Акиф Пиринчи - Кошачьи Страница 10

После того как Густав приготовил для меня еду (изысканное сочетание из слегка обжаренных кусочков печени и корма из банок), он рано ушел спать. Весь день он пахал как шахтер и заснул в момент, едва лег на свои нары. Я последовал его примеру и тоже сразу прилег. Если на этом месте следует приводить в сотый раз научное объяснение, почему и отчего мы должны проводить во сне шестьдесят пять процентов нашей жизни и по какой причине снова становиться исключением во времена яппимании и жаворонков, так это определенно исходит не от меня. Согласно научным исследованиям, тот, кто дольше спит, наверняка не самые успешные индивидуалисты в этом подлунном мире, однако, с другой стороны, еще пока не встречался гений среди тех, кто почти не спит!

Оттого что Густав наконец отважился включить отопление, в спальне было приятно тепло, и я плавно погрузился в глубокий сон. Мне снилось, что я нахожусь в том отвратительном гараже. Теперь Дип Пёпл не лежал мертвым, а был полон жизни и сидел прямо как человек в седле «харлей-дэвидсона». Из ужасной раны на загривке била мощная струя крови вверх, падала вниз и обливала его и мотоцикл. Картина была страшная. Прямо-таки открытка из серии ужасов.

На лице старца зомби сияла сардоническая улыбка, и он дико жестикулировал передними лапами.

— Это, черт возьми, мой район! — вопил Дип Пёпл. — И я все еще могу достать одного! Смотри сюда!

И он достал своей лапой до плеча и вытащил из брызжущей кровью раны на затылке детеныша. Миленькое бедное существо выглядело как миниатюрная версия прародителя, пугливо посверкивало глазками и беспомощно вертелось. Дип Пёпл разразился торжествующим смехом и яростно встряхнул детеныша.

— А знаешь, почему я это смог? Нетрадиционные методы лечения, мой золотой, нестандартные методы! Изучение судорог, ангиография, электрокардиография, трансплантация органов, инъекции, тампоны, пластыри, жгуты и… и… и!.. Да, медицинское сопровождение от А и до Я в старости! Без современной медицины сегодня никуда!

Потом он вдруг подбросил в воздух произведенного на свет диким образом малыша и метнул его прочь, как бейсбольный мяч. Со шлепком младенец ударился о стену, оставил там большую кляксу крови и безжизненно сполз на пол. Пёпл снова разразился чудовищным хохотом, снова залез рукой в рану и извлек оттуда младенца.

— И так и эдак жизнь, и так и эдак мир, мой золотой! — проговорил жестокий отец. — Хочешь дольше жить и еще в девяносто девять лет иметь эрекцию, тогда доверь свое тело современной медицине!

И второго детеныша он шваркнул о стену. Тот со шлепком ударился и лопнул, как наполненный красной краской воздушный шар.

Словно сидя на вращающейся платформе, Пёпл начал вертеться на своем заду вокруг собственной оси. Снова и снова запуская лапу в рану, он каждый раз вытаскивал нового малыша и кидал его о стену гаража как метательная машина теннисные мячи. И в то время как скорость его вращения увеличивалась, возрастала и сила его дьявольского смеха, пока он не перерос в рычание.

— Ха-ха-хо-хо-хе-хе! — орал Дип Пёпл. — Пусть вам пропишут пилюли для бессмертия и мазь для потенции! Для потенции! Для потенции! Для потенции!..

Он вертелся все стремительнее, пока не превратился в вибрирующее пятно, из которого беспрерывно выстреливали бедные младенцы и бились — бац-бац! — о стены.

Через несколько секунд со стен гаража сбегал кровавый поток. Горы трупов младенцев на полу заметно увеличивались и начали сладко попахивать, как в бойне. Но постепенно смех Пёпла смешался с таинственным скулежом, очень напоминающим тот, который я слышал в моем первом кошмаре. На сей раз выл и скулил не один, а очень много котов.

Пришло время просыпаться, пока моя нервная система не получила серьезного урона от этих впечатлений. С подавленным криком я снова оказался в спальне. Но сон не прекратился, он стал еще реальнее, визг и вопли раздавались в моих ушах во сто крат сильнее.

Вскочив на лапы, я выгнул самый крутой горб в моей жизни, но скулеж так и не прекратился! Когда некоторые винтики в моей голове перестали интенсивно вращаться и как бы ослабли, я определил исходную точку этого звука, ставшего теперь вполне реальным. Это было как в моем первом кошмаре. Нытье доносилось со второго этажа. Меня удивило, что Густав сам давно не проснулся от этого шума.

Я застыл как каменный и не хотел верить собственным ушам. Правда, пытался утешить себя предположением, что какая-то течная самка зовет к себе поклонников и уже собравшийся вокруг нее мужской хор, переводя дыхание после бега, подвывает, глядя друг на друга. Но тут же во мне заговорила рациональная половина сознания: это не что иное, как крики боли.

Итак, как же теперь поступить? Оставить все как есть означало трусливую капитуляцию и признание, что я упустил важное обстоятельство, связанное с убийствами. И кто возьмется утверждать, что наверху в этот миг не убили кого-то? Ведь все говорило об этом!

Проклятое неуемное любопытство! Мой самый худший грех — любопытство. В мире есть гораздо более привлекательные увлечения и выдающиеся склонности. Некоторые скрупулезно собирают порножурналы и создают каталоги, располагая их по величине напечатанных там девочек. Другие, любители-уфологи, стараются общаться с внеземными существами, и пока однажды их желание не воплотится, врач в больнице, занимающийся такими случаями, вновь и вновь побуждает их докладывать об удивительной встрече. Многие рисуют и навязывают свои «картины» друзьям в качестве подарков ко дню рождения, в полной уверенности, что люди особенно порадуются самоделке. Многие жертвуют свое семя. Многие — очень многие — знатоки алкоголя ежедневно продолжают свое самообразование… Ах, да мало ли на свете увлекательных хобби! Я же устроен так, чтобы совать свой чувствительный нос туда, где опаснее всего, и получать за это одно и то же.

Жалобный вой тем временем стал громче. С дрожью в ногах я проскользнул в прихожую. Я отдавал себе отчет в том, что эта разведка может иметь трагические последствия, ведь я абсолютно не ориентировался наверху. Если же я, с другой стороны, останусь здесь, внизу, и буду слушать эти вопли, то медленно, но верно сойду с ума от любопытства и угрызений совести. Итак, я решился со свойственной мне непреклонной целеустремленностью разобраться в тайне, пусть мне это даже дорого обойдется.

Так как Густав забыл — неподражаемая дебильность! — закрыть входную дверь, то для меня не составило труда встать на задние лапы, нажать передними на ручку и легко отворить ее.

На лестнице было не видно ни зги. Хотя моим глазам достаточно всего лишь шестой части освещения по сравнению с тем, что требуется людям, чтобы воспринимать те же детали движений и очертаний, но положение дел было таково, что распознать снаружи что-либо конкретное было невозможно. Но это не значило, что вообще ничего было нельзя «разглядеть»![11] Усы тихонько вибрировали, и в моем представлении возникла, правда, нечеткая, но достаточная для моих целей диаграмма, состоящая из различных колебаний воздуха, которые сообщало окружающее меня пространство лестничной клетки.

Медленно я поднимался наверх по ступеням, все ближе и ближе к так действующему на нервы, непрекращающемуся скулежу. Когда на лестничной клетке после поворота направо на сто восемьдесят градусов вдруг стало светлеть, как в моем кошмаре, меня едва не стошнило от страха и напряжения. Единственным отличием от сна было то, что из щели приоткрытой двери шел не ослепляющий свет, а пробивались отчаянно дрожащие блики, немного похожие на те, что возникают при сварке. Потом освещение пропало, и все снова погрузилось в абсолютную темноту.

Чудовищнее всего были звуки. Крики боли, издаваемые чуть ли не мелодично — точнее, дисгармоничные, — неслись по всему зданию, накрывали друг друга или сменялись как пение псалмов.

Неприятный запах химикатов, на который я обратил внимание сразу по приезде, тоже стал интенсивнее; не было необходимости прибегать за помощью к Я-органу, здесь можно было вдыхать его полной грудью. К нему примешался запах разложения пустых, разрушенных квартир.

Наконец я оказался перед дверью. Осторожно поднес нос к дверному косяку и рискнул бросить взгляд внутрь. С этого момента все происходило иначе, чем в моем кошмаре, и гораздо хуже! Мне в нос ударил запах сотни собратьев. Я едва мог видеть их, так как они располагались гораздо дальше в большой комнате, а я мог видеть лишь темную прихожую. Но оттого, что дверь в это помещение стояла широко раскрытой, я мог слышать продолжающееся неистовство, топот и ощущать их запах. К крикам боли присоединился теперь мощный бас, который, по-видимому, торжественно говорил какую-то важную речь, смысл которой я все же не смог понять.

О Боже, куда я попал? К свидетелям Иеговы? Я задался вопросом, что произойдет, если я просто присоединюсь к собравшимся, и ответил себе, что, естественно, ничего не произойдет, потому что я скорее захочу поцеловать собаку, нежели пройти в центр. Сама мысль об этой дерзости заставляла мою фантазию цвести буйным цветом, воображение перекрывало все, что то до сих пор могло извлекать из ничего, как фокусник. Любопытство тут, любопытство там, но я еще находился в полном здравии и трезвом рассудке и не думал во сне о том, чтобы войти в помещение, где собрались сотни этих одичавших скотов, с радостью убивающих друг друга, причем священник составлял им компанию, бубня назидательную проповедь.