Владислав Куликов - Совсем другая жизнь Страница 10

Филин не любил большие сборища. Не увлекался спиртным. Лучшим отдыхом для него было посидеть в тишине с книжкой. Он уставал от общения с людьми, тем более — от неформального общения. Но отдохнуть не получилось. Костю вызвал шеф и в приказном порядке отправил на вечер.

— Кстати, там будет Ленка, моя племянница, отвечаешь за нее головой, — сказал Мазуров.

Почему охранять ее попросили (да так попросили, что не откажешься) именно его, Филин так и не понял. Однако перед вечером он долго начищал (до блеска!) ботинки и гладил брюки от своего лучшего костюма.

На вечере племянница выглядела ослепительно. Длинное вечернее платье плотно облегало талию. Голые плечи, пышная прическа, разрез на правой ноге — все было точно так, как Филин любил.

Хотя…

Когда он успел полюбить все это?

Они сели за один столик. Филин откровенно тяготился своей миссией. Поглядывал по сторонам. Молчал. Не улыбался.

Леночка обижалась и грустила. Сначала она даже хотела просто встать и уйти. Но это означало бы признать поражение. Нет! Ей надо было сделать так, чтобы Филин потом горько раскаивался за свое невнимание к ней!

Она последовательно закидывала удочку, предлагая разные темы для разговора.

Неожиданно он клюнул на ту наживку, на которую женщина меньше всего ожидала.

— В вас есть загадочность, — произнесла она, мысленно называя себя дурой за такое откровенное (и глупое!) заигрывание, — по-моему, вы похожи на Печорина. Знаете, «Герой нашего времени»?

— Читал. В школе, — сухо ответил Филин.

— Помню, мы еще в школе писали сочинение, — Леночка непринужденно улыбнулась (с каким трудом давалась эта непринужденность!), — в чем реализм и романтизм Печорина. Вы случайно не знаете?

— Знаю. — Константин сурово посмотрел на нее. — Сейчас объясню. Проблема Печорина в том, что жизнь ему не в радость.

— Это и так понятно. А вам в радость?

— Речь сейчас не обо мне. Он не знает, что надо сделать, чтобы было в радость. Только дурью мается да подает плохой пример школьникам да студентам-филологам. — Филин говорил серьезным тоном, но в его глазах, впервые за все время, сверкнул какой-то озорной огонек. — Поэтому его значение не так велико, как превозносят всякие Белинские и особенно современные критики с профессорами.

— Я не согласна с вами.

— Объяснил бы как жить, показал бы дорогу — тогда да, я первый бы снял перед ним шляпу, — продолжил он. — Беда в том, что свой выход нашли профессора и критики, навязывающие свой взгляд на Печорина. Кропай статеечки, получай гонорарчики. Учи себе жизни студентов. А особо симпатичных студенток води на отдельные зачеты с водочкой в кабинет. Вот истинная радость жизни, спасибо Печорину.

— Вы циник.

— Нет, я реалист. С помощью Печорина, как символа русской литературы, соблазняют отдельных студенток, берут взятки со студентов (и студенток с высокими моральными принципами). И в этом плане в Печорине больше реализма. С другой стороны, каждый студент тоже мечтает написать что-то умное про Печорина, продать книжку, стать профессором. И тоже зарабатывать деньги да соблазнять студенток. И в этом плане в Печорине больше романтизма.

— Какой вы ворчун. — Леночка рассмеялась.

— Пожалуй, вы правы, — Филин вздохнул.

Внутри него было стекло. Им Константин ограждал себя от внешнего мира. Чем старше он становился, тем все более в тягость становилось для него общение с людьми. Поэтому и закрывался от них воображаемым (очень прочным) стеклом. От мужчин, и особенно — от женщин.

Жизнь научила: стоит повернуться к человеку обнаженной душой, и туда нанесут удар. Поэтому Константин всегда был сдержан. И с некоторых пор ни с кем не сходился близко.

До сегодня стекло было пуленепробиваемым. Но сейчас по стеклу ползла трещина. От нее отходили в сторону веточки, отчего трещина была похожа на сухое дерево.

Это стучалась в стекло Леночка. Как ей удалось довести дело хотя бы до трещины? Филин твердил себе: ничего особенного в этой женщине нет. Разве что запах… Чудесный, сиреневый, с примесью чистой родниковой воды. А еще в нем была свежесть утренней росы, лежащей на зеленой травинке. И еще чуть-чуть волнующего эфира.

— Странно, для офицера вы хорошо разбираетесь в литературе, — заметила она.

— Вы плохо думаете об офицерах.

— Я их хорошо знаю.

Как бы то ни было, разговор завязался. Что уже являлось маленькой победой Леночки.

— Вы закончили университет? — поинтересовался Филин.

— Да, — ответила она, — после школы поступала в МГУ. Не прошла по конкурсу. Вернулась в Алма-Ату (я оттуда родом). Закончила педучилище, поступила в местный университет… Вот так.

— А почему тогда вы не офицер?

— Сейчас прохожу аттестацию. Скоро, наверное, получу звездочки…

— Как же попали в Таджикистан?

— Ой, даже не знаю. Приехала поздравлять дядю Гошу с днем рождения…

— Кого, простите?

— Дядю Гошу, да вы его знаете, он ваш начальник.

— Знаю. — Филину просто в голову не приходило, что генерала Мазурова кто-то может называть просто: дядя Гоша. Ну, а с другой стороны: почему нет?

— В общем, приехала, да так и осталась.

Леночке было спокойно и уютно рядом с Филином. Он, правда, не был красавцем. Какой-то он скованный, замкнутый. Ноги не то чтобы кривые, но эллипсом. Изогнутые, как сабли казаков…

Поэтому Леночка немало удивилась, когда после первой мимолетной встречи увидела Филина во сне. Вернее, тогда это был еще незнакомый капитан, случайно увиденный в приемной. Он вошел в ее грезы без спроса. Неожиданно, но твердо. Вытеснил оттуда атлета с умными, как у собаки, глазами. Улыбнулся и протянул ей руку.

— А вы как попали в Таджикистан? — спросила она.

— Получил приказ. Собрался. Приехал…

У нее было странное ощущение, будто маленький приплюснутый нос мужчины обнимал ее своим дыханием. И забирал часть ее аромата…

Время от времени их взгляды встречались. У обоих в висках начинала пульсировать кровь… Леночка не понимала, отчего у нее кружилась голова: то ли пришла любовь, то ли играло в крови шампанское. Ей хотелось — страстно, до боли — найти лазейку в стене, ограждавшей внутренний мирок Филина. В нем чувствовалась надежность. Правда, было одно «но». Глаза Филина никогда не смеялись. Даже когда он шутил, улыбался, взгляд все равно пристально и серьезно смотрел на собеседника. Будто сканировал. От этого было чуточку не по себе.

— Можно вас пригласить? — К Леночке подошел молодой старший лейтенант в белой рубашке (Филин его знал — перевелся недавно из Питера).

— Извини, дружочек, я не танцую сегодня, — вежливо ответила она. Но было в ее тоне что-то такое, что отбивало желание спрашивать второй раз…

Громкая музыка мешала разговаривать. Но они все же говорили. И не важно о чем, важно — как. Казалось, что стекло Филина теперь уже ограждало их двоих.

Вдруг Леночка стала поглядывать на часы.

— Ты торопишься? — разочарованно спросил Филин, не замечая, как переходит на «ты».

— Немного… Я обещала позвонить домой. Да и дядя Гоша будет волноваться. Ты проводишь меня?

Филин встал и взял Леночку за руку. Женщина в ответ сжала его ладонь.

Мазуров с племянницей жили в служебной квартире в одном из высотных зданий недалеко от центра. От комендатуры — от силы десять минут пешком…

Дорога шла мимо аккуратного особнячка городской прокуратуры, огороженного забором. Возле ворот стояла армейская кровать. На голой сетке сидели два солдата-таджика в коричневом камуфляже. Из открытых окон доносились истошные крики и стоны.

— Работают люди, — заметил Филин.

— Как? — не поняла Леночка.

— Вы слышите? — Он сделал паузу, давая спутнице «насладиться» криками. — По-моему, это называется допрос с пристрастием…

— Неужели правда? — На ее лице было неподдельное изумление. "

«Наивная», — снисходительно подумал Константин, так как знал не понаслышке методы работы местных спецслужб (а также и прокуроров).

В это время крики сменились английской речью и гнусавым голосом переводчика: «С тобой все в порядке, крошка?» — «Да. Почему ты так долго?» — «Пробки»…

Тьфу.

В прокуратуре смотрели американский боевик. В глубине комнат Филин заметил голубые отблески…

А ведь чуть было и сам не поверил…

Возле дома Мазурова — голубой башни-девятиэтажки — они остановились.

— Ну вот все, — с грустью сказал Филин.

— Пойдемте, пойдемте, — произнесла Леночка, — приглашаю вас на чашку чая…

Она и сама испугалась своих слов.

Ведь ясно же, что это не просто предложение попить чаю, это предложение перейти границу отношений. Можно, конечно, и не переходить совсем, просто чуточку заступить. Но кто знает, будет ли у них возможность вернуться?