Артур Дойл - Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив Страница 11

ПОСЛЕДНИЙ ДОВОД

Истинным домом Малыша Уилсона следовало считать, по-видимому, Атлантический океан, поскольку ни Англия, ни Америка не выказывали ни малейшего желания принимать его у себя. Однако он ухитрился некими кривыми путями пробраться в Лондон и там внедриться — увы, на самом краешке того социального слоя, который именуют криминальным. Мы с Уолдреном встречались с ним время от времени в маленькой пивнушке с подмоченной репутацией в глубине района Сохо — в одном из тех местечек, которые открываются, когда уходит последний почтальон, и закрываются перед приходом первых молочников. Но беседы шли там весьма примечательные, достойные внимания. К сожалению, невозможно сделать добродетель столь же привлекательной, как порок, потому что добродетель — явление негативное, а порок — позитивное. Человек, не позволяющий себе совершать поступки определенного рода, несомненно, является наилучшим гражданином, однако он начисто лишен обаяния тех людей, которые себе позволяют все. Как ни грустно, но это правда.

Когда Малыш Уилсон принимался разглагольствовать, мы обращались в слух: мир, описываемый им, был нам совершенно неведом, а он умел, в своеобразной грубоватой манере, живописать его так, что тот становился близок нам. Наклонив стул под опасным углом, сдвинув черную сигару в уголок рта, Малыш вводил нас в этот странный подпольный мир больших американских городов, — а гидом он был, несомненно, весьма компетентным. Казалось, что по ту сторону океана он боялся не столько шерифов и полицейского начальства, сколько своих сограждан и сородичей по преступному миру: они явно доставляли ему кучу неприятностей. Для нас служила поучением даже сцена его ухода из погребка рано поутру. Засунув руки под полы пиджака, он бросал быстрые, острые взгляды затравленного зверька направо и налево, стоя в дверях, и лишь затем рисковал явить свою неприглядную личность улице.

Богатый опыт — или живое воображение, или и то и другое — позволяли ему зачаровывать нас, когда ему этого хотелось. В ту ночь, о которой пойдет разговор, он пустился в изложение очень длинной истории. Уолдрен считает, что пересказывать ее бесполезно, поскольку главная ее прелесть заключалась в великом и могучем американском языке. (Например, родную страну Малыш ласково именовал «Амуркой».) Ну, я тоже немножко им владею, в общем-то. Во всяком случае, постараюсь дать вам образчик речей Уилсона.

— Я бы больше успел, — так выразился он, — не будь там той старой юбки с помойным ведром. Расскажу вам все, как было, пока еще свежо в памяти.

Было это в некоем городишке, в Амурке. Названия не скажу, это, понимаете ли, может иметь последствия, и потом, история такая могла случиться в любом из дюжины подобных местечек. Вы только вообразите себе город открытый, нет, просто-таки распахнутый настежь — наверное, никакая власть в мире не могла бы его захлопнуть обратно. Город прогнил насквозь сверху донизу, от мэра до последнего посыльного в отеле. Все было в руках мошенников, бутлегеров, киднепперов, головорезов, рэкетиров, грабителей и прочей шушеры. Притом учтите, что бутлегер и грабитель — это зачастую один и тот же человек: сам занимается продажей спиртного из-под полы, а заодно крадет выручку у других парней. Полиция была приручена, судьи безопасны, окружного адвоката регулярно подкупали, с мэром договаривались. Честного судейского не взялась бы страховать ни одна компания. Гангстеры отправились бы с ним на конную прогулку за денек до вынесения приговора их корешу. Потому ничего удивительного, что вам пришлось бы вызвать в суд с полсотни людишек, прежде чем удалось бы подцепить хоть одного. Безопасности не было нигде. Даже представитель прокуратуры штата занимался рэкетом по игровым автоматам в аптеках. Да, сэр, у этого старого городишки, как у бурно кипящего котла, напрочь сорвало крышку. Я там был на подхвате и потому все хорошо знаю: сам промышлял сбытом поддельного пива, пока полиция меня не закупила.

Все это нарастало вроде как бы постепенно. Поначалу приличных граждан забавляло, когда всякие итальяшки и испанчики сшибали друг друга из разных там автоматов, даже Томпсонов.[8] Банды ссорились: какой-нибудь парень с тремя «и» в фамилии требовал не мешать ему работать в такой-то части города, а другой парень, с тремя «о», начинал ему вставлять палки в колеса и поигрывать мускулами. Затем начиналась пальба, самая отчаянная, и в кого пуля ни попадет — значит, одним мошенником стало меньше. Но мало-помалу приличные граждане начали соображать, что вскоре они станут следующей мишенью для стрельбы. Тогда кое-кто зашевелился, завозмущался. Здесь уже почуяли поживу рэкетиры, каждый лавочник подвергся шантажу либо нападению горилл, спущенных с поводка, — улицы украсились кучами ломаного добра, вышвырнутого наружу, причем поверх кучи выбрасывали самого владельца. Да и деньги тоже были на стороне проходимцев, а деньги в возлюбленной стране Господа — это все. О да, подонки распоясались, и никто не мог придумать, как избыть эту беду. Но выход был, и нашел его один парень, по имени Гидеон X. Фэншоу. Я готов воздать по заслугам Гидеону, ей-ей.

Он был странный тип, этот Гидеон X. Фэншоу. Одни считали его чокнутым, другие — гением. Он был очень, очень богат, поскольку состоял младшим партнером у Гоулда и Фэншоу, по части недвижимости. Всю свою жизнь он просидел в библиотеке среди книг, весь в мечтах, но порой как встрепенется — и начинаются разные дела. Скажем, один раз проснулся он и взобрался на самую высокую гору Аляски. В другой раз, проснувшись, убил троих взломщиков, проникших в его дом. Во время войны тоже мечтать бросил, и целый год никто его не видал, пока он не вернулся без ноги, зато с французской медалью. Да, странный он был и не очень-то легкий в обращении — в голове полно шестеренок для думания, но рот — как крысоловка, а челюсть вообще как у людоеда. Теперь он мечтать бросил и примечал, что творится вокруг. Вскоре кое-кому от этого стало жарко. Учтите, люди, можете мне верить: в Амурке полно опасного народу, но самый опасный — рядовой гражданин, когда его загоняют в угол и нет у него иного выхода, кроме как самому забодать кого-то. Слыхали про общество Бодрствующих из Сан-Франциско? Ну вот, про это я и толкую.

С месяц или около того Гидеон только крутился по городу в своей машине, беседовал с одним, расспрашивал другого и нащупывал свой путь. Потом начались собрания — ночь напролет — в его библиотеке, где обсуждалось поведение тузов закона и полиции, и добывались адреса, и создавались планы, и всем объяснялось общее положение дел, и распределились расходы. В то время я состоял стукачом при полиции, и меня зазывали на одну-две такие встречи, где набиралось до двух сотен выдающихся граждан и где меня норовили расспросить, чего я знаю. Мне хорошо платили, но велели захлопнуть пасть и помалкивать, а не то меня самого прихлопнут, и, ей-ей, у тех парней слово с делом не расходилось.

Во всей нашей конторе был один-единственный честный человечек, а именно старина Джек Барлоу, начальник полиции. Силеноку него недоставало — иначе его бы уж давно выставили из города или в покойники зачислили, — но весь он был такой белый, прямо-таки чистенький. Однажды вечером Гидеон Фэншоу наведался к Джеку Барлоу, и вот я сейчас вам перескажу, о чем они толковали, своими словами, конечно. Поздоровался Гидеон, оглядел комнату и спрашивает:

— Ну-ка, Джон, колитесь: нету здесь по углам кого слишком любопытного? Никаких стенографисток за углом?

— Если с собой не привели — нету, мистер Фэншоу, — говорит шеф этак по-дружески и подталкивает к нему коробку сигар.

— Честно, Джон?

— Ага. Можете так и считать.

— Ну, тогда я буду говорить без обиняков, Джон. Выкажу каждое слово лицевой стороной. Прежде всего, слыхали вы когда-нибудь про общество ПОКО?

— Признаться, не припоминаю. У меня в голове все эти общества поперепутывались.

— Прекрасно, вот я и пришел вам про это рассказать. В него входит две сотни наилучших граждан, и буквы эти означают: «Пора Кончать».

— В смысле — с мошенниками и бутлегерами?

— Именно. Вы же сами понимаете, Джон, ничуть не хуже меня, что давно пора как-то зашевелиться. Мы все вам верим. Мы знаем, вы-то сами человек честный. Но власти у вас никакой нет. Ваши работнички прогнили все, снизу доверху. Разве не так?

— Да я бы все по местам расставил, и даже быстро, будь у меня поддержка, мистер Фэншоу. Только что я могу? У этих типов — деньги, и они скупили народ на корню.

— Кроме вас!

— Нет, мистер Фэншоу, есть и еще несколько таких. Но что мы можем поделать?

— Поделать вы не можете ничего, Джон. Вот почему мы взялись сделать все за вас. Итак, первым делом — уж простите за прямоту — я знаю, сколько стоит ваша служба.

— Это узнать нетрудно из годовых отчетов. Там это, пожалуй, единственная правильная цифра!