Галина Романова - Не доставайся никому! Страница 11

К вечеру она не выдержала и высунула нос из своей комнаты.

Мама дорогая! Люстру, к которой она боялась притрагиваться, старинную медную с хрустальными плафонами, запылившимися еще в прошлом десятилетии, Аристов ухитрился снять, вымыть и повесить обратно. Укрепил разболтавшиеся и покосившиеся двери серванта. Починил кресло-качалку, в которое и бабушка боялась усаживаться, ворча, что дед после себя ничего крепкого и целого не оставил. Однажды, едва с него не упав, бабуля накрыла кресло клетчатой шерстяной шалью, задвинула в угол у балкона и никогда потом больше в него не садилась. И Алисе не позволяла.

Еще Аристов прибил на место полку в туалете. Она сорвалась с одного гвоздя уже после смерти бабушки. Алиса второй гвоздь из стены выдернула, и полку поставила на пол, и почти каждый раз, когда забывала, задевала ее большим пальцем правой ноги. Охала, ахала, грозилась полку выкинуть. Но решиться так и не смогла. Этот шедевр неизвестного краснодеревщика, с бабушкиных слов, прислала Алисе в подарок мать на ее десятилетие. Полку красного дерева и шоколадку «Аленка». Открыток и телеграмм не прилагалось.

– Спасибо, – сухо поблагодарила Алиса, подняв голову к потолку. – Не стоило…

– Да, совершенно ничего не стоило, совершенно даром, – так же казенно, как и она, ответил Петр Иванович и шагнул к порогу. – Так я пошел?

– Куда?

Она только теперь обратила внимание, что одет он в свой сатиновый темный костюм, а из бокового кармана куртки торчит беретка.

– Так это… Работу мне дали. Звонил твой дружок. Выхлопотал он мне работу в ЖЭКе, дворник я теперь ваш, и еще койку выхлопотал… пока там же, – пошутил Аристов безрадостно и вздохнул. – Не обижайся на меня, дочка. Я же все понимаю. Такого, как я, трудно принять. Ты это… Будь осторожна! На ночь запирайся. И этого к себе… Участкового лучше не впускай.

– Почему? – изумилась она.

– Мутный он какой-то. Нехороший взгляд у него. Баба опять же его… Чего там у них? – забормотал Аристов, пятясь к двери. – Ключи отбери. На кой они ему? Баба у него ключи найдет, худо будет… Ты это, не боись ничего! Я тута, рядом… Как-нить зайду, покалякаем. Про Шурку покойную, к примеру. От чего, говоришь, она померла-то? Машина сбила? Странно… Ты пока отдыхала, я тут сгонял в проулок-то, понаблюдал. Там пять, десять километров скорость у машин. Как сбить-то можно? Опять же чужие не ездят, только свои. И всего три дома. Машин не мало, конечно, но вычислить можно. А ты не замечала, никто машину не ремонтировал в то время? Нет? Оно, конечно… Мусоров работа! А им недосуг, н-да… Я поспрошаю, если что, расскажу. Стерегись, дочка…

Он ушел, а у нее заныло сердце. Трудно поверить, но от тоски заныло! Пока он ходил тут с тяжелым старческим пыхтением по комнатам, гремел, стучал, давал советы, она немного сердилась, чуть-чуть раздражалась, неуютно ей с ним было, конечно, но она совсем-совсем не испытывала страха. Рассказать кому, засмеют и у виска пальцем покрутят! Под одной крышей с уголовником – и не страшно?! А вот и да!

А стоило ей дверь за ним запереть, послушать, прислонясь щекой к замочной скважине, как гудит лифт, увозя Петра Ивановича в его каморку в цокольном этаже соседнего дома – там селились их дворники, – как нахлынула на нее непонятная тоска вперемешку со страхом и стыдом.

Не стоило ей так с ним. Он жизнь ей спас, а она…

– Молодец! – выпалил на подъеме Сашка, выслушав ее подробный отчет о папаше самозваном. – Молодец просто, Алиска! Я даже боялся тебя об этом просить! Но ты все сама сделала, умница!

– Да, умница, – протянула она неуверенно, ковыряя пальцем по привычке стену возле телефонной полки в коридоре, она с детства ее там колупала, сколько бабушка ни ругалась, отучить так и не смогла. – Он вот ушел, и что дальше?

– А что дальше?

– А то! Ночью я как тут одна?

Сашка сразу широко шагнул в ее сторону, выкатил колесом грудь и только было собрался по ней вдарить кулачищем, знаменуя тем самым свою надежность, как Алиса показала ему фигу.

– Ничего не получится, дорогой. Ты сейчас же топаешь к себе домой.

– То есть?! – Пухлые губы Назарова задрожали от обиды. – Ты чего выпендриваешься, Голубева?! Я за тебя по колено в кровь встану, а ты…

Упреков могло быть слишком много, Алиса не дослушала, выставив его за дверь.

– Сначала разберись в своей семейной жизни, потом приходи ко мне с ночевкой, – посоветовала она перед тем, как запереться. И тут вспомнился последний совет Петра Ивановича. – Да, и еще… Ты ключи мне сдай от новых замков.

– Как сдать?! – жгучая обида плеснула в Сашкины голубые глаза свинцом. – Как сдать?!

– По описи! – рявкнула Алиса как можно строже, чтобы окончательно не размякнуть и не броситься другу детства на грудь. – По описи, дорогой!

Дверь она заперла на все имеющиеся на ней запоры. Дай Бог здоровья Петру Ивановичу, люстрой и креслом-качалкой его хлопоты минувшим днем не ограничились, он привинтил еще и шпингалет. Каким бы тот хлипким ни казался на первый взгляд, с лестничной клетки его точно не отпереть. Не взять его ни одной отмычкой. Алиса его подвигала несколько раз туда-обратно, подергала, проверяя на прочность. Потом заперлась и пошла в кухню.

И тут приложилась заботливая рука Аристова. На столе в глубокой миске стоял приготовленный им витаминный салат из свежей капусты и моркови с луком. В кастрюльке на плите гречневая каша, а в большом эмалированном кофейнике с ядовито-желтыми цветами по боку – и как он только отыскал, бабуля на антресоли его убрала лет пятнадцать назад, точно – плескался кисель.

– Спасибо, Петр Иванович, – вздохнула Алиса и налила себе полную кружку киселя. – Но есть мне совершенно не хочется.

Будто услыхав ее нытье, Аристов тут же позвонил на домашний.

– Не спишь, дочка? – спросил он, не представляясь, кто бы еще ее стал так называть.

– Нет, – помотала она головой.

Спрашивать, откуда ему известен ее домашний номер, смысла не было. Он, похоже, знал все про нее. Если уж старый эмалированный кофейник отыскал и карточную колоду, то узнать ее номер телефона ему, как через плечо плюнуть.

– Поужинала?

– Не хочется.

– Я там тебе кашки сварил.

– Я видела, – она со вздохом подтащила по столу к себе поближе миску с салатом, запустила в него вилку. – Кашу не хочу, салат поем.

– Поешь, поешь, в нем витаминов много, тебе сейчас нужно. Я тут лежу и журнал один интересный читаю, вот там про капусту много интересного написано… – Аристов чем-то зашуршал, очевидно, теми самыми страницами, где подробно описывались целебные свойства капустного листа. – Его ведь даже к ранам приложить можно, представляешь?.. А Шурка точно в этом проулке погибла, Лисочка?

Она поперхнулась.

Опять он! Ну, прыгает, что та саранча с капустного листа на морковную ботву! Только что ведь зачитывал ей строчки о капусте и тут же переключился на погибшую Александру.

– Чего молчишь-то, Лисочка?

Он странно коверкал ее имя, произнося его мягко и нараспев. Сашка фыркал и кривился, а ей даже нравилось.

– Так это… Мы же вроде про капусту говорили… – она проглотила салат, хлебнула киселя из кружки. – А Александра погибла именно там. Там полиция все оцепляла, и «Скорая» туда приезжала.

– Ага, значит. Ладно! – Он помолчал, потом сказал: – Ты запиши телефон-то мой. Он тут в комнате, если что, звони сразу, я примчусь.

– А если что – это вы о чем?!

Перед глазами вдруг поплыли фиолетовые круги, а в шею противно подуло. Подуло из окна, конечно же, но снова почудилось, что за спиной кто-то дышит. Она поспешно отодвинулась в самый угол, чтобы видеть всю кухню целиком – от двери до окошка.

– Да мало ли, – вздохнул Аристов. – Может, плохо тебе будет, температура поднимется, врач говорил, что такое возможно. Дома же, не в больнице.

– А-аа, – она с шумом выдохнула. – Вон вы о чем.

– А ты о чем? – вкрадчиво поинтересовался Петр Иванович и тут же посоветовал: – Ты головушку себе не забивай ерундой. Щеколдку видела?

– Вы про шпингалет?

– Про него, милая.

– Видела.

– Заперла?

– Да.

– Умница. Теперь покушай, и отбой. Утром позвоню, поговорим.

Она чуть не спросила о чем, но Аристов снова опередил ее.

– Про Шурку твою поговорим. Больно странным мне кажется, что она в добром уме и твердой памяти вдруг под колеса попала. Машины-то там еле ползут, Лисочка! Насмотрелся я сегодня. Специально торчал, пока не замерз. Снег ведь, всю зиму снег валил. Оттепели ни единой. Из проулка, мне в ЖЭКе сказали, ни разу за зиму снег не вывозили. Колею накатали, как танками, по ней и ползут. Как надо было глаза залить, чтобы под колеса попасть машины, которая почти стоит?! Если только сама не сигнула.

– Не сама она.

Алиса задумалась, вспоминая тот самый проулок, где погибла Александра.

Аристов был прав по всем. Снег в том месте не сгребали всю зиму. Грузовики к магазину подъезжали всегда с другой стороны здания. Жильцы окрестных домов ходили там же. Необходимости чистить этот проулок и вывозить оттуда снег у жилищной конторы не было. Там и ездить-то особой нужды не было ни у кого. Только у самых настырных. У тех еще, кому ставить машину под чужими окнами не хотелось, или драйва схватить, ну и…