Патрик Квентин - Подозрительные обстоятельства Страница 10

Инспектор похлопал меня по спине.

— До свидания, сынок. Возможно, увидимся на похоронах.

С легким вздохом дядя Ганс вернулся к своим шахматам. Джино, широко улыбаясь, проводил инспектора до двери. Oни еще не пересекли холл, когда Трай снова начал кувыркаться. Инспектор остановился и снисходительно посмотрел на него.

— Умный пес, — заметил Робинсон.

— Да, сэр, и неплохо дрессирован. Норма Дилэйни безумно любила его и трюки, которые он выделывал.

— В самом деле?

Джино выпустил, наконец, инспектора и с гримасой облегчения закрыл за ним дверь. Меня захлестнула волна любви и нежности к дяде Гансу. Я бросился к нему.

— А, Ники. Что ты делаешь? Осторожнее! Что?..

Дядя, — сказал я, обнимая его, — ты был неподражаем!

Он вопросительно посмотрел на Джино.

— Все в порядке, — успокоил я обоих. — Я знаю, что вы были у Нормы. Пэм рассказала мне. Дядя, какая потрясающая сцена! Эта запись в книжке! Когда ты ее сделал? В ту же ночь?

Дядя Ганс улыбнулся.

— Как мило с твоей стороны, что ты считаешь меня старым мошенником, — пробормотал он. Несмотря на все усилия, ему не удалось скрыть свою гордость. — Да, я сделал эту запись в ту ночь. Когда мы вернулись домой. Боже, как мы были возбуждены! Я сел за дневник. И решил, что в данной ситуации правда ни к чему. Я вспомнил о репортерах, любителях сенсаций, и изменил запись. — Он поднял на нас глаза. — Ну, разве не к счастью?

К счастью! — воскликнул Джино. — Да это просто гениально. Наш старый дядя Ганс — добрый ангел семьи. Он обвел инспектора вокруг пальца!

— Думаешь?

Я спросил, желая лишний раз убедиться, что именно так обстоит дело.

— Конечно, — ответил Джино. — Конечно, он его одурачил. Что значит какое-то грязное анонимное письмо? На звезду первой величины? Кто поверит в грязное анонимное письмо о звезде вроде Анни, когда дядя Ганс записал в своем дневнике, что она была дома? Я почувствовал себя спокойнее.

— Тогда мы можем выкинуть это из головы? И даже сказать матери?

— Сказать Анни? Да ты в своем уме? — закричал Джино. — Расстроить ее из-за пустяков перед самыми похоронами?

Он вдруг замолчал и приложил палец к губам. На лестнице в сопровождении Пэм и Прелести появилась мать в шикарном туалете. Женщины торопливо направились к нам.

Никто из них не заметил автомобиль инспектора; впрочем, они вообще ни на что не обращали внимания. Мы забрались в «мерседес». Трай пытался влезть за нами, но Пэм приказала ему сторожить дом. Когда машина отъезжала, Трай уже лежал у порога. Мать всю дорогу предупреждала нас о телевизионных камерах.

— Они будут установлены у церковных дверей, дорогие мои, и, возможно, у могилы. Помните: рты держать на запоре. Никаких заявлений. А если у вас захотят взять интервью, ведите себя естественно и говорите чистосердечно.

Вскоре мы уже ехали по той дорожке, по которой бежали Пэм и Трай в ту ночь.

Дом Ронни чем-то напоминал французский замок. Мы остановились, рядом с двумя черными похоронными лимузинами: в них сидели шоферы, одетые во все черное. Дворецкий открыл дверь, и мы ступили в холл. Я старался держаться бесстрастно, но, боюсь, это мне плохо удавалось. Все мои мысли вертелись вокруг падения Нормы и анонимного письма, а тут еще я увидел, что Прелесть внимательно разглядывает лестницу. Видимо, ей в голову тоже лезли разные мысли. Я не смел поднять глаза и принялся разглядывать свои ботинки.

Это была величайшая ошибка с моей стороны, ибо, разглядывая ботинки, я смотрел на пол. А на полу виднелся слабый след, оставленный явно собачьими лапами. И, что самое ужасное, царапины оставила не обычная собака. Они принадлежали псу, который умел кувыркаться.

Зная небрежность калифорнийских слуг, нечего удивляться, что следы Трая сохранились четыре дня спустя, но, глядя на них, я вспомнил выражение лица инспектора, когда он смотрел на кувыркающегося Трая. Он еще заметил, что пес умен. В тот момент я принял его слова как дань вежливости. Но что, если он обратил внимание на следы Трая еще в прошлый четверг и все понял? Понял, что мы всучили ему липу?

На мгновенье мне стало дурно. Я обернулся. Джино по обыкновению стоял в стороне и любовался картинами Хуана Гриса. Он мнил себя знатоком современного искусства. Изо всех сил стараясь казаться беззаботным, я подошел к нему.

— Джино.

— Что, Ники? — ответил он, не сводя глаз с картины.

— Джино, это конец. В холле остались следы лап Трая.

— Так. — Джино повернулся ко мне и улыбнулся своей белозубой улыбкой. — Я и не сомневался в этом.

— Не сомневался?

— Когда я увидел, как этот коп разглядывает Трая, то подумал, что следы пса могли остаться где-нибудь в доме Ронни. Потому-то я и сказал, что Норма безумно любила Трая и его трюки.

Спасительная мысль. Джино положил руку мне на плечо.

— Понял, малыш? Вот так я латаю все прорехи. Если инспектор ничего не заметил, тогда ладно. Но если даже и заметил — что с того? Пусть себе думает, что Анни там была. Как это доказать? Мы вполне могли прийти с Траем за день до падения или утром в день падения Нормы. Нет, парень, не бойся.

Должно быть, на моем лице отразилось огромное облегчение, потому что Джино слегка похлопал меня по щеке.

— Спокойнее, мальчик. Здесь все в порядке. Спасибо еще, что дядя Ганс и Джино…

Он не договорил. По лестнице к нам торопливо спустился Ронни.

С самого детства я привык считать Ронни Лайта самым вежливым и обаятельным человеком в Голливуде и потому полагал, что характеристика матери — по ее словам, у него расшатаны нервы — всего лишь игра воображения. Мне казалось, что Ронни сумеет выкарабкаться из этой страшной ситуации. Но, следя за ним, я с удивлением понял, что мать права. У него действительно был вид человека, у которого сдали нервы. И взять себя в руки ему не удавалось.

Ронни подошел к матери, поцеловал ее в щеку.

— Анни!

— Милый Ронни!

Только потом он заметил остальных и вяло помахал рукой.

— Приветствую всех! "Я…

Голос его дрогнул, что, конечно, могло объясняться печальным поводом, но, на мой взгляд, он был просто не в состоянии управлять собой.

Мать взглянула на крошечные бриллиантовые часики, висевшие у нее на груди.

— Боже, уже поздно, пора ехать!. Дорога каждая минута.

Она направилась к двери, но ее остановил хриплый голос Ронни:

— Анни, боюсь, что мы еще не можем ехать. Мне только что позвонили…

И пока мать стояла, удивленно глядя на Ронни, в дверях показалась женская фигура в черном. Женщина распростерла руки и двинулась к матери, улыбаясь из-под вуали.

— Дорогая Анни! — вскричала она красивым, но плохо поставленным голосом. (Пэм, англичанка по рождению, по манере разговора вновь прибывшей тотчас угадала уроженку английских, трущоб).

— Дорогой Ронни! Надеюсь, я не слишком поздно?

Да, это была Сильвия Ла-Мани. Мать застыла, как изваяние, а Сильвия тем временем подошла к Ронни и протянула ему руку.

— Дорогой Ронни, я договорилась с Кальманами. Они поняли. Когда я сказала, что ты позвонил мне и пригласил на церемонию, они сразу же поняли.

Я повернулся к Ронни. Моему примеру последовали остальные, не сомневаясь, что он поставит ее на место. Но мы все ошиблись.

Он лишь трусливо улыбнулся. Даже позволил ей поцеловать себя, хотя его лицо сморщилось в гримасу, и я заметил затравленный взгляд, который он бросил на мать.

— Дорогой Ронни.

— Дорогая Сильвия. Как мило, что ты ради меня изменила свои планы. Теперь, я думаю, мы все можем идти.

Глава 8

Мы вышли из дома. Увидев нас, шоферы выскочили из лимузинов и распахнули перед нами дверцы. Сильвия Ла-Мани, ухватив Ронни под руку, властно потащила его к передней машине. Мать, которая с появлением Сильвии на мгновенье утратила первенство, вновь овладела собой. Она крепко взяла Ронни за другую руку и мило улыбнулась Сильвии.

— Ронни, дорогой, давай возьмем Сильвию с собой. В другой машине она стеснит всех.

Создав должное впечатление о неимоверных габаритах Сильвии, мать первая села в автомобиль. За ней последовал Ронни, а потом Сильвия. Мы, маленькие людишки, были забыты. Ничего не оставалось, как молча втиснуться во второй лимузин.

Панихида должна была состояться в большой епископальной церкви в Вествуд-Виллидж, где, как ни дико, Ронни числился церковным старостой.

— Почему он не прогнал ее? — спросила Пэм, когда наша машина тронулась вслед за первой. — Он что, рехнулся?

— А по-моему, это божественно, — сказала Прелесть Шмидт, тесно прижавшись ко мне, отчего я стал испытывать некоторую неловкость. — Осиротевший муж прибывает на похороны с бывшей любовницей и будущей новой женой. — Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. — Николас, как вы думаете, кто-нибудь из них грохнется в могилу, как это было с Полой Негри и Рудольфом Валентино?