Михаил Петров - Гончаров влезает в аферу Страница 10

Мы шагали через рельсы, мимо стрелок, составов, бесхозных паровозов и наконец подошли к обгоревшему купейному вагону без стекол. Вагон был обитаем. При нашем приближении в щелях появились серые, синие и карие глазки; воспаленные и заплывшие, они смотрели с надеждой и ожиданием. Слышалось шуршание, жаркий и страстный шепот.

- Говорю тебе, профессор кого-то зацепил, - объясняла женщина.

- Да кого он зацепил? Триппер если только, - возражал в ответ сиплый баритон.

- Товарищи, прошу не беспокоиться, - поднимаясь в вагон, объявил старик. - Мы по делу с господином... э-э-э...

- Ежиком, - подсказал я.

- Да, с господином Ежиковым. Нина Ивановна, нам бы купе минут на тридцать.

- Вы, Самсон Данилович, еще за вчерашнее не рассчитались.

- Нина Ивановна, вы же меня знаете...

- Ладно! Седьмое купе... Я зайду?

- М-м-м... Попозже.

- Когда ничего не останется, - проворчала вагонная начальница, пропуская нас.

Седьмое купе оказалось комфортабельным. Разбитое окно было заделано фанерой, спальные полки закиданы всевозможным тряпьем, а вместо вышибленной двери висел брезентовый полог.

С ловкостью фокусника старик явил на свет два алюминиевых фужера и надкушенное яблоко. Церемонно осведомился при этом:

- Простите, с кем имею честь?

- Константин, - ответил я лаконично, вытаскивая из кармана пузырь. - А вы давно здесь обитаете?

- Здесь - это в каком смысле? Вагон, город, область, страна? Или на этом свете?

- В городе.

- Почитайте, шестьдесят лет, с момента рождения. Ваше здоровье! Дергая кадыком, старик с жадностью засосал водку.

Я проделал то же самое. Игнорируя надкушенное яблоко, закурил.

- А ты, папаша, фамилию такую слышал - Герр?

- Герр... Ну конечно. - Эйнштейновские уши ходили в такт желвакам и, очевидно, помогали старику сосредоточиться. - Герр известным прохвостом был. Теперь предпринимателем бы назывался, а в двадцатом году в расход пошел. Сбежать не успел.

- А вы откуда знаете?

- А я, дорогуша, историк! Ну да, преподаватель истории.

Вот это попадание! Есть еще нюх у легавой собаки Гончарова.

- Ну-ну, - подталкивал я, подливая. - Кто же он такой?

- А вам зачем?

- Я, папаша, тоже историк, - протягивая деньги, закручивал я баки старику. - Пошли кого-нибудь, еще возьмем. И пусть колбасы принесут... Так кто такой был этот прохвост Герр?

- А был он золотопромышленником и по тем временам шельмовал изрядно. Сейчас-то бы в масть пошел, за своего, а тогда это в глаза бросалось. Ну да он не очень переживал, дела в гору шли.

- И каким образом?

- Самым что ни на есть классическим. Когда-то он на Урале у Демидова в управляющих вроде бы ходил, там и навострился. Делал аферы - пальчики оближешь! Закажет участок, начнет разработку россыпи - и на тебе: сумасшедшее содержание, раз в десять больше прогноза. Прибыль налицо. Налицо и желающие перекупить. Перекупают, оформляют документы, а на участке том, кроме дерьма собачьего, ничего нет. Хотя еще вчера покупатель своими руками с лотка граммов по пять снимал. Чудеса? Не совсем. Просто он накануне походит с верным своим холопом и жуликом Сашкой да кое-где в землю из ружьишка пальнет. Сашка замечает, а наутро пробу для покупателя сам оттуда и ковыряет.

- Ну и что?

- А то, что вместо дроби он патрон золотым песочком славно фаршировал. Так и жил: сначала своим тюльку гнал, а потом и заморским промышленникам. Несколько раз его пытались бить, но он все ускользал. А вот в двадцатом попался, и крепко. Говорят, не без участия своего же брата-промышленника. Кто-то капнул. И, как говорится, "ваша не пляшет".

- Ясно.

Дело принимало для меня новый, причудливый выверт. Но жареным запахло до гари.

- А что дальше?

- А дальше, молодой человек, чертовски интересно мне знать, что это вас так волнует судьба убиенного немца?

- Да мент это, профессор, - неожиданно донеслось из-за тонкой вагонной переборки. Несколько секунд спустя полог отодвинулся, и в дверном проеме появилась жуткая рожа ветерана-рецидивиста. В купе ввалилась оплывшая водкой и жиром туша. Бандюга, надвинувшись на меня, наступил мне на ногу. Я невольно ее отдернул. - Чё дергаешься, сволота? Бабки есть - отстегивай, может, тогда не замочу. Ну, шевелись, сука!

Он двинул меня коленом в подбородок. Я отлетел в проход между полками. И тотчас, изловчившись, саданул его правой ногой по колену. Раздался хруст, кретин послушно улегся в коридоре, вереща и матерясь как тридцать проституток, вместе взятых.

- Может, мы продолжим в другом месте? - обратился я к Эйнштейну.

- Да, конечно. Бегите! Сейчас они все соберутся...

Эйнштейн указал на окно. Естественно, так было удобнее, потому что в коридоре уже послышался топот. Выбив размокшую фанеру, я неторопливой рысью покинул "малину" на колесах. Запомнить время и место новой встречи не составило труда - кинотеатр "Сокол", ровно через час.

Что и говорить, информацию я раскопал первосортную. Старичок - блеск: историк, алкаш, говорун. Все необходимые качества в одном человеке.

О-ля-ля! Кажется, уголовный детинушка очухался и желает меня догнать. Господи, ну и рожа! Воистину "прекрасной внешности был ум прекрасный дан". Заскочив в открытый тамбур стоящего рядом состава, я с интересом наблюдал: выдержит ли алкашеское сердце такую сумасшедшую нагрузку?

Выдержало! Более того, пыхтя и отдуваясь, он полез в вагон, что мне совершенно не понравилось. Сняв стопор откидной площадки, я воздвиг для преследователя непреодолимую преграду. Подмигнул проводнице и через другую дверь убрался восвояси.

* * *

Приняв душ и переодевшись в цивильный костюм, я расположился в кафе напротив кинотеатра "Сокол" и в ожидании историка-краеведа заказал солянку под коньяк. Она, в отличие от выпивки, оказалась вполне приличной. Когда показалась долговязая фигура старика, я уже очистил тарелку и, постучав в стекло, заказал еще две порции.

Эйнштейн подошел к столу, весьма эмоционально реагируя на запахи пищи и выпивки. Проворно усевшись напротив, раскурил бережно выуженный из кармана бычок. Он пытался держаться независимо.

- Нехорошо вы поступили, Константин. Кабан до сих пор в себя прийти не может.

- В себе ему делать нечего. Шибко буен. Примите, Самсон Данилович, пододвинул я старику стакан коньяку.

- Итак, продолжим наш экскурс? Я вам поведал о расстреле Герра.

- Так... А семья?

- Семью, как ни странно, не тронули. Остались после него жена и двое детишек-несмышленышей, лет по восемь - десять Мальчик и девочка. Забегая вперед, скажу: Олег погиб во время войны, а Ольга вышла замуж и продолжала жить с матерью в старом доме на берегу. Он и сейчас стоит. Крепкий дом, каменный, там склады после войны были, до недавнего времени. Ольга в сорок четвертом родила дочку. Не пойму, куда вы клоните? Вам что, нарисовать все генеалогическое древо семьи Герров?

- Не обязательно. Только ту ветвь, откуда девица Лия произросла.

- Лийка! Господи, Лийка!

- Вы ее знали?

- Конечно. Лет десять - пятнадцать тому назад преподавал ей историю. Где она сейчас?

- Не знаю, поэтому и интересуюсь. Какая она была?

- Была?

- Ну есть! Какая есть?

- Умная девонька, остренькая, училась хорошо, только с гонором. Она и есть внучка Ольги, от Катерины, что родилась в сорок четвертом. У нее мужа не было, и потому Лию записали на фамилию прабабки - Герр. Лет шесть-семь назад, окончив школу, она выехала в Москву с надеждами на ВГИК, но провалилась. Назад сюда не вернулась, а поступила в иняз в каком-то сибирском городе. Вот вам вкратце ее генеалогический прутик. Позвольте... Старик потянулся к бутылке, но я остановил его, потому как выжал из него не все.

Эйнштейн крякнул и выжидающе поглядел умными рачьими глазами.

- Вы не замечали за ней чего-нибудь необычного? - деликатно подталкивал я старика.

- Да нет. Девчонка как девчонка.

- Кто жив из родных? Не знаете ли, где мать, есть ли брат, кум-сват?

- Мать живет и процветает. В торговле, сердечная, мается. Сынишку на свет произвела - братика для Лийки, правда, от другого папы. А вот бабка Ольга умерла лет десять назад.

- Как они жили?

- А вот тут есть интересные моменты. Пока была жива старуха, жили богато. Домище содержали огромный - это бабы одни, заметьте. В конце войны дом у них, как это... приватизировали, а им выделили избенку. Когда выселяли, старуха блажила, ни за что не соглашаясь, ее силком, говорят, тащили. Тут с ней ударчик случился, вскоре и вообще к господину Герру, мужу любимому, отошла. В царство небесное. Осталась Ольга одна, с маленькой Катькой на руках и похоронкой на мужа. Вроде бедствовать должна, но нет. Ольга драгоценности, что старуха от обысков сберегла, на кон поставила. Так что в послевоенную голодуху неплохо перебивалась на побрякушки, сбереженные бабкой.

- А было что сберегать? - ненавязчиво спросил я, чуть-чуть наполняя рюмки.

- Безусловно. Вообще ходил слушок о несметных богатствах папаши Герра. Кроме всего прочего, он и трактир содержал, в своем же подворье. А здесь история совсем темная.