Детектив и политика 1991 №3(13) - Дик Фрэнсис Страница 10

Он перебил меня:

— Не говорите мне ничего сейчас. Я достаточно слышал о вашей карьере и считаю, что вы подходите для моего замысла. Я всегда предпочитаю не знать ответа на мои своеобразные вопросы, пока мы не окажемся в прямом эфире. Это делает передачу непосредственнее. Если мы с моими приглашенными будем репетировать то, что скажем в программе, передача получится скучной и неубедительной. Я пошлю вам список примерных вопросов, которые собираюсь задать, и вы можете подумать над ответами. Хорошо?

— Да, — согласился я. — Пусть будет так.

— Прекрасно. Тогда в следующую пятницу. Программа идет в эфир в девять часов. Приходите в студию в семь тридцать, вы сможете? Вот эта карточка поможет вам попасть туда. — Он протянул карточку, на которой большими буквами было напечатано на одной стороне "Юни-версл телекаст", а на другой — упрощенная карта Уайлс-дена.

— И кстати, будет, конечно, гонорар и возмещение всех расходов. — Он приветливо улыбнулся, показывая мне, что знает, как делаются интересные новости.

— Спасибо. В пятницу буду.

Он перекинулся парой слов с Корином и ушел. Я взглянул на Корина, когда тот смотрел вслед уходящей фигуре Кемп-Лоура, и поймал на его лице то же самое выражение, какое я часто видел у поклонников, окружавших после концертов моих родителей. Самодовольная, глупая ухмылка, означавшая: "Знаменитая личность, которая умнее меня, разговаривала со мной".

— Я довольно хорошо знаю Мориса, — начал Корин громким, самодовольным тоном. — Он попросил у меня совета, подойдете ли вы для его передачи… мм… о неудачливом жокее, и я сказал ему — в самый раз.

Он ждал, что я поблагодарю, и я сказал: "Спасибо".

— Да-а, Морис великий человек. Из хорошей семьи, вы знаете? Его отец выиграл Национальный приз — как любитель, конечно; его сестра долгие годы была первой леди в выездке. Бедный старина Морис, он едва ли вообще сидел на лошади. Он даже не охотится. Знаете, от лошадей у него разыгрывается ужасная астма. Он так, страдает из-за этого. Он бы никогда не занялся телевидением, если бы мог участвовать в скачках или бегах. Но может, и к лучшему.

Спустившись в раздевалку, я увидел Гранта Олдфилда, который стоял возле моей вешалки и держал в руках лист бумаги. Подойдя ближе, я с раздражением обнаружил, что это список лошадей, который дал мне Джеймс Эксминстер. Значит, Грант шарил у меня в карманах.

Не обратив ни малейшего внимания на мое возмущение, не говоря ни слова, он сжал кулак и с силой двинул меня по носу.

Количество крови, которая вылилась от этого удара, сделало бы честь целой клинике доноров. Кровь лилась по бледно-зеленой шелковой рубашке и стекала на белые бриджи. Маленькие лужицы образовались на скамейке и на полу. Я отплевывался, пытаясь очистить от крови рот.

— Ради бога, положите его на спину, — крикнул один из служителей, подбегая ко мне.

Его совет был вообще-то бесполезен, потому что я и так уже лежал на полу с одной ногой, задранной на скамейку. В такой позе я оказался, когда после удара потерял равновесие.

Грант стоял у меня в ногах и смотрел в пол, будто удивляясь, что стал причиной такого переполоха. Я бы расхохотался, если бы не был так занят проглатыванием, как мне казалось, полных чашек собственной крови.

Молодой Майк подсунул мне под плечи седло и закинул голову назад. Затем положил мокрое полотенце на переносицу, и постепенно сгустки крови, выходящие с дыханием, стали меньше и кровотечение прекратилось.

— Вам лучше побыть еще немного здесь, — сказал Майк. — Я сейчас схожу и приведу кого-нибудь из первой помощи, чтобы вас осмотрели.

— Не беспокойтесь, — возразил я. — Пожалуйста, не беспокойтесь. Со мной все в порядке.

Он нерешительно вернулся от дверей и стоял у меня в изголовье.

— Какого черта вы это сделали? — спросил он Гранта.

Мне тоже Хотелось услышать ответ, но Грант ничего не сказал. Он хмуро взглянул на меня, повернулся на каблуках и стал проталкиваться к дверям навстречу жокеям, возвращавшимся с последнего заезда. Список лошадей Эксминстера кружась опустился на пол. Майк поднял его и вложил в мою протянутую руку.

Тик-Ток бросил седло на скамейку, снял шлем и упер руки в бока.

— Что это у нас здесь? Кровавая ванна? — воскликнул он.

— Из носа пошла кровь, — ответил я.

— А то я не вижу.

Жокеи начали собираться вокруг меня, и я решил, что полежал уже достаточно. Я снял с лица полотенце и осторожно встал. Фонтан иссяк.

— Грант двинул ему в нос, — пояснил один из жокеев, который присутствовал с самого начала.

— За что?

— Спросите меня о чем-нибудь другом, — сказал я. — Или спросите Гранта.

— Вам следовало бы доложить распорядителям.

— Не стоит, — возразил я.

Я привел себя в порядок, переоделся и пошел вместе с Тик-Током на станцию.

— Вы, конечно, знаете, за что он ударил вас, — проговорил он.

Я протянул ему список Эксминстера, он прочел и вернул мне.

— Да, понимаю. Ненависть, зависть и ревность. Вы влезли в туфли, в которые он не смог всунуть ноги. Ему тоже представился шанс, и он его проворонил.

— А что случилось? — спросил я. — Почему Эксминстер выбросил его?

— Честно, не знаю, — ответил Тик-Ток. — Лучше спросить Гранта и выяснить, чтоб не наделать ошибок. — Он усмехнулся. — Ваш нос похож на дешевую открытку с морского курорта.

— Как раз для телевизионной камеры, — заметил я и рассказал о предложении Кемп-Лоура.

— Мой дорогой сэр, — воскликнул он, снимая тирольскую шляпу и отвешивая шутливый поклон. — Я потрясен.

— Дурак.

— Слава богу.

На этом мы расстались, Тик-Ток отправился в свою берлогу в Баркшире, я — в Кенсингтон. В квартире никого не было, обычное дело в субботу вечером, самая занятая концертами ночь. Я взял полрешетки кубиков льда из холодильника, положил их в пластиковый мешок, обернул в чайное полотенце и лёг в постель, мешочек со льдом подрагивал у меня на лбу. Полное впечатление, будто вместо носа у меня желе.

Я закрыл глаза и думал о них, о Гранте и Арте. Два раздавленных человека. Одного довели до насилия против себя, а другой обратил насилие против всего мира. Бедняги, подумал я, пожалуй, чересчур свысока, у них не хватило стойкости справиться с тем, что разрушало их. И я вспомнил, что легкая жалость сродни снисходительности.

В следующую среду Питер Клуни приехал на скачки, пуская пузыри от счастья. Родился мальчик, жена чувствовала себя прекрасно, все сияло розовым светом. Он хлопал жокеев по спине и утверждал, что мы не понимаем, чего лишены. Лошадь, с которой он работал, начинала среди