Пламя одержимости - Майк Омер Страница 10

Еще пару месяцев назад Дилайла не боялась, что он когда-нибудь обидит их детей. Не потому, что не думала, что такое возможно, – она и понятия не имела, что находится за пределами возможностей и морали Брэда. Только лишь потому, что была уверена: если он когда-нибудь поднимет руку на ее детей, то всему наступит конец. Поскольку она никогда не позволила бы ему тронуть детей. Если б такое произошло, она сразу ушла бы. Иногда Дилайла даже втайне мечтала об этом. Раньше в этом был проблеск надежды. Например, вот он поворачивается к Эмили и говорит: «Ты за это заплатишь». И тогда Дилайла сразу же собирает их сумки, садится в автобус и отправляется на другой конец страны. В некоторых из таких ее фантазий он плакал и умолял ее остаться. В других она убивала его перед уходом, пырнув своим самым острым кухонным ножом. Прекрасные, очищающие фантазии…

Но потом как-то раз Эмили вдруг захотелось печенья, а Дилайла не дала ей ни кусочка. Дочь вышла из себя и раскричалась. А Брэд вскочил со стула и направился к ней. Ну вот… Тот самый момент, когда Дилайла могла бы остановить его. Она никогда не позволила бы ему тронуть ни одного из своих детей. Дилайла уже встала у него на пути. А когда он продолжал все так же шагать к ней, а на шее у него вздулись вены…

Она отодвинулась в сторону. Ее охваченный паникой мозг продолжал твердить ей, что Брэд никогда не бил детей, что нет причин злить его. И Дилайла, застыв, смотрела, как он подошел к Эмили, присел перед ней на корточки и прорычал:

– А ну-ка тихо!

Он не ударил Эмили. Но вполне мог это сделать. И в этот момент Дилайла поняла, что, наверное, все-таки попыталась бы его остановить. Хотя, может, и не стала бы.

Новый страх… Страх, что, если он поднимет руку на детей, она не остановит его.

Тихий плач дал ей понять, что проснулся Рон. Она прошла в их спальню и склонилась над сынишкой, лежащим в кроватке. Тот беззубо ухмыльнулся и что-то булькающе пролепетал.

– Привет, детка, – прошептала Дилайла. Неуклюже попыталась приподнять его левой рукой, но ничего не вышло. Рон расплакался. Стиснув зубы, она подняла его обеими руками, преодолевая приступ боли. Естественно, подгузник на нем был тяжелым. Она уже дважды меняла его после утреннего происшествия с выдвижным ящиком и теперь боялась этого. Дилайла уже подумывала, не позвать ли Эмили и не попросить ее сменить подгузник. Можно было бы сказать, что это просто такая игра. Они играют в дом, а Эмили в нем мама. Или что сегодня «День наоборот», и Дилайле с Эмили надо поменяться ролями. Эмили это понравилось бы.

Но тихий голос в голове у Дилайлы подсказывал ей, что Эмили сразу все поймет. Что маме хочется, чтобы она поменяла подгузник своему брату, потому что папа опять сделал ей больно.

Нет, к черту все это… Уложив Рона на пеленальный столик, Дилайла проделала всё это сама, заставив себя убедиться, что чистый подгузник сел плотно и удобно, пусть даже при этом и всхлипывала от боли.

Наконец закончив, она отнесла Рона в кухню и сказала Эмили:

– Ну что, пойдем прогуляемся?

Усадив было Рона в коляску, Дилайла вдруг остановилась. Вот черт… Одет тот был явно не для выхода на улицу. И в обычный-то день одеть его было практически невозможно – так он брыкался и извивался, а уж теперь… У нее перехватило дыхание. Она чуть не сдалась прямо здесь и сейчас. Предположим, Эмили можно усадить перед телевизором. А потом… просто дождаться конца дня. Завтра будет легче.

Стиснув зубы, Дилайла покатила коляску в комнату сына. Выдернула из кроватки одеяла и завернула его в них, укутав как можно плотнее. Сойдет.

Снаружи, на заснеженной улице, дышалось уже немного полегче. Эмили, укутанная в свое розовое пальтишко, вприпрыжку шла перед ней, отдуваясь на морозе облачками пара. Рон с любопытством глазел на проезжающие мимо машины. Он просто обожал автомобили, особенно грузовики. Когда мимо проезжал грузовик, он всегда показывал на него, чтобы привлечь внимание своей мамы к этому самодвижущемуся чуду.

Разум Дилайлы был по большей части пуст. За пределами дома, вдали от Брэда, можно было не бояться каких-либо неприятных неожиданностей. И без этого всепоглощающего страха почти казалось, что все ее мысли окутывает мягкий пушистый туман. Она позволила себе вообразить, как уходит от Брэда, что представлялось совершенно несбыточной мечтой. Потом всплыли другие фантазии – например, что Брэд вдруг попал под грузовик или автобус. Или что у нее появилась машина времени и теперь можно вернуться в прошлое, чтобы предупредить саму себя… Хоть Дилайла и понимала, что ничего у нее не выйдет. Достаточно представить, как она, семнадцатилетняя, вся такая уверенная в себе и в окружающем мире, встречается с этой сломленной двадцатитрехлетней развалиной. В семнадцать лет двадцать три – это почти что восемьдесят, что-то совсем уж далекое, древнее и занудное. Семнадцатилетняя Дилайла сказала бы ей, что они с Брэдом – родственные души. Что он абсолютно на все готов ради нее. А двадцатитрехлетняя Дилайла даже не смогла бы вспомнить, что такое любовь. И это было так. Она и вправду не могла. Дилайла вновь уставилась на собственные руки, толкая коляску по тротуару. Одна опухла, другая нет. «До» и «после».

Ноги сами принесли ее к церкви. И в этом не было ничего удивительного. В последнее время ее постоянно тянуло сюда. Та Дилайла, что «до Брэда», редко удосуживалась посетить церковь даже в воскресенье, со своими родителями. Но Дилайла «после Брэда» просто не могла насытиться этим местом. Эмили здесь тоже нравилось. Часто, по дороге домой, она просила маму рассказать ей про Иисуса, Бога и про «чудесности». И Дилайла вдруг ловила себя на том, что на полном серьезе излагает ей библейские истории, в которые сама верила лишь наполовину.

И вот теперь, как только они вошли внутрь, Эмили прошла в самый центр церкви и медленно крутнулась на месте, раскинув руки. Она делала это всякий раз, когда они приходили сюда. Дилайла прокатила коляску вперед и присела на край одной из скамей. Вдохнула спертый церковный воздух, легкий мускусный запах в котором смешивался с ароматом горящих свечей. Она обычно молилась, приходя сюда. Теперь же просто сидела, наблюдая за Эмили. Рон что-то лепетал в своей коляске, и Дилайла медленно покатывала ее взад-вперед левой рукой, осторожно опустив правую на колени.

Звук открывающейся двери эхом отозвался в большом пустом помещении, и в церковь