Ирина Мельникова - Агент сыскной полиции Страница 11

— Что значит не ходят? — Вавилов почувствовал, как у него вспотели ладони.

— Да какая-то она не такая мне показалась. Маленькая, и не по-нашенски написано.

— И что же он ответил?

— Засмеялся и пальцем по лбу себя постучал. «Деревня ты необразованная, — говорит, — во французском золоте ничего не понимаешь!» Золото назад взял и канареечку мне сунул. Я ему сорок копеек сдал.

— Как он выглядел?

— Высокий, плечистый, одет как барин, с тростью и в цилиндре.

— Борода? Усы?

— Бороды точно нет, а вот усы имеются. Слабые такие, словно недавно отпускать стали…

— Ты случайно не заметил, куда он после трактира направился?

— Заметил, — пожал плечами половой, — с утра народу мало, в окно хорошо все видно. Он на крыльцо вышел и извозчика взял. Я точно не разглядел, но, кажется, Ермолая, того, что завсегда у фонтана слева от тумбы стоит…

На девять вечера Тартищев объявил общий сбор личного состава сыскного отделения.

— Будем брать Мозалевского, — коротко определил он задачу и приказал Вавилову:

— Доложите обстановку.

Тот пригладил ладонью редкие волосы, которые кустиком топорщились на затылке, и обвел собравшихся серьезным взглядом.

— На данный момент дело обстоит следующим образом. Выявлен адрес, по которому проживали Казначеев и Мозалевский. Они скрывались в комнате дядьки Казначеева Кондратия Бугрова. В портерной[18] напротив дома установлено наблюдение с двух окон. Наши агенты, сменяясь через два часа, наблюдают за парадным подъездом и окнами, выходящими на улицу. Из дворницкой ведется наблюдение за черным ходом. Как показал извозчик Ермолай Гусев, он довез Мозалевского по адресу, заявленному клиентом, то есть туда, где он проживал прежде с Казначеевым. В дом тот вошел через парадный ход и, по сведениям агентов, до сей поры из него не показывался.

— Что ж, будем брать! — повторил Тартищев и окинул взглядом свое воинство. — Чтобы застать его врасплох и отнять возможность сопротивления или сокрытия вещей, порядок действий будет таков…

Более всего на свете Алексей боялся, что у него забурчит в животе от голода. Пироги Марии Кузьминичны были последним, что он съел за сегодняшний день.

К тому же он опасался, что Тартищев вот-вот скажет:

«Возвращаетесь к себе восвояси, молодой человек, в ваших услугах боле не нуждаются». Но день закончился, за ним потянулась ночь, Тартищев помалкивал и ничего не сказал даже тогда, когда Алексей сел в одну пролетку с агентами, выезжающими на задержание Мозалевского.

В десятом часу вечера с двух сторон подъехали к дому, где укрывался Мозалевский. Остановились на некотором расстоянии. Вавилов и околоточный надзиратель подошли к воротам соседнего дома и звонком вызвали двух дворников, а по свистку околоточного явились два городовых.

Под окнами, у парадного подъезда и у черного хода выставили караулы, и после этого Вавилов, Алексей, один из агентов, околоточный и старший дворник принялись взбираться по темной и захламленной лестнице черного хода на второй этаж. Алексею приказали занять нижнюю площадку, агент поднялся чуть выше по ступенькам, ведущим на третий этаж. Околоточный и Вавилов затаились справа и слева от входа в квартиру.

На звонок дворника дверь открыла женщина и, похоже, совсем не удивилась столь позднему визиту.

— Кондратий дома? — спросил у нее дворник и шагнул через порог, оставив дверь слегка приоткрытой.

— Дома, дома, — зачастила женщина, — где ж ему быть?

Дворник окинул взглядом кухню и подошел к невзрачному человеку, точившему кухонные ножи.

— Послушай, мне бы Гурия повидать. Там его какая-то баба дожидается. Говорит, что жена.

— Катька? — удивился Кондратий. — Какого лешего она в ночь примчалась?

— Откель мне знать? — рассердился дворник. — Позови да позови, просит, а сама чуть не ревмя ревет.

— А я ей что скажу? — Кондратий уставился на дворника. — Я и сам хочу знать, где он прохлаждается. Вчерась вечером как ушел с приятелем, так и не вернулся.

— А приятель что ж?

— Да он у меня в каморке валяется. С утра не просыхает. Сначала казенку[19] пил, а час назад Варьку, — кивнул он на одну из женщин, — в «шланбой»[20] посылал…

Дверь распахнулась, и Вавилов, а следом за ним околоточный, быстрым шагом вошли в квартиру. Кухня замерла от изумления. Перестали стучать ножи, смолкли разговоры. Кухарка и две ее помощницы, одна из которых открыла дверь дворнику, казалось, онемели от ужаса, увидев двух человек с револьверами в руках.

— Ни звука! — на всякий случай приказал громким шепотом Вавилов и кивнул головой Кондратию:

— Веди в свою комнату!

— Слушаюсь, — прошептал тот испуганно и засеменил к выходу из кухни.

Его каморка находилась по соседству, но, когда полицейские ворвались в нее, там никого не оказалось.

Только на грязном без простыни тюфяке, на котором совсем недавно лежал Мозалевский, валялся жилет, в кармане которого нашли тридцать рублей кредитными билетами. На трехрублевой ассигнации были видны следы крови. Кровь обнаружили и на грязном носовом платке, который преступник забыл на подоконнике.

— Беда какая! Спугнули все-таки мерзавца! Через подвал ушел! — поскреб в затылке околоточный и набросился на дворников:

— Что ж вы про угольную яму не упредили? Теперь ищи его свищи. Небось уже в другой конец города ускакал.

Дворники сконфуженно разводили руками и переглядывались. Летом в доме углем не пользовались, и про этот дополнительный выход, ведущий из подвала, просто-напросто забыли.

— Наверняка он в соседние дворы через дровяные сараи ушел, — заметил Вавилов, успевший сбегать на улицу и вернуться в компании с разъяренным Тартищевым.

Начальник сыскного отдела окинул всех тяжелым взглядом.

— Не отыщете к утру Мозалевского, пеняйте на себя! — И кивнул Алексею:

— Поехали!

У того екнуло сердце: вот и закончилась его недолгая карьера сыщика! Но виду не подал и лишь спросил:

— В сыскное отделение?

— Нет! — рявкнул в ответ Тартищев. — Ко мне домой! — И повернулся к побледневшему Вавилову:

— Иван, рой землю, грызи зубами, но достань мне негодяя хоть с того света! Сроку тебе до десяти утра. В одиннадцать меня ждут с докладом у губернатора!

— Ваше высокоблагородие! — Околоточный отошел от Кондратия, который, вжав голову в плечи, робко наблюдал за ними из закутка рядом с плитой. — Бугров говорит, что у Мозалевского якобы полюбовница есть. Верка, по фамилии, кажись, Шашкова. Проживает в меблированных комнатах на Разгуляе. Мозалевский хвастался по пьяни, что шибко, дескать, красивая.

И завсегда его принимает, даже без денег. А сейчас он при деньгах, так и вовсе рада будет.

Тартищев крякнул и посмотрел на Вавилова.

— Живо на Разгуляй! Верку выкопать из-под земли. Я не слишком верю, что он решит у нее укрыться, но засаду в квартире устроить непременно. Кроме того, осмотреть все трактиры, кабаки, распивочные, расспросить буфетчиков, половых, маркеров и завсегдатаев, не появлялся ли где человек, похожий на Мозалевского, предупредить городовых, обратить внимание на проституток… — Он махнул рукой Алексею. — Поехали!

Тот уточнил:

— К вам домой?

— Нет, в бордель! — ответил Тартищев и, заметив, как вытянулось лицо у Алексея, неожиданно рассмеялся:

— Не обольщайся! Всего лишь проверим, не появлялся ли наш бегунок в сих злачных местах.

Глава 6

Ночь по календарю градоначальника до сих пор считалась лунной, и поэтому фонари опять не горели, хотя на город опустился туман, густой и липкий. Он окутывал здания сплошной пеленой, висел клочьями на кустах и деревьях, стлался под ноги запоздавшим прохожим и лошадям ночных извозчиков, громко перекликавшихся у городского фонтана — своей извечной стоянки.

Подобные ночи — сущий подарок для обитателей трущоб и притонов, выползающих на свой ночной промысел. Редко кто из обывателей даже в дневное время осмелится на столь рискованный шаг — появиться в районе Хлудовских выселок, самого разбойного места в Североеланске. Ограбить, обыграть в карты, убить — на Хлудовке в порядке вещей. Крики о помощи или предсмертные стоны здесь так же обычны, как разудалые пьяные крики, визги проституток или отборная брань проигравшегося в пух и в прах «делового»[21], спустившего за час игры всю свою ночную добычу…

Здесь располагались самые дешевые, последнего разбора публичные дома. Подъезды их освещались красными фонарями, а на задворках прятались совсем уж отвратные притоны — «кузницы», где ютились пропащие женщины и их коты, которым было что скрывать от полиции. В этих гнездах порока и самого низкопробного разврата составлялись разбойничьи шайки и делилась награбленная добыча, здесь не гнушались раздеть подобранного на улице пьяного или отправить «в плаванье» очередной труп.