Светлана Успенская - Блондинки начинают и выигрывают Страница 11

Я мельком пробежал бумаги и отправил их в стол, с намерением позже внести в соответствующий реестр. Бросил усталый взгляд на часы и с облегчением заметил, что уже давно перевалило за шесть и, значит, настал финал бесконечно утомительного дня, полного нервотрепки и служебных передряг, как обычно.

Поднявшись со стула, с хрустом расправил затекшие от статичной позы плечи и утомленно зевнул. Выглянул в приемную. Экран монитора погашен, — Алина ушла.

И слава богу! Значит, сегодня не надо пробираться по стенке домой, смущаться, натужно лгать, пыжиться, строить из себя пылкого поклонника, давно уже не являясь таковым.

С чувством честно выполненного долга я отправился домой, где меня ждал мирный семейный ужин, легкомысленная болтовня жены и детский умилительный щебет. Затем ежевечерний допинг, тридцать минут голубого телевизионного излучения на ночь, — и спать, спать, спать!

Проснулся я среди ночи, как будто кто-то толкнул локтем в бок. Сел на постели, протер глаза и потрясенно запустил пятерню в волосы.

— Что такое? — сонно пробормотала Иришка, перевернувшись на другой бок и сладко причмокнув губами. — Уже утро?

— Я не туда отправил деньги! — оторопело произнес я, глядя неподвижным, расширенным от ужаса взглядом сквозь чернильную темень за окном. — Не на тот счет!

Жена протяжно зевнула, удобно складывая под голову ладони.

— Тебе это приснилось, — произнесла она, вновь погружаясь в дурманящий омут предрассветного сна.

Нет, мне не приснилось!

Я сполз с постели, сунул ноги в шлепанцы, прошел на кухню и с первобытной силой вновь вцепился пятерней в волосы.

Последние цифры счета, куда покупатель леса должен был отправить деньги, — восемь нулей и 516. Я это помню точно. Абсолютно точно! Я сто раз оформлял бумаги, мне ли этого не знать?

Но в платежках, которые я бросил в стол, значились совсем другие цифры. Там тоже шли нули, длинный частокол нулей, а потом — 256. Вроде бы так. Точно, 256!

Значит, ошибся. Я отправил кругленькую сумму на счет неизвестной, возможно, не существующей в природе компании и… Это значит, я допустил ошибку. Ужасную ошибку. Кошмарную ошибку. Непростительную ошибку.

Не сносить мне теперь головы. Дерев разорвет меня на части, а оставшиеся жалкие тряпочки развесит по стенам в назидание сотрудникам. Дальше — увольнение (хорошо, если по собственному желанию), биржа труда, безработица, отсутствие денег, слезы жены, голодные взгляды детей и…

Ужасная картина, будто нарисованная талантливой кистью одного из художников-передвижников, натуралистично живописавших убогие сцены из жизни низов, немедленно нарисовалась перед глазами.

Вот я, ободранный, почти босой, брожу из конторы в контору с приклеенной к губам неестественной улыбкой, неумело скрывая волнение и страх. Я ищу работу. На мне грошовый галстук и мятый пиджак из дешевой ткани.

«Что вы умеете делать?» — спрашивает меня самоуверенный тип с сигаретой в зубах, небрежно щелкая «ЗИППО».

«Все умею, — подобострастно улыбаюсь я, — дайте мне поручение, и я его выполню. Я менеджер высокой квалификации. Я умею составлять договора, заключать сделки, люблю напряженно и много трудиться!»

На самом деле я не умею ничего. Я умею производить нужные бумаги в нужном количестве. И все! Только в этом и заключается моя высочайшая квалификация.

Работодатель обливает меня оценивающим взглядом с головы до ног. Во взгляде читается недоверие.

«Вот как? — ухмыляется он. — А почему вас тогда уволили из конторы «Сукин сын, сыновья и компания»?»

На самом деле его интересует другое. Почему у тебя такие запыленные ботинки, такой дешевый пиджак с глупыми пуговицами и галстук примитивной расцветки, спрашивает он? Почему у тебя ищущий взгляд и сутулые, точно от испуга, плечи? Почему у тебя затравленное выражение лица? Что-то не похож ты на преуспевающего менеджера, приятель! — говорят его наглые глаза.

Он небрежно кивает: «Мы сообщим вам свое решение по телефону».

Но напрасно я буду с трепетом ждать звонка, вздрагивая от малейшего шума в доме. Мне не позвонят. Мне не позвонят, потому что, кроме меня, еще толпы страждущих мечтают о такой же непыльной конторской работе. Они хотят производить бумаги, они умеют производить бумаги. Они могут производить бумаги не хуже меня.

А я? Я допустил ошибку, которой нет прощения… Меня казнят прилюдно, а голову насадят на кол и выставят на всеобщее обозрение в курилке. Все, моя песенка спета.

Я нервно прошелся по кухне и, разглядев свое дикое взлохмаченное отражение на темном оконном стекле, вздрогнул. Все кончено, все кончено, все…

Во дворе сутулый тополь гремел сухощавыми ветками, ежась от ветра. В холодильнике обнаружилась початая бутылка коньяку. Надо успокоиться, расслабиться. Может, все не так страшно? Может, все еще можно исправить?..

Обжигающая жидкость скользнула по пищеводу.

Думай, что еще можно сделать, твердил голос внутри, думай, дубина стоеросовая, думай! Но ничего путного на ум не приходило. Конечно, в случившемся виноват не я, а Алина, моя помощница, моя правая рука. Это она печатала договор с заготовленного образца. Ей всего-то надо было выбрать тип договора, скопировать шаблон, исправить реквизиты покупателя, не трогая однажды впечатанного номера счета, и…

Но зачем она исправила счет? Случайно нажала и не заметила ошибки? Заснула над исправлением текста? Упала головой на клавиатуру в жутких рыданиях?

Все версии выглядели абсолютно неправдоподобно.

А что, если она решила меня подставить? Вздумала отомстить изощренным женским способом, незаметно и красиво? Ведь я был так холоден с ней в последнее время. Забыл про день рождения, выпавший на субботу, поздравил только в понедельник, да и то после напоминания. Правда, купил ей флакон шикарных духов, чтобы исправить оплошность, но все-таки… Хороша ложка к обеду, как говорится.

Все равно, свалить вину за ошибку на секретаршу я не могу. По логике отношений «подчиненный — начальник», ее ошибка — это моя ошибка. Мне именно за то и платят, чтобы я вовремя выявлял промахи и просчеты подчиненных. Значит, остается расплачиваться за недосмотр самому. Надо встретить неприятности достойно, с открытым забралом. Ах, как не хочется их встречать!

Может, сослаться на плохое самочувствие, взять больничный? Нет, не поможет. Больничный — не оправдание. Деревяшкин посмотрит холодными рыбьими глазами и скажет… Что он скажет? «Идите, лечитесь, — скажет он. — Только сначала напишите заявление об уходе».

«Но ведь я был болен и не мог выполнять свои обязанности!» — Мое возмущение звучит вполне искренне и достаточно громко.

«Хорошо, тогда мы уволим вас по служебному несоответствию!» — кивает Деревяшкин. И отворачивается.

Я стою и глотаю полуоткрытыми губами кондиционированный воздух. С «волчьим билетом» меня никуда не возьмут, разве что дворником, посыпать песком дорожки и сгребать листву по утрам.

Нет, болезнь — не выход. К сожалению…

Однако непонятно, как бухгалтерия пропустила платеж? Там ведь сидят опытные зубры с рентгеновскими установками вместо глаз. Почему они не разглядели ошибки?

Ответа нет…

Я обреченно выхлестал еще один стакан и нехотя поплелся спать. Жидкость цвета черного янтаря уже не опалила пищевод, как в первый раз, а ласково скользнула по нему вниз и свернулась благодарным клубочком в желудке, мурлыча свои утешающие песни.

Радостный трезвон будильника в семь ноль-ноль я встретил полностью готовый к неприятностям.

Иришка нехотя разлепила глаза и прищурилась спросонья:

— Что, уже пора вставать? — Сев на кровати, она сладко потянулась: — Как хочется еще поваляться!.. Мне снился сон… Море и все такое… А ты, бедняжка, должен идти на работу. Бе-едненький…

— Как бы не в последний раз, — мрачно буркнул я, одеваясь.

Не обратив внимания на мои слова, она птичкой вспорхнула из постели и понеслась будить детей. Везет же некоторым! Не отвечают ни за что, не волнуются ни о чем, спят как сурки бессонными ночами, во сне видят море и никогда не переживают из-за неправильно оформленных договоров и неотвратимой, как смерть, начальственной выволочки. Везет!..

Глава 4

— Да, Аристарх Мирзоевич — это я. Собственно говоря, вы по какому делу?

А… Не понимаю вашего интереса… Абсолютно не понимаю! Стоило тащиться в наш богом забытый край, чтобы…

Да, известили жену, а что?.. Бывает… Напороли горячку, зря подняли панику, совершенно напрасно сообщили безутешной супруге трагическую весть. Впрочем, их понять можно. В нашей глухомани, в провинции, к смерти относятся все еще как к таинству, а не как к рутинной повседневности. Народ у нас простой, душевный, не то что в ваших столицах, в прекрасном далеке. Вот и пьют много от избытка души и недостатка впечатлений. А выпив, конечно, рубят сплеча, как полагается…