Наталья Александрова - Монета Александра Македонского Страница 10

– Да говорила я! – ответила я как можно небрежнее. – Ты, наверное, просто забыл… мы с ней ходили в один детский сад… играли в одной песочнице…

Врать, так уж уверенно, думала я, твердо стоять на своем, не меняя показаний.

– Ну, может быть, – смягчился муж. – Но ты у нее не задерживайся, приходи пораньше. Ты ведь помнишь, какой сегодня день?

– А какой? – спросила я испуганно, мысленно перебирая всевозможные праздники и годовщины.

Может, я прозевала день рождения свекрови или еще что-то столь же священное?

– Сегодня пятница! – ответил он со значением.

И тут до меня все дошло – и причина его звонка, и неожиданный интерес к моим подругам…

Все дело в том, что сегодня – пятница, а по пятницам мой несравненный муж планирует супружеский секс.

Это правило он установил раз и навсегда и не допускает никаких отступлений. Где-то он вычитал, что секс раз в неделю полезен для здоровья, и эта мысль глубоко засела у него в сознании. А пятницу он выбрал как наиболее удобный день: завтра не нужно идти на работу и можно выспаться, восстановив потраченную энергию.

Так что каждую пятницу, невзирая на погоду, настроение и состояние здоровья, он требует от меня неукоснительного исполнения супружеского долга. Думаю, что единственной уважительной причиной, чтобы отказаться от этого, послужила бы его собственная смерть. Ну, или моя, хотя тут я уже не настолько уверена.

Интересно, что, как и все другие вопросы, Виталик обсудил это с матерью и получил ее одобрение. Ну как же – ведь речь идет о его драгоценном здоровье!

Так что каждую пятницу свекровь смотрит на меня со значением и только что не инструктирует, что и как я должна делать с ее несравненным сыночком. А в субботу утром сразу же меняет постельное белье. Вот не успеешь встать утром с кровати, как она уже несется с чистыми простынями и пододеяльниками!

От одной мысли о сексе у меня заболели зубы. Больше того – меня затошнило, как часто тошнит в последнее время. Я даже огляделась в поисках лимона. Лимона, к сожалению, не было, так что я глубоко вдохнула и выдохнула.

– Ты знаешь, дорогой, – проговорила я едва слышно. – Сегодня, к сожалению, ничего не получится.

– Как?! – В его голосе прозвучал чуть ли не мистический ужас, словно я сообщила ему, что завтра состоится конец света. – Как?! Но ведь ты знаешь, что по пятницам…

– Да, я помню, конечно, – поспешно перебила я его, пока он не изложил, чем именно мы занимаемся по пятницам, – я помню, но у Зои, у этой моей подруги, высокая температура… так что мне, наверное, придется у нее переночевать…

– Кто тебе дороже – какая-то Зоя Рябинкина или…

– Но Виталик, я не могу оставить больного человека без помощи! Она живет одна, ей даже лекарство подать некому! Вспомни, чему ты учишь школьников на своих уроках! Ты сеешь разумное, доброе, вечное! И ты хочешь, чтобы я оставила больного человека в беспомощном состоянии? Это политика двойных стандартов! И вообще она не Рябинкина, а Желудева, Зоя Желудева…

– Не говори ерунды! – перебил меня муж. – Если для тебя наша семейная жизнь ничего не значит…

И тут в его голосе что-то изменилось.

– Ты сказала, – проговорил он испуганно, – ты сказала, что у нее… у этой твоей подруги… высокая температура?

– Ну да, – подтвердила я, почувствовав, что появился шанс отвертеться. – Тридцать девять и четыре.

Если врешь – всегда нужно врать с десятыми долями. Такая точная, уверенная ложь выглядит достовернее правды.

– Тридцать девять и четыре? – переспросил муж взволнованно. – А чем она больна?

– Понимаешь, врач пока не смог поставить диагноз. Кроме высокой температуры и ломоты в суставах, пока нет никаких симптомов. Врач сказал, что завтра картина станет более ясной, и тогда…

– Но это же может быть что-то очень заразное! – Теперь в голосе мужа звучала настоящая паника. – Высокая температура, ломота… Знаешь что, пожалуй, тебе действительно лучше переночевать там. А уже завтра врач поставит диагноз…

– Да, милый, но как же наша семейная жизнь? – На этот раз возразила я, стараясь не переиграть.

– Но Антосик! – перебил меня муж. – Как ты можешь быть такой бессердечной? Твоя близкая подруга тяжело больна, рядом с ней нет никого, кто мог бы ей помочь, даже лекарства подать некому! Разве можно оставить больного человека в беспомощном состоянии? Вспомни, чему я учу детей на своих уроках!

– Ну, раз ты так считаешь, дорогой, пожалуй, я у нее действительно останусь! – И я отключила телефон, пока он не передумал.

Ну что ж, вопрос решился сам собой, и у меня совершенно неожиданно образовался свободный вечер. Мне не придется объясняться с мужем, не придется выдерживать многозначительные взгляды и намеки свекрови, не придется сдерживать приступы тошноты. Я могу просто посидеть в кресле, отдохнуть…

Старое резное кресло возле окна как будто приглашало меня. Я опустилась в него, кресло уютно скрипнуло, и я почувствовала покой, покой и свободу…

Машинально я протянула руку к этажерке, взяла с нее первую попавшуюся книгу.

огненная колесница Солнца выкатилась на небосвод и озарила своим сиянием долину Исса. В этот день эту безлюдную обычно долину трудно было узнать. Две огромные армии расположились по сторонам неширокой речки Пинар, окрасив ее выжженные солнцем берега пурпуром, багрянцем и лазурью своих одежд, грозным сверканием испытанных в схватках боевых доспехов.

По левую сторону реки выстроилась в боевом порядке армия Александра.

Сам полководец находился на правом фланге во главе отряда гейтаров – отборных тяжеловооруженных всадников, знатных македонцев и греков, составлявших его личную гвардию. В сверкающих на солнце бронзовых доспехах, вооруженные кривыми мечами – махайрами, гейтары выглядели грозно и величественно, словно каждый из них был воплощением бога войны Ареса.

Кроме двух тысяч гейтаров, на правом фланге македонской армии стоял отряд щитоносцев, три тысячи отборных пехотинцев под командой Никанора, легкая кавалерия, критские лучники и пехота из числа союзных варваров.

Левый фланг занимала тяжелая фессалийская конница и конница греческих союзников, за ними выстроились фракийские и иллирийские пехотинцы.

В центре македонской армии стояла знаменитая фаланга, ощетинившаяся длинными копьями, сариссами, как огромный смертоносный еж. Здесь было восемь полков – девять тысяч македонцев и десять тысяч греков.

На другом берегу реки стояла армия персидского царя.

В отличие от стройного, геометрически правильного построения македонцев персидская армия казалась морем – беспорядочным и безбрежным. С персидского берега доносились ржание коней и рев верблюдов, гортанные крики их погонщиков, скрип тысяч повозок и телег и крики воинов разных племен и народов.

Здесь были высокомерные мидийцы в шапках из позолоченной меди, киликийцы в кованых панцирях, карийцы в пышных шелковых тюрбанах и длинных кольчугах, парфяне в медных кирасах, с кривыми мечами и маленькими круглыми щитами, полудикие жители далекой Гиркании в накидках из тигровых шкур, индийцы в бумажных полосатых одеждах, эфиопы в львиных шкурах, черные белуджи, кочевники Средней Азии, на своих легких, как ветер, конях, ливийцы на четырехколесных военных колесницах.

В центр своей армии, против фаланги Александра, Дарий поставил своих лучших бойцов – греческих наемников, тяжеловооруженных латников-гоплитов, которым не раз приходилось сталкиваться в бою с македонцами. По сторонам от греческой пехоты он разместил отборную персидскую панцирную конницу – испытанных в боях бородатых всадников, вооруженных тяжелыми кривыми мечами. Сам же царь на своей боевой колеснице находился в центре построения, окруженный личной гвардией – отрядом бессмертных. С высоты колесницы Дарий гордо озирал свою огромную армию, уверенный в ее непобедимости.

Персидская армия поражала не только многолюдьем, превышающим человеческое разумение, но и яркостью, небывалой пестротой, разнообразием. Казалось, все племена и народы бескрайней Азии пришли в этот день на равнину Исса, чтобы противостоять армии молодого македонского владыки. Персидское войско казалось морем – бурным и бескрайним морем, перед которым не может устоять никакая сила.

А в стороне от обеих армий, на вершине крутого холма, вздымающегося над долиной Исса, на плоской каменистой площадке, стояли три человека в длинных черных одеждах, в бронзовых масках с прорезями для глаз.

У одного из них, самого высокого, маска была грозной и суровой, у второго, невысокого и плотного, она язвительно усмехалась, словно знала о жизни что-то постыдное и жалкое, у третьего она была бесстрастна и равнодушна.