал, как мгновенно исчезла его усталость. Вера 85. Вера Кальтензее, 85-й день рождения… Это могло бы стать объяснением загадочной записи в дневнике погибшего! Разумеется, Оливер знал, кто такая эта женщина. За свои достижения в области предпринимательства, а также за активную деятельность в социальной и культурной сфере Вера Кальтензее, имя которой упоминалось в одном ряду с такими влиятельными женщинами, как Энне Бурда или Фриде Шпрингер,[8] получила бесчисленные награды и премии. Но какое отношение имела эта дама с безупречной репутацией к бывшему члену СС? Ее имя в связи с этим человеком придало бы делу дополнительную шумиху, от которой Боденштайн с удовольствием отказался бы.

— Кирххоф, должно быть, ошибся, — сказала Козима прямо. — Вера никогда не стала бы общаться с бывшим нацистом, тем более после того, как она в 1945 году благодаря нацистам потеряла все — семью, родину, замок в Восточной Пруссии…

— Может быть, она этого не знала, — ответил Оливер. — Гольдберг выстроил превосходную легенду. Если бы его не убили и он не оказался бы на столе Кирххофа, то унес бы свою тайну с собой в могилу.

Козима задумчиво прикусила нижнюю губу.

— Бог мой, как это ужасно!

— Прежде всего, ужасно для моей карьеры, как мне сегодня достаточно отчетливо заявил Нирхоф, — ответил Боденштайн с ноткой сарказма.

— Что ты имеешь в виду?

Он повторил, что сказал ему сегодня шеф.

Козима удивленно подняла брови.

— Я не знала, что он собирается покидать Хофхайм.

— Да, об этом уже некоторое время перешептываются на работе. — Оливер выключил настольную лампу. — Нирхоф опасается дипломатических осложнений. В таком деле, как это, ему не удастся заполучить лавры, и он это понимает.

— Но он не может просто запретить вам вести расследование! Это ведь воспрепятствование действиям полиции!

— Нет, — Оливер поднялся и положил руку на плечо Козимы, — это просто политика. Ладно, неважно. Пошли спать, завтра будет еще день. Может быть, наша принцесса даст нам выспаться.

Воскресенье, 29 апреля 2007 года

Директор уголовной полиции Нирхоф был обеспокоен. Крайне обеспокоен. Ранним воскресным утром ему позвонил чиновник высокого ранга из ФУУП — Федерального управления уголовной полиции — и дал ему категорическое распоряжение немедленно прекратить все следственные действия по делу Гольдберга. Несмотря на то что из-за политических осложнений, которые могли легко возникнуть в связи с этим убийством, Нирхоф не испытывал страстного желания подставлять себя и свое ведомство под перекрестный огонь критики, ему совершенно не понравилось, как с ним обошлись. Он вызвал Боденштайна в комиссариат и под большим секретом сообщил руководителю отдела, что случилось.

— Сегодня утром первым самолетом из Нью-Йорка прилетел Залмон Гольдберг, — сказал он. — И потребовал немедленной выдачи останков своего отца.

— От вас? — удивленно спросил Боденштайн.

— Нет. — Нирхоф раздраженно покачал головой. — Гольдберг появился с подкреплением из двух людей из ЦРУ и генерального консула США при начальнике полицейского управления. Он, конечно, не имел представления, о чем вообще идет речь, поэтому связался с Министерством внутренних дел и Федеральным управлением уголовной полиции.

Министр внутренних дел лично взялся за это дело. Все собрались в Институте судебной медицины: Нирхоф, госсекретарь из МВД, начальник Полицейского управления Франкфурта, профессор Томас Кронлаге, два чиновника из ФУУП, Залмон Гольдберг в сопровождении влиятельного председателя еврейской общины Франкфурта, генерального консула и представителей тайной полиции. Создалась исключительная дипломатическая ситуация: требование американцев было недвусмысленным. Им нужно было получить тело Гольдберга, и немедленно. Конечно, с юридической точки зрения никто из представителей немецко-американского руководства не имел права вмешиваться в ход расследования убийства, но министр внутренних дел не был заинтересован в скандале, тем более за полгода до выборов. Спустя два часа после прибытия Залмона Гольдберга дело было передано в Федеральное управление уголовной полиции.