Марина Серова - Одна из нас лишняя Страница 11

— Избави бог! Видите ли, согласно психологическим особенностям нации, к которой я имею честь принадлежать, я не склонен бунтовать против велений судьбы…

«Ну вот, оседлал свой национальный фатализм! — с досадой подумала я. — Почему это, стоит еврея спросить о чем-то действительно важном, он тотчас начинает прикрываться „психологическими особенностями своей нации“ или заботой о благе семьи и клана?»

— Ладно, — миролюбиво сказала я, довольная своим зондированием этого представителя самой фатально настроенной части человечества, — хотя вопрос о смиренной мудрости вашего легендарного народа весьма спорен. Видите ли, Виктор Захарович, бунтарство — обратная сторона фатализма…

— Все это, конечно, очень интересно, — Давнер демонстративно отогнул рукав пиджака и посмотрел на циферблат массивных часов из титанового сплава, — но у меня решительно не остается времени, чтобы…

— Не беспокойтесь, я уже закругляюсь…

Через несколько минут я действительно покинула кабинет Давнера и, пройдя коридор, вызвала лифт. Но, немного подумав, вместо того чтобы шагнуть в распахнувшиеся двери, повернула на сто восемьдесят градусов и снова пошла по коридору. Теперь я остановилась перед дверью с табличкой: «Главбух Сараязова Фатима Камоловна» — и, постучавшись, вошла.

Глава 5

Пообщавшись со вторым за это утро главным бухгалтером (таким же скрытным, как, вероятно, все главбухи на земле) и с некоторыми рядовыми сотрудниками «Арх-Модерна», из прохлады кабинетов я вновь вынырнула в клейкую жару конца июня. Замеченные мной на горизонте тучки вовсе не торопились укрыть изнывающих от палящих лучей тарасовцев.

Прикинув, что до двух часов я еще успею где-нибудь перекусить, я отправилась в «Репризу» — кафе, куда частенько заглядывали люди, бывшие, мягко говоря, не в ладах с законом. Но зато там были установлены мощные кондиционеры, шеф-повар был мастером своего дела, а расторопные официантки не заставляли себя долго ждать.

По профессиональной привычке я выбрала столик у окна, сидя за которым можно было не только контролировать вход, но и краем глаза наблюдать за всем, не слишком большим, залом. Заказав обед, я окинула взглядом немногочисленных посетителей, среди них одно лицо показалось мне знакомым. Ну да, это же тот самый бугай в спортивном костюме, с которым я чуть не столкнулась у лифта пару часов назад!

Он и два его приятеля, одетые тоже по-спортивному — в цветные баскетбольные майки и длинные, до колен, шорты, — уже заканчивали свою трапезу. Они что-то деловито обсуждали, размахивая руками, запивая обед добрыми порциями пива. Впрочем, бугай пил только минералку, бросая отрывистые, рубленые фразы.

Когда мне подали закуску — салат из краснокочанной капусты и свежих помидоров, сдобренный соком лимона и оливковым маслом, — троица дружно поднялась из-за стола и направилась к выходу.

Раздвинув немного бледно-сиреневые пластинки жалюзи, я поняла, почему бугай пил только водичку. Он садился за руль большого темно-серого (почти черного) «БМВ». Машина стояла на самом солнцепеке, но, усевшись в нее, никто почему-то не опустил затемненные стекла. Наверняка у них стоит кондиционер.

Быстро разделавшись с обедом, я рванула в таксопарк.

Из трех ворот, предназначенных для въезда и выезда таксомоторов, работали только одни.

Шлагбаум, загораживающий проезд, регулярно поднимался, открывая проезд для очередной машины.

Остановив свой «Фольксваген» рядом с контрольно-пропускным пунктом, я вошла в конторку. Сидевший в душном помещении невысокий предпенсионного возраста мужчина с широкой плешью недобро покосился на меня, но, когда я сказала, что мне нужно найти человека, которого подвозил вчера Виктор Зарубин, сменил гнев на милость.

— Виктор скоро должен подъехать, у него сейчас смена кончается, можешь здесь посидеть.

— Спасибо, я подожду в машине, — я показала в окно на своего «жука».

Открыв обе двери, чтобы продувало сквознячком, я устроилась за рулем, немного откинув спинку сиденья, и.., задремала. Из полусонного состояния меня вывел незнакомый баритон:

— Ты, что ль, меня ждешь?

Приоткрыв глаза, я увидела высокого, худого, как вяленая чухонь, парня лет тридцати, склонившегося ко мне.

— Мне нужен Виктор Зарубин, это вы? — Я быстро сбросила с себя остатки сонливости.

— Я, ну и что?

Выскочив из машины, я сунула ему в руки фотографию. Что-то еще должна сказать, только вот что? Мысли роились у меня в голове, набегая одна на другую.

— Вы вчера подвозили этих двоих из аэропорта?

Виктор мельком взглянул на фотографию и пожал плечами.

— Разве всех упомнишь…

— А Володя усатый сказал, что у вас хорошая память и вы обязательно мне поможете, — вспомнила я совет коллеги Виктора.

— Че ж ты сразу не сказала, что от Усатого? — Виктор моментально сменил тон. — Ну, подвозил я этих педиков, с московского рейса.

Хорошо их помню, я только из гаража выехал.

Довез их до угла Чапаева и Бахметьевской.

— Вы посмотрите получше, — посоветовала я.

— Да чего на них смотреть-то, — сказал Виктор, — точно — они.

— Вы в этом уверены?

Виктор только, хмыкнул и качнул головой: мол, за кого ты меня держишь?

— А был у них с собой темно-синий чемоданчик?

— Нет, у них вообще чемоданов не было, только пара сумок.

— А почему вы назвали их педиками?

— А как же их еще называть? — пожал он плечами. — Можешь назвать их гомиками или голубыми, если тебе так больше нравится.

— Спасибо за помощь, Виктор, — я протянула ему две десятки, — возьми, пивка попьешь.

— Да пошла ты!.. — оскорбление произнес Виктор и спрятал руки за спину.

Я сунула ему деньги в оттопыренный карман рубашки и села в машину.

— Адье, Виктор.

Гомики, педики, геи, голубые, гомосеки…

Если еще к Борщеву можно было отнести одно из этих определений, то к Юрию Овчаренко они явно не подходили. Почему? Это довольно трудно объяснить. Как, по каким неуловимым признакам узнают друг друга люди, принадлежащие к сексуальным меньшинствам? Причем узнают безошибочно, с одного взгляда?..

Я вспомнила фильм Альмодавары «Лабиринт страстей», где совсем еще юный Бандерас играет гомосексуалиста. Он идет по улице и вдруг встречается взглядом с юношей, идущим навстречу. Они разминулись и, сделав два шага, одновременно оглядываются. Все, у них уже нет сомнений относительно сексуальной ориентации друг друга.

Я уже почти подъехала к дому, как мое мысленное лирическое отступление прервал телефонный звонок.

— Софию заказывали?

Приятный женский голос любезно ответил на все мои вопросы. Борщев и Овчаренко? Да, останавливались. Уехали вместе. Кажется, никто из них не болел — выходили утром вместе.

Синий чемоданчик? Такого не видела, хотя ручаться не может. До свидания. Добро пожаловать в «Золотой лось», у нас отличный сервис.

Закончила разговор я перед дверью квартиры. Скорее под душ!

В половине девятого я была в особняке Овчаренко. Людмила Григорьевна, облаченная в изумрудного цвета короткий шелковый халат, сидела перед камином и попивала свой «Реми Мартен». Я ничего не прочла в ее синих глазах, кроме усталости и равнодушия.

«Испереживалась, наверное», — сочувственно подумала я, здороваясь с ней и присаживаясь в стоящее рядом кресло, на которое она мне любезно и, как всегда, с оттенком снисходительности указала.

— Как дела? — вяло поинтересовалась она.

По подернутому томной поволокой взгляду Людмилы Григорьевны я поняла, что «приняла» она уже изрядно. Я с любопытством посмотрела на пузатый темный сосуд — это была не та бутылка, из которой мы пили с ней в прошлый раз. Ну и скорость!

— Продвигаются понемногу, — уклончиво и тоже без всякой охоты ответила я, — звонила в Болгарию, разговаривала с Христо Стояновым, он сказал, что вашего мужа вообще не видел, — я решила внести остроту в нашу квелую, как уморенные жарой прохожие, беседу.

— Вот как? — В ее глазах мелькнуло что-то похожее на интерес. — Где же Юра был в таком случае?

— Стоянов сообщил, что Борщев, с которым болгарская сторона имела дело, сказал, что Юрий Анатольевич плохо себя чувствует и находится в гостинице.

— О господи! — накрашенные ресницы Людмилы Григорьевны беспокойно вздрогнули. — Что с ним случилось?

Теперь в ее голосе звучало неподдельное волнение.

— Я так устала ломать голову, а тут еще новая забота — Никита в клуб собирается!

— Это, скорее, моя забота, — имела я наглость заметить, — Людмила Григорьевна, не переживайте, с Никитой ничего не случится, уверяю вас!

— Собирается как вор на ярмарку, — она точно не расслышала моего увещевания, — не парень, а принцесса на горошине, — с раздражением комментировала она, — и это тогда, когда его отец…

Людмила Григорьевна всхлипнула и разрыдалась. Такого я, честно говоря, несмотря на горе и потрясение, от нее не ожидала. Людмила Григорьевна с ее высокомерием и какой-то сверхчеловеческой отстраненностью казалась неуязвимой для любых жизненных невзгод.