Фредерик Дар - Слепые тоже видят Страница 10

Сколько времени мы сидим молча, не говоря ни слова? Дыхание Толстяка становится все более прерывистым.

- Ты что... ничего не хочешь сказать? - нарушает он наконец наше обоюдное оцепенение.

- И правда, - говорю я, - чего я все молчу? Ты меня успокоил, Толстяк.

- Как? Но я... Как ты говоришь?

- Это как раз то известие, что мне нужно было обязательно сообщить в этот момент, Берю. О смерти Фелиции! По сравнению с ее смертью моя - так, пустяк! Мысль о том, что она и правда может умереть, переворачивает мне душу.

- Но, Сан-А...

Я улыбаюсь, повернув голову на его голос.

- Не утруждай себя, старина. Если бы маман умерла, я бы это почувствовал. Ты мне подбросил эту страшную весть, чтобы я испытал сильное эмоциональное потрясение, правда? Ты принял за чистую монету заявление этого офтальмолога и надеешься возвратить мне зрение, ошарашив меня как обухом по голове подобной выдумкой?

Берю натянуто смеется.

- Жаль, что ты мне не поверил, - говорит он. - Может быть, твои глаза вновь бы увидели свет божий. Ну ладно... Но это опять же еще не все.

- Нет? - улыбаюсь я. - Глупости лезут, как из рога изобилия?

Он с шумом выпускает газы, видимо для смеха, чтобы меня еще больше подбодрить, и заявляет:

- Ладно, еще одна новость, на этот раз говорю серьезно.

- Да неужели?

- Теперь я берусь за расследование. Шеф приказал. Поэтому, пока ты вне игры, я становлюсь во главе... Значит, начну я с того, что возьму у тебя показания. А ты рассматривай себя просто как свидетеля. Понял, парень? И давай начинай прямо с самого что ни на есть начала. Валяй рассказывай. Я весь внимание...

Я делаю ему знак приблизить свою физиономию ко мне. И как только чувствую, что его щетина колет мне щеку, шепчу:

- Свидетелю плевать на всякие распоряжения! Найди мне мои шмотки, и сматываемся отсюда!

- Да никогда в жизни! Мое командировочное предписание вполне четко сформулировано. Я, Александр-Бенуа Берюрье, назначен вести расследование. А ты если и покинешь госпиталь, то только для того, чтобы ехать домой.

- Я выйду из госпиталя и буду делать то, что мне нравится, господин Берюрье. Паспорт у меня в порядке, и я свободный гражданин. И никто не убедит меня в обратном, а уж тем более не такой толстый сукин сын, от которого к тому же разит винищем. Я допускаю, что ты теперь официально возглавишь следствие. Отныне я поступаю под твое начало, Анахорет. Давай сюда мою сбрую - это все, что я могу тебе ответить. И сваливаем! Ты будешь моей палкой для слепых, собакой-поводырем, небьющейся плошкой и прочее. Будем играть в такую игру: голова - ноги. Ты будешь ногами, но я буду головой. Соглашайся, лучшего предложения не поступит! Меня вырубили, и теперь я должен отомстить. Я найду их чертов камень! Клянусь!

Берюрье - вы его знаете? Это не самая плохая лошадь в нашей конюшне. Он, наверное, даже самый лучший из ослов в своей категории. Вот только смекалка его иногда подводит, и мысль - как входит в его башку, так тут же и выходит, не успев поздороваться.

- Черт бы тебя побрал! Что ты вбил себе в голову? Ты же слепой, как слепая кишка! - кичится мой импульсивный помощник, пардон, начальник.

Но тут же начинает кряхтеть и вздыхать. Конечно же, мне могут возразить, что я веду себя нетактично по отношению к нему.

- Между прочим, ты только что утверждал, будто я не слепой, - говорю я страдальческим голосом.

Я слышу, как открывается скрипучая металлическая дверь шкафа.

Что-то мягкое падает мне на плечо и на грудь.

- Так, вот твои шмотки... Держи трусы... рубашку! Вот твой пиджак! И еще ботинки! На тебе носки! Ты наденешь носки? Пижон! В такую жару я их не ношу. Терпеть не могу! Нужно, чтобы пальцы на ногах жили совершенно свободной жизнью, поскольку, как я помню из памятки о личной гигиене, от жары появляются мозоли.

И он продолжает болтать без умолку, подчас без видимой связи с предыдущим. В принципе понятно, что таким образом он заглушает стыд. Он чувствует, что поступил нехорошо, назвав меня слепым.

- О'кей, жокей, будем вести расследование вместе! - говорит он без всякого перехода. - Держись за мой рукав, а я буду расчищать тебе путь. Даже если на горизонте появится всего лишь кучка собачьего кала - нет проблем, я уберу. Ты доволен?

- Посмотрим, - наученный горьким опытом, осторожно говорю я.

Внезапный приход мадам Бертран может существенно осложнить ситуацию.

- Ага! Что я вижу? Он одевается! Решил слинять! - брюзжит старушка. Вы не имеете права! Вы должны лежать, не вставая! Я не позволю! Я доложу доктору Кальбасу...

Слышен шорох одежды, шарканье ног, затем тихий стон.

- Ты, мартышка! Ты заткнешься или я тебя урою? - рявкает Берю. Затем обращается ко мне: - Так, ну все? Готово, хватай меня за руку и держись крепче. Только хочу тебя предупредить об одной-единственной вещи, друг мой: не надо давить мне на жалость! Запомни: тебе трудно оттого, что ты слепой, но я тебя веду, потому что мне так нравится!

Глава (если посчитать) пятая

Думаю, что если бы понадобилось снимать документальный фильм о короле дураков в изгнании, то можно сейчас просто повернуть камеру на меня.

Ох, судьба-индейка, мой бедный Сан-А. Неуверенные при ходьбе ноги слишком высоко задираются, левая рука отставлена в сторону, прыжки как у козла, внезапные остановки, ступни не ступают, а скорее ощупывают землю - и так без конца...

Ах, как это сложно - быть начинающим слепым. Обучение будет долгим. Полным синяков и шишек. Я буду разбивать себе рожу чаще, чем вы предполагаете - можете улыбаться в предвкушении! Я чувствую себя совершенно беззащитным, смешным. Выброшенным. Как говорил один мой друг: "Я отдал бы десять лет жизни, чтобы точно знать, проживу ли еще двадцать!" Никогда еще я не ощущал, насколько шатки наши обычные познания мира. Я как увалень-шмель на открытом пространстве. Полном опасностей, как мне кажется, и вреда в самом низком смысле этого слова.

Мне иногда снится, что я в агонии, умираю, лечу в ад. Это кошмары. И я ничего не могу поделать. Я подвластен чужой воле: все мое тело, душа. И мне уготованы страшные испытания, моральные и физические. Мороз пробирает от ужаса. Но потом вдруг мой темперамент берет верх, и я отчаянно сопротивляюсь. Я говорю себе: "Какого, собственно, черта!" И все становится на свои места. Моя броня наглухо закрыта - я опять чувствую себя в своей тарелке.

Сейчас все примерно так же. Вначале я вроде бы был в ужасе от безысходности, от страха. От беспомощности, от мысли, что могу грохнуться на каждом шагу, удариться обо что-то, разорвать одежду. Быстро приходишь к выводу, что ты выброшен обществом. Я потерян, я никому не нужен. Пот прошибает меня, рубашка липнет к спине. Сердце бьется как бешеное. Комок стоит в горле. Горе в чистом виде затопляет меня всего до последней клеточки.

- Тихо, парень! Спокойно! Осторожно, здесь камень, рули сюда...

Берю пилотирует меня как надо.

Вместо того чтобы быть ему благодарным, я начинаю брюзжать. В голове одни ругательства. Я готов поносить всю вселенную: Толстяка, солнце, мысль о божественном Провидении, вбитую мне в далеком детстве. Хочется плюнуть на всех, обозвать, оскорбить. Сказать им, что все они скоты, валятся на мою несчастную голову, что я их ненавижу. Я хочу к Фелиции. Я хочу к моей маман. Больше мне ничего не нужно! Прижаться к моей старушке, просить ее вылечить меня. Взять ее за руку, как когда-то в детстве, когда я только начинал ходить, и жизнь была полна опасностей. Я убеждаю себя, что она найдет средства избавить меня от этого проклятья. Маман всегда придумает лекарство для своего сына. Мне так это необходимо! Чтоб мне кто-то помог! Чтоб меня кто-то спас!

Он был прав, мой Александрович: нужно возвращаться во Францию. В любом случае с работой покончено. Меня ждет пенсия, награды. Тяжело ранен при исполнении трудной и опасной миссии. Ослеп при сопровождении этого проклятого камня, которым завладели какие-то гады, использовав страшное неведомое оружие.

Ярость опять охватывает меня. Ох, попались бы они мне, я бы им, слепой или нет, устроил веселую жизнь!

Но ярость вдруг трансформируется в наплыв смелости. Я снова чувствую свою стойкость и упрямство. Пока он жив, Сан-А, он будет сопротивляться, друзья мои! Он скажет свое твердое нет всему, что является беззаконным, несправедливым, даже просто пошлым.

- Что это у тебя физиономия такая злая? - осведомляется Берю.

- А ты как бы выглядел на моем месте? Небось тоже вряд ли стал бы радоваться.

- На кой черт так убиваться?

- От этого становится легче.

- А, ну тогда валяй!

Мы бредем по кривым улочкам Кельбошибра.

- Куда мы идем, шеф? - спрашиваю я, чтобы отвлечься.

- В гараж, взять амблифийную машину, которую я заказал.

- Что это за амблифийная машина?

- Черт, ты что, не знаешь? Да не придуривайся, Сан-А. Это машина, которая ходит по воде как по земле!

- Ты имеешь в виду амфибию? - ухмыляюсь я.

Берю останавливается. Я знаю его физиономию в такие моменты. Он обычно краснеет, волосы на ушах топорщатся, глаза вылезают из орбит, он пыхтит, подыскивая слова, челюсть отваливается, и он сглатывает слюну.