Александр Аде - Осень надежды Страница 10

Много чего мне довелось совершать в этой непредсказуемой жизни, но сторожить тинейджера у порога школы еще не случалось.

За стеклами «копейки» светает. Между домами брезжит бледно-розовая заря – и вскоре, в десятом часу, уже вовсю сияет утро. Потом солнце ныряет за тучу, окружающая действительность разом тускнеет, и в школьных дверях возникает Ромка.

На нем оранжевая курточка, джинсы и кроссовки. За спиной ранец. Куда пацан намылился? А он, мельтеша длинными тонкими, как ходульки, ногами, во всю прыть несется через дорогу. Вылезаю из «копейки» и, рискуя попасть под колеса машин, мчусь за ним.

Конечной целью нашего маленького путешествия оказывается торговый центр «Арктика». Вслед за пацаном влетаю в автоматически раздвигающиеся стеклянные двери – и… Белых медведей и моржей не обнаруживаю, видать, не сезон, зато оказываюсь в рафинированном царстве шмотья и побрякушек. За стенами хмурый осенний город, а здесь Европа в чистом виде, даже бьет небольшой фонтан.

Ромка плывет на эскалаторе на третий этаж и пропадает в дверях «Фарт-клуба» – зала игровых автоматов.

Немножко для верности повременив, заворачиваю туда же. И что вижу: наследник Ионыча – с видом завсегдатая – сидит на высоком табурете перед одноруким бандитом, сражаясь один на один с неумолимой судьбой. И на его глазасто-губастой рожице отчетливо проступают перипетии этой битвы века. Иногда она (рожица) озаряется ликованием, и Ромка испускает боевой клич, но чаще страдальчески морщится, и сынишка президент банка в бессильной ярости лупит по воздуху кулачками.

Выхожу на улицу. Неторопливо фланирую на некотором расстоянии от дверей «Арктики», потом снова наведываюсь в этот мирок цивилизованного шопинга и заглядываю в «Фарт-клуб». И застаю ту же картину: автоматы (их пять и все заняты) и погруженный в схватку Ромка.

Так продолжается около часа. После чего пацан выносится из торгового центра и чешет, как оглашенный, и мне приходится поднапрячься, чтобы не отстать. Он влетает в двери школы. А я, запыхавшись, неторопливо шагаю к «копейке», усаживаюсь в нее, набираю номер сотового Ионыча.

– Не скажите, какие сегодня у Ромы уроки?

– А это вам зачем? – изумляется он.

– Тайна следствия.

– Если откровенно, я не в курсе. В течение получаса позвоню, назову.

И действительно, минут через двадцать сообщает, что у Ромочки первый урок математика, второй и третий – физкультура, четвертый – биология.

– А он что, от физры освобожден?

– У него нелады с сердцем.

Вот оно как. А, между прочим, к своим одноруким бандитам скакал как здоровый. Похоже, парень всерьез подсел на иглу игромании. А выигрывает не всегда. Стало быть, ему – кровь из носа – постоянно требуются башли. А где их достать?

Тут волей-неволей возьмешь да и обчистишь родного тятьку. Тем более что Ионыч у парнишки вряд ли вызывает положительные эмоции.

P.S. Кстати, автоматы в «Арктике» принадлежали некогда Коню, а затем – Стелле. Невольно задумаешься о том, что все на этой планетке-невеличке взаимосвязано и переплетено. Суждение банальное, но правильное.

Около двух из школы выстреливает стайка пацанят. Ромка забирается в поджидающий его джип, и железная зверюга, тяжеловесно утюжа колесами опавшие листья, движется в сторону окраины, потом – за город и доставляет отпрыска Ионыча в коттедж.

Мой рабочий день завершен. Из коттеджа пацаненок не вырвется, стало быть, сегодня мне следить не за кем. И я отправляюсь в город, размышляя по дороге: где мог раздобыть Ромка качественного живописца для копирования этюда? И не нахожу ответа. Ох, боюсь, зря я пасу сынишку банкира, только попусту трачу время…

Не успеваю домыслить эту печальную мысль – почесывая и щекоча мою задницу, электронным кузнечиком звенит-стрекочет мобильник.

Подношу коробочку к уху – и в меня вливается густой жизнерадостный басок Акулыча:

– Наше с кисточкой усем Королькам и прочим чудакам! Отныне можешь не трепыхаться. Сыскался плохиш, убивец твоего батяни.

– Он у вас? – мое сердце щемяще сжимается.

– Да как тебе сказать, голуба. С одной стороны, вроде бы и у нас, и уж точно не слиняет, даже наручники без надобности и решетки на оконцах. И даже – ты не поверишь, птаха, – стены не требуются. А с другой…

– Помер, что ли?

– Угрохали. Аккурат во время трудового порыва – когда кончал некого бизнесмена. Ежели желаешь на красавца поглядеть, милости прошу к нашему шалашу. Фотку покажу. И в натуральном виде представлю, пока землице не предали. А хочешь – разрешу в рожу ентого конкретного мертвяка плюнуть. Только без харчка.

– А какие у него были причины убивать всех подряд?

– Хрен его ведает, отморозка. Хлопец явно без башни. Родители евоные прямо заявили, что вел он себя в последнее время странно и непонятно.

– Наркотики?

– Чего нет, того нет. И не алкаш. Видать, крыша сползла. Вот и принялся первых попавшихся резать на ремешки. Во всяком случае, дело закрыто. Все. Амба. Шабаш. Так что празднуй до упаду: родитель твой отомщен.

– Акулыч, а если этот пацан – киллер, и имеется заказчик?

– О-о-о! – взвывает Акулыч. – Как же ты меня достал, обормот! Киллер с винтарем и оптическим прицелом – это фирменно и солидно. С «калашом» – тоже, пальчиком нажал – и готовый дуршлаг. С «макаром», конешно, не так круто, но тоже сойдет. Но чтобы с ножичком… Вот ты закажешь конкурента киллеру с кинжальчиком?

– У него что, кинжал был?

– Именно. Как у детей гор. Кстати, этот джигит – убогий шибзик, такому не то что зарезать, капустку покрошить, и то промблема.

– А тебе не кажется странным, что убивал он только бизнесменов?

– Мало ли у кого какая блажь. Людишки – они очень даже удивительные бывают. Вот тебя взять, например… А может, енто всамделишная классовая ненависть, о которой писали ишо гениальные основоположники… как бишь его?.. Всесильного, потому что верного… Так придешь фотку глядеть? Или тебе самого жмурика подавай?

– Через полчаса буду у тебя. И фотку хочу поглядеть, и жмурика.

– Жду, – коротко бросает Акулыч и отключается…

Когда выхожу из забитого покойниками морга, моросит мелкий дождь. Усаживаюсь в «копейку» и, подгоняемый необъяснимой тоской, отправляюсь без цели и смысла блуждать по городу. Время от времени паркую машинку, забредаю в сувенирные магазинчики, бессмысленно таращусь на блестящие побрякушки, но на душе легче не становится. Перекусываю в забегаловке на железнодорожном вокзале, оставляю «копейку», а сам отправляюсь бродить по улицам.

Дождь отбрызгал, зато гуляет ветер. Над китайским ресторанчиком два красно-золотистых сплюснутых шара с сухим звуком бьются о стену. И так же колотятся изнутри о стенки моего черепка две-три унылые мыслишки – об убийце отца.

Был он молоденьким пацаном, студентом второго курса экономического института, косоглазым и носатым. Косоглазой и носатой была вся его семья: папаша, мамаша и младшая сестричка. Ребятня во дворе звала их гоблинами. Родители-гоблины служили бухгалтерами в местной телефонной компании, вместе уходили на работу, вместе возвращались. Дети – дочка и сын – с неба звезд не хватали, но учились старательно. В общем, рядовая семейка рядовых российских гоблинов.

Но примерно полгода назад с сыночком случилась внезапная перемена. Он стал агрессивным и непредсказуемым. А однажды – после той ночи, когда были убиты Стелла и мой отец, – домой явился под утро, усталый, бледный, взвинченный, в ответ на расспросы зло огрызался и тотчас повалился спать. С этого утра его будто отрезало от семьи.

Смотрел я в морге на вытянувшегося на оцинкованном столе отморозка, точнее, на его окостеневшую оболочку, и уразуметь не мог, что ощущаю при этом. Ненависть? Вроде бы нет. Мстительную радость? Тоже нет. Пожалуй, чувство освобождения: отныне неотвязный призрак отца не станет тревожить меня по ночам. Теперь-то уж дело окончательно закрыто, господа присяжные заседатели, и сдано в пыльный архив моей памяти.

Автор

Наташа нагибается над кроваткой своего ненаглядного человечка. Года полтора назад, с трудом неся большой тяжелый живот, даже не представляла, что ребенок будет таким: круглый лоб, крутой затылок и синие глаза.

Узнав, что беременна, она была уверена: родится девочка, помощница и подружка. Мечтала о том, как лет через десять дочка подрастет и станет с ней по-женски секретничать. И расстроилась до слез, когда ей сказали, что будет мальчик. Маленький мужичок: драки, хамские повадки, грубые слова!

Сейчас, любуясь сыночком, она и вообразить не может, что ее посещали такие мысли. Какая еще девчонка! Вот он, единственный ее мужчина, спит в кроватке, смежив реснички.

Наташа выходит на балкон, в серое октябрьское воскресное утро. Вчера, во второй половине дня на землю обрушился дождь с градом, потом повалил крупный снег, и на траве, на опавших листьях, на крышах застывших машин видны его остатки, точно распыленные белила. Почти все деревья обнажены. Березка под балконом обсыпана редкими съежившимися желтыми листиками и напоминает древнюю старуху. Золотая осень закончилась, началась голая, предвещающая зиму. Скоро будет холодно, мокро и грязно.