Патриция Корнуэлл - Жестокое и странное Страница 11

- Вы помните, когда этот продовольственный магазин закрылся? спросила я.

- Приблизительно в то же время, что и другие. Когда началась война в Персидском заливе, - ответил Марино.

Он свернул в проулок, яркие лучи фар его машины заскользили по кирпичным стенам и запрыгали, когда кончился под колесами асфальт. За магазином проволочная ограда отделяла асфальтированную площадку от каких-то зеленых насаждений, темные силуэты которых колыхались на ветру. Вдалеке сквозь голые ветви деревьев я увидела освещенную улицу и разноцветную вывеску "Бюргер Кинг".

Марино остановил машину, свет фар упал на коричневый мусорный контейнер с шелушащейся краской, изъеденный ржавчиной, по его бокам стекали капли воды. Дождь барабанил по стеклу и крыше машины, диспетчеры связывались по радио с другими водителями, направляя их к местам происшествий.

Марино уперся руками в руль и втянул голову в плечи. Затем немного помассировал себе шею.

- Черт, старею, - проворчал он. - У меня в багажнике есть плащ.

- Он больше нужен вам, чем мне. Я не растаю, - возразила я, открывая дверцу машины.

Марино достал свой темно-синий полицейский дождевик, а я ограничилась поднятым повыше воротником. Дождь обжигал лицо, и его холодные капли сыпались мне на голову. У меня почти сразу же замерзли уши. Контейнер стоял возле ограждения, ближе к дороге, метрах в двадцати от задней части магазина. Я обратила внимание на то, что контейнер открывался сверху, а не сбоку.

- Когда приехала полиция, крышка контейнера была открыта или закрыта? - спросила я у Марино.

- Закрыта. - Из-за капюшона ему было трудно смотреть на меня, не поворачиваясь всем корпусом. - Вы обратили внимание на то, что туда трудно подняться. - Он посветил карманным фонариком. - Он был к тому же пуст. Ни черта, кроме ржавчины и скелета дохлой крысы, такой здоровенной, что на ней можно было бы кататься верхом.

- А крышку легко поднять?

- Не больше, чем сантиметров на пять. Там обычно стоят шарниры с обеих сторон. При большом росте можно поднять крышку на пять сантиметров и, просунув руку, приподнять еще немного, как раз чтобы пролез мусорный мешок. Но здесь крышка сломана, и ее можно открыть лишь полностью, то есть перекинув на другую сторону. Но это не удастся, если на что-нибудь не забраться.

- У вас какой рост? Метр восемьдесят пять или восемьдесят семь?

- Примерно. Если я не могу открыть крышку, значит, и он не смог бы. На данный момент основная версия такова: он вынес тело из машины и прислонил к контейнеру, пока пытался его открыть, - так обычно ставят на землю мешок с мусором, чтобы освободить руки. Убедившись в том, что крышку ему не открыть, он сматывается, оставляя мальчика и его вещи здесь на дороге.

- Он мог бы отнести его туда, в кусты.

- Там ограждение.

- Оно не слишком высокое - метра полтора, не больше, - заметила я. - В конце концов, он мог бы оставить тело и за контейнером. А так оно было совершенно на виду.

Марино молча осмотрелся, посветив фонариком на проволочное ограждение. Капли дождя замелькали в узком луче света, словно миллионы мелких гвоздиков, летевших с небес. У меня едва сгибались пальцы на руках. Голова вся намокла, и ледяные струйки текли за шиворот. Мы вернулись в машину, и он включил обогрев на полную мощь.

- Трент и его ребята уперлись в эту версию с контейнером, расположением его крышки и так далее, - сказал он. - Лично я считаю, что этот контейнер сыграл здесь роль лишь стенда, на котором подонок выставил свое "произведение".

Я смотрела в окно сквозь завесу дождя.

- Суть в том, - уверенно продолжал он, - что привез он парня сюда вовсе не для того, чтобы его спрятать, а, напротив, для того, чтобы его нашли. Но ребята из Энрико так не считают. Я же не просто так считаю, я чувствую это, словно чье-то дыхание у себя на шее.

Я продолжала смотреть на контейнер. И настолько живо представляла себе тельце Эдди Хита, прислоненное к нему, словно сама присутствовала в тот момент, когда его нашли. От неожиданной мысли меня словно ударило током.

- Когда вы в последний раз смотрели дело Робин Нейсмит? - спросила я.

- Не имеет значения. Я все прекрасно помню, - ответил Марино, не поворачивая головы, глядя вперед. - Я ждал, не придет ли это вам в голову. Я об этом подумал сразу же, как только приехал сюда впервые.

Глава 3

В тот вечер я, разведя огонь, села есть свой овощной суп возле камина, а на улице все еще шел мокрый снег с дождем. Я выключила свет и раздвинула шторы на стеклянных дверях. Трава вся побелела от мороза, листья рододендрона свернулись, деревья стояли голые в свете луны.

Этот день уморил меня, словно какая-то жадная ненасытная темная сила высосала из меня все жизненные соки. Я чувствовала на себе всепроникающие пальцы тюремной охранницы по имени Хелен и спертый воздух клетей, в которых недавно сидели безжалостные, злобные люди. Я вспомнила, как во время ежегодного совещания Американской судебно-медицинской академии просматривала, держа на свет, слайды в баре одной из гостиниц Нового Орлеана. Убийство Робин Нейсмит было тогда еще не раскрыто, и обсуждать то, что с ней сделали, когда все вокруг шумно и весело праздновали Марди-Гра, [традиционный карнавал в Новом Орлеане накануне Великого поста] было как-то жутко.

Ее избили и изувечили, зарезали насмерть, как считали, в ее же гостиной. Однако особенно все были шокированы тем, чти Уоддел совершил уже после ее смерти. Это походило на какой-то неслыханный безобразный ритуал. Уже мертвую он ее раздел. Факт изнасилования установлен не был. Казалось, ему больше нравилось кусать ее и ковырять наиболее мягкие участки тела ножом. Когда по пути с работы к Робин зашла ее коллега и подруга, она обнаружила изуродованное тело девушки, прислоненное к телевизору, с опущенной вперед головой, руками вниз и вытянутыми вперед ногами. Одежда стопкой лежала рядом. Она походила на большую, с человеческий рост окровавленную куклу, которую положили на место после какой-то чудовищной игры, превратившейся в настоящий кошмар.

Психиатр в своем заключении на суде сказал, что после убийства Уоддел, вероятно, настолько терзался угрызениями совести, что сидел и разговаривал с телом в течение, возможно, нескольких часов. Психолог судебно-медицинской комиссии штата предположил совсем иное. Он считал, что Уоддел знал о том, что Робин работала на телевидении, и в прислоненном к телевизору теле видел нечто символическое. Словно он вновь смотрел на ее изображение по телевизору и что-то себе представлял. Он вернул ее туда, откуда она пришла к нему, и, разумеется, убийство было преднамеренным. Нюансы и выводы бесконечных исследований со временем становились все более запутанными.

Вызывающая демонстрация содеянного с двадцатисемилетней дикторшей телевидения была своеобразным автографом Уоддела. И вот сейчас десять лет спустя погибает мальчик, и при этом кто-то вновь ставит этот автограф накануне казни Уоддела.

Приготовив кофе, я перелила его в термос и унесла к себе в кабинет. Усевшись за письменный стол, я включила свой компьютер и, набрав код, связалась с центральным. Я должна была еще взглянуть на результаты поисков, проведенных по моей просьбе Маргарет, хотя я подозревала, что они находятся в угнетающе толстой пачке бумаг, лежавшей у меня в ящике в пятницу после обеда. Однако кое-что все же должно быть на жестком диске. Для входа в ЮНИКС я напечатала свое имя и пароль, и в ответ мне засветилось слово "почта". Маргарет, мой специалист по компьютерным исследованиям, оставила мне сообщение.

- Проверить файл "тело", - гласило сообщение.

- Просто жуть, - пробормотала я, словно обращаясь к Маргарет.

Переместившись в каталог под названием "шеф", куда Маргарет обычно направляла информацию и запрошенные мною файлы, я извлекла файл "тело".

Он был довольно объемным, потому что Маргарет собрала разные виды смерти и совместила эти данные с тем, что ей удалось узнать в травматологической регистрации. Неудивительно, что большинство отобранных компьютером случаев с потерей конечностей и повреждением тканей явились следствием автокатастроф и других аварий с техникой. В четырех случаях на жертвах были обнаружены следы укусов. Двое из них оказались зарезанными, двое - задушенными. Одной из жертв был мужчина, две - взрослые женщины и одна - шестилетняя девочка. Я пометила номера дел и коды.

Затем я стала перебирать одну за другой информацию травматологической регистрации о жертвах, которых удалось поместить в больницу. Я была готова к тому, что извлечь нечто полезное будет весьма сложно. Так оно и оказалось. Своей стерильностью и безликостью поступавшая из больниц информация чем-то напоминала операционную. В целях конфиденциальности имена, страховые номера и другие данные были изъяты. Не имея общего связующего звена, невозможно было проследить по многочисленным документам, как личность переходила от бригады "скорой помощи" в травматологическое отделение, полицейский участок или какие-нибудь другие службы. Но самое грустное заключалось в том, что информация о пострадавшем могла находиться в базе данных шести разных служб и не совпадать, если при вводе проскочили какие-нибудь ошибки. Исходя из всего этого, я могла бы найти заинтересовавший меня случай, но так никогда и не узнать, кто пациент, умер он или остался жив.