Леонид Словин - Ночь, прожитая трижды Страница 10

Какой именно — Качан не знал. Спецслужба эта была из глубоко законспирированных и реализовывала свои агентурные данные на нигерийских наркодельцов через линейную и воздушную милицию. Этим объяснялось участие в операции Качана и начальника уголовного розыска другого аэропорта «Домодедово»- Желтова…

Мысли Качана приняли новое направление.

«Коржаков был здесь неделю назад. Он странно повел себя в коммерческой палатке „Азас“. Сделал подарки „торфушкам“, пообещал работу охраннику… — Тут все было со значением. — После Никола увидел на станции наркодельцов, опознал Мосула Авье… Тут цепочка…»

Об этом стоило подумать.

«У Коржакова интерес к Домодедово…»

Но… С пропажей «макарова» все остальное теряло смысл…

В Домодедово его держало только поручение Игумнова:

«Никола…»

Того нигде не было.

С отъездом патрулей на платформе ничего не изменилось. Тускло горели огни.

Между тем ночная жизнь продолжалась.

Где-то близко на парке отправления вдоль состава пробежала громкая дрожь сцепки. Там подцепили тепловоз. Холодная искра вверху обозначила контактную сеть, там, где ее касался поднятый токоприемник. Еще через несколько минут невидимый в темноте состав двинулся к выходному светофору.

Качан проследил убегающий проблеск. Поднял глаза.

Плечистая фигура на переходном мосту возникла неожиданно.

Высокий, молодой африканец в пальтишке, в светлых брюках, в шапкеушанке, завязанной под подбородком, молча смотрел а него сверху…

«Мосул Авье тут?!»

Нигериец на переходном мосту продолжал наблюдать.

Кроме платформы он видел плоский участок пути за переходным мостом, площадь, коммерческие палатки… Острый взгляд привычно выхватывал среди деталей ночного пейзажа припарковавшиеся иномарки.

Час машин, которых он ждал, еще не наступил…

Родом из провинции, обучавшийся в Москве в Институте русского языка, Мосул Авье легко ориентировался в чужом пригороде.

Время от времени ему приходилось приезжать сюда по своим делам то одному, то со своей русской подружкой, которую он брал обычно с собой, чтобы поездки не выглядели особенно подозрительно.

Но, когда наступал «день икс»- такой, как сегодня, — его сопровождала охрана. Эскорт входил в крупную подмосковную группировку, которая давала нигерийцам «крышу».

Бойцы прибыли сюда еще до полуночи, своим ходом, и все это время вели наблюдение за местом, где должна была произойти встреча на высшем уровне.

Нигериец окончательно успокоился, когда последним появился один из авторитетов группировки — плечистый, в трехцветной куртке с наброшенным на глаза капюшоном…

… Мосул Авье перевел взгляд на платформу внизу.

Человек у скамьи попрежнему не уходил, ждал первого поезда на Москву.

Он не внушал опасения.

«Одинокий пассажир. Ночные русские дела…»

Нигериец подозревал о его проблемах.

Там, на родине, были тоже похожие ситуации.

Если проецировать на Нигерию — это как если бы бомж из народностей фeльбе или ибо поддал бы в поезде, заснул и проснулся за Лагосом или Ломе, в локомотивном депо, а потом маялся бы, ожидая утреннего поезда…

Мосул Авье на мосту рассматривал сверху ночную картину подмосковной глубинки. Видел он и подъехавший милицейский патруль и сцену личного обыска.

Что-то все-таки ему не нравилось.

Он отошел от перил. Обтянутая подвязанной внизу ушанкой, круглая, как футбольный мяч, голова нигерийца отбрасывала на платформу овальную тень.

Качан отошел от скамьи.

Мосула Авье с несколькими африканцами он видел месяц назад в Городском суде во время процесса над двумя их земляками — наркокурьерами.

Московских нигерийцев сопровождали крепкие парни из видновской братвы. Те ни во что не вмешивались — только присутствовали. И этого было достаточно.

Африканцы, напротив, вели себя шумно. Что-то кричали на своем подсудимым, которых арестовали в международном аэропорту «Шереметьево» при попытке провоза кокаина транзитом через Россию в Нигерию…

— Чего они? — спросил Качан у студентапереводчика.

Тот объяснил:

— Интересуются, кто их сдал…

Удалось ли московским нигерийцам получить ответ на свой вопрос, Качан не узнал. Емуто истина была хорошо известна:

«Данные на нигерийцев поступили из фирмы „Освальд“ через Коржакова…»

Отсюда следовало, что и неделю назад, когда Коржаков появился в коммерческой палатке, он тоже приезжал сюда по делам нигерийских наркодельцов. Что-то готовил…

«А, впрочем, Бог с ними, с африканцами, с наркотой…»

Качан отвернулся, сделал несколько шагов пог платформе.

Никакое даже самое сверхуспешное задержание наркокурьеров не могло уже его спасти.

Требовалась воля, чтобы осознать это, поставить на всем крест.

«Меня все равно выгонят…»

Позади оставалась ментовская жизнь, о которой никому не расскажешь, которую сможет оценить только тот, кто ею жил, кто с нею сросся, для кого она стала неотделимой.

Качан взглянул на часы: время почти не двигалось. Остаток его последней ментовской ночи тянулся впустую, зазря…

С платформы была видна та же картина, что и африканцу на мосту притихшая вокзальная площадь, витрины, разноцветные бутылки, коробки, отсвечивающие на снегу елочным золотом…

Нешумная ночная суета на площади шла своим чередом.

Рядом с коммерческой палаткой «Азас», где Качан недавно тусовался с афганцем и «торфушками», снова остановилась иномарка — на этот раз «джип».

Несколько покупателей на фоне освещенной витрины выглядели как плоские одномерные силуэты.

«Накануне Мосул Авье и его партнеры приезжали „пустые“- проверяли… Они убедились, что слежки нет. Сегодня все должно повторится, но уже по настоящему…»

Тут наверняка готовилась стрелка.

Перед тем, как встречаться, охрана наркодельцов и той, и другой стороны обычно проводила серьезную работу. Бойцам- охранникам поручали зачистить само место встречи и все вокруг. Подъезды к станции, последние электрички…

«Платформа постоянно находилась под наблюдением… — Качан машинально потянулся к пустой наплечной кабуре. — Это значит, кто-то обязательно должен был видеть, что произошло со мной. Может тот же Мосул Авье…»

Додумать не пришлось. Из-за вокзала показался патрульный «жигуль». Качан снова увидел грубо раскрашенный герб и все тот же бортовой номер.

Это возвращался давешний старший лейтенант.

Все это время «жигуль», видимо, кружил где-то в районе станции.

Появление патрульных было кстати.

«Три мента — это уже сила…»

Отсутствие у него милицейского удостоверения Качана не могло смутить: то, что он человек из конторы, можно было быстро проверить. Задать парутройку вопросов. Хотя бы — кого он знает в Домодедовском управлении?.. Имен двух оперов, бравших перед полуночью «гжелку» в коммерческой палатке «Азас», было бы достаточно…

Уже знакомый Качану старлей вышел из патрульной машины, двинулся к платформе. За ним из «жигуля» показался еще сотрудник в форме, пошел рядом.

На секунду оба попали под мерцание светильника

Внешность старлея снова показалась Качану приятной. Правильные черты лица, деревенские промытые веснушки.

Мент шел легко. Правая рука покоилась глубоко в кармане шинели. Его напарник был в сержанских погонах — кряжистый угловатый. По тому, как он двигался — тяжело, вразвалку — можно было предположить в нем мрачноватую ленивую силу. Сержант не проявлял инициативу, смотрел кудато в сторону. Старлей, напротив, выглядел озабоченным.

На этот раз их интересовал Качан. Если не считать африканца на переходном мосту, вверху, других людей вокруг не было,

— Поедешь с нами! — объявил старлей. — Пошли.

Качан не возражал. Заметил только:

— Погоди, командир…

— Без шума!

Тон патруля исключал малейшее возражение. Правую руку старлей попрежнему держал в кармане.

Все же Качан сделал еще попытку снять напряжение:

— А, может, здесь разберемся, ребята?! — У него было что им сказать.

Вместо ответа старлей вытянул из кармана руку. В ней был «макаров».

Качан на секунду впился глазами в пистолет. Братблизнец пропавшего у него «макарова». Клонированный экземпляр.

Ствол уперся Качану в грудь.

— Давай в машину! Живо!

— Ребята…

Качан поднял глаза.

Африканец на мосту спокойно наблюдал за действиями патрулей внизу. Может вспоминал родную нигерийскую ментуру.

Сержант сделал шаг за спину задержанного. Скомандовал негромко:

— Руки!

Выхода не было.

После того, как он враз лишился пистолета и служебного удостоверения, ничто больше уже не могло его особенно расстроить.

Качан протянул руки. Он не был напуган. Своих коллег, в том числе и незнакомых, он знал, как облупленных. «При исполнении» перечить им было бесполезно и небезопасно.