Леонид Марягин - Экран наизнанку Страница 10

Режиссерские соображения перемежались бытовыми зарисовками.

- Я был безвестным заштатным сценаристом и отдыхал в санатории, говорил Ромм, - ко мне подошла отдыхавшая там же актриса Раневская и басом заявила:

- Молодой человек, я всегда мечтала с вами работать, я безумно люблю ваши фильмы "Бухта смерти" и "Привидения, которые не возвращаются", - имея в виду фильмы Абрама Роома.

- Я не режиссер, - ответил я.

- Неправда, - пробасила Раневская, - человек с таким лицом, - она указала почему-то на мой нос, - не может не быть режиссером, только зря вы сбрили бороду.

Эта байка рождала следующую:

- Когда я начал снимать "Пышку", ко мне подошел Абрам Роом и сказал:

- Молодой человек, вам придется сменить фамилию.

- Зачем?

- Нас будут путать.

- Я постараюсь, чтобы нас не путали. - Михаил Ильич замолчал и почему-то грустно добавил: - Кажется, не путают...

Стряхнув секундное оцепенение, он продолжал:

- Кинозвезда тридцатых годов, известная своим вольным поведением, потребовала у меня, дебютанта, снимать ее в роли Пышки. Набрался смелости, ответил: "Мне нужна крестьянка, играющая проститутку, а не наоборот".

Жизнь на съемочной площадке все-таки теплилась - оператор, прерывая беседу, просил принести какой-нибудь предмет на стол. Ему для жесткой композиции нужна была первоплановая деталь.

- Да, деталь - вещь великая, она создала мне международную известность, - поддерживал, казалось, совершенно серьезно это идею Ромм, только озорные искорки бегали за очками, - на "Мосфильм" приехал Ромен Роллан, в числе прочих картин дирекция решила показать ему "Пышку".

На съемке проезда кареты в "Пышке" мы хотели чем-нибудь оживить кадр. Рядом бродило пяток уток. Помреж быстренько вогнал их в кадр. Мы сняли...

Ромен Роллан посмотрел картину и сказал, что в ней есть Франция, особенно растрогали "руанские" утки.

Окружающие смеялись, Ромм заводился и продолжал:

- А вот Мэри Пикфорд мы взяли на "Мосфильме" другим. Показывали отрывки из наших фильмов, в основном митинговые и батальные. После просмотра ее спросили:

- Ваше впечатление?

- Никогда не видела столько мужчин сразу.

Это рассказывалось в 1955 году. Воспринималось курьезом, но сейчас начинаешь понимать, что стремление к конкретности и человечности нового кинематографа, выраженное в "Девяти днях одного года" и в "Обыкновенном фашизме", существовало в Ромме уже тогда.

Ко многим своим фильмам он относился иронически. Меня поражало тогда это небрежное отношение к его ленинским, канонизированным фильмам.

- Заурядные политические детективы, - говорил режиссер.

Далеко не всегда режиссер бывал оживленным и общительным. Помню, как заглянул в его кабинет и увидел Михаила Ильича перед зачехленным диваном, на котором рядком стояли принесенные художником эскизы. Мастер разрешил войти, и я наблюдал, как он мрачно переводил взгляд с работы на работу. По мне, эскизы были написаны сочно, свободно и представляли выразительные четкие композиции. Ромм взял в руки эскиз "Комната консьержки", прислонил его к шкафу, где было посветлее, надолго застыл в неподвижности.

Потом вздохнул и сказал:

- Ну что ж, здесь, пожалуй, можно снимать.

- А разве эскизы пишутся не под мизансцену? - не удержался я.

- Это - в теории, а на практике - вот так, - и он указал на эскиз, где скошенная лестница и металлическая кровать занимали все пространство листа.

Никогда не забудутся часы, проведенные с Роммом в Риге, в киноэкспедиции. Он иногда брал меня с собой на прогулки, заходил к букинистам, бродил по старому городу, прикидывал и уточнял будущие сцены. Однажды остановился у огромного щита кинорекламы, на котором горело название: "Звезды на крыльях", и сказал:

- Этот фильм я разругал! И нажил еще одного режиссера-врага. - Как бы предвидя мой вопрос: "Зачем это нужно?", добавил: - В кино без режиссеров-врагов не получается. Если имеешь принципы...

- Принципы отягощают жизнь, а подчас и просто делают ее опасной, улыбался Ромм, поправляя солнцезащитную кепочку, заимствованную на время в костюмерной картины. - Я в войну был худруком Ташкентской студии. И по должности старался ко всем, вне зависимости от ранга и популярности, относиться одинаково. На студии снимались "Два бойца". Борис Андреев тогда крепко пил. Срывал съемки. Когда он приходил в себя, я делал ему серьезные внушения. Он каялся и клялся, что больше в рот ни грамма не возьмет. Но... набирался снова и вот тут пытался свести со мной счеты. Однажды в понятном состоянии молодой, огромной, бычьей силы он явился к директору студии старому эвакуированному одесскому еврею - и потребовал сказать, где Ромм. Директор направил его на худсовет, хотя знал, что я в павильоне. Андреев ввалился на худсовет, подошел к ближайшему члену худсовета, приподнял его над полом и спросил:

- Ты Ромм?

- Нет, - в испуге ответил тот.

Андреев посадил его на место и взялся за следующего... Худсовет состоял человек из двадцати. И каждого Борис поднимал в воздух и спрашивал:

- Ты Ромм?

Перебрал всех присутствующих, сел на пол и заплакал:

- Обманули, сволочи. Мне Ромм нужен! Я должен его убить!

В номере гостиницы, отдыхая после съемок утомительного объекта "Дорога бегства" с тысячной массовкой, Михаил Ильич, облачившись в шерстяную, крупной вязки кофту и водрузив очки на нос, раскладывая пасьянс, говорил с долгими паузами во время перекладывания карт:

- В каждой профессии есть стороны, которые не приносят ничего, кроме отвращения. В режиссуре - тоже. Пожалуй, только десять процентов удовольствия... Но этого достаточно, чтобы эту профессию любить...

Я был очень внимателен к поведению мастера на площадке, но от меня подчас ускользала его работа с исполнителями больших и малых эпизодов, хотя я точно знал, что никаких предварительных репетиций не было - сам доставлял по обязанности помрежа этих актеров на съемку. Работая уже на другой картине, я спросил у замечательной вахтанговской актрисы Елены Дмитриевны Понсовой, как Ромм работал с ней, когда она играла консьержку в "Убийстве на улице Данте".

- Никак, - ответила Понсова, - он просто показал, как войти и как поправить шляпку.

Актрисе театра Вахтангова, чувствующей яркий рисунок, оказалось достаточно четкого характерного штриха, предложенного режиссером, чтобы создать тип стареющей кокетки.

Ромм обладал огромным даром чувствовать природу характера и находить соответствующую ему природу актера-человека.

Как-то съемочная группа смотрела пробы на роль Грина - импресарио главной героини фильма Мадлен Тибо. Пробовались знаменитые Массальский и Плятт. Зажегся свет. Все повернулись к Михаилу Ильичу.

- Будет сниматься Плятт, - после небольшого раздумья сказал мастер и вышел из зала без объяснений. На пути к выходу со студии я спросил его:

- Почему Плятт, а не Массальский?

- Ты читал сценарий?

Сценарий я не только читал, я знал его наизусть. Второй режиссер Инденбом не допускал меня к работе, пока я не выучу сценарий.

- Да.

- Помнишь, там есть сцена, когда Грина под благовидным предлогом выставляют из комнаты?

- Помню.

- Так вот, Плятта выставить можно. Он уйдет, отшутившись. А Массальский вызовет на дуэль.

Уроки Ромма продолжались, даже когда я не был связан с ним службой. Свой первый экранный опыт - учебную работу для ЛГИТМиКа - я решил сначала показать Михаилу Ильичу, а затем уж везти в институт. Мастер снимал тогда "Девять дней одного года". Не без трепета забился я в угол просмотрового зала в третьем блоке "Мосфильма", но Ромм попросил меня... переместиться:

- Ты режиссер - садись к микширу.

Фабула моего "опуса" была несложна: врач спешил на операцию ребенка, хватал такси, и водитель, невзирая на обстоятельства поездки, брал с врача много сверху. В финале, когда на глазах шофера происходила подготовка к операции и он нравственно прозревал, никто из присутствующих уже не хотел видеть в нем человека.

Михаил Ильич проанализировал развитие действия и поведение актеров:

- Все вроде верно. Здесь точка. И здесь точка. И играют в обстоятельствах. Но в чем главная беда - в выборе актеров. На роль врача ты взял актера, про которого сразу ясно - он хороший, а на шофера - с отрицательной внешностью. И, как бы они ни играли, я сразу, в начале ленты, понял, кто из них что стоит.

Сколько раз на просмотрах кинопроб, фильмов и спектаклей я вспоминал это замечание мастера...

Михаил Ильич помогал, и не только мне, и творчески и организационно. Он обращался к Довженко, прося принять меня на первый курс, чтобы затем взять к себе на второй. Писал адмиралу, командиру военно-морской базы, где я тогда служил, прошение демобилизовать меня к началу съемок замысленной им тогда картины "От февраля к октябрю" по сценарию А. Каплера; рекомендовал на самостоятельную постановку...

Не все его просьбы выполнялись, но дорого было желание облегчить жизнь молодых кинематографистов, которым он во многом верил авансом. Однажды с направлением на постановку диплома на "Мосфильме" я пришел к Ромму в кабинет. Передо мной сидел старый усталый человек. За дверью комнаты стояли просители. Михаил Ильич пробежал бумагу и глухо осведомился: