Татьяна Рябинина - Бюро волшебных случайностей Страница 11

Затем следователь потребовал изложить, как наши отношения возобновились – уже в форме делового сотрудничества.

…В тот день я с утра хандрила. Вяло побаливала голова, хотелось поскорее вернуться домой, забраться под одеяло с чашкой чая и лежать так до скончания века. Но вечером должен был заехать Славик, поэтому я сидела за столом и лениво забавлялась компьютерным пасьянсом.

- К вам клиент, - мурлыкнул селектор голосом Алены.

Первичное просеивание осуществляла именно она. Это было необходимо, потому что некоторые граждане совершенно неадекватно понимали значение слова «случайность».

Потенциальный клиент вошел, сел в кресло, я взглянула на него и, прошу прощения за банальность, потеряла дар речи. …

Новый, 1988, год я встречала у Вероники. Не скажу, что мне этого очень хотелось, но больше деваться было некуда. Группа у нас подобралась на редкость недружная, мы никогда не собирались все вместе, не устраивали вечеринки, так что основная прелесть студенческой жизни прошла мимо меня. Галка встречала Новый год со своим молодым человеком, а Ольга, свалив сессию досрочно, уехала к родственникам на Украину. Оставалось сидеть дома под елочкой, есть «оливье» и таращиться в телевизор. С горя я поплакалась Веронике, пока мы поднимались в лифте. Она была на четыре года меня старше, и мы особо не дружили, поэтому я очень удивилась, когда она пригласила меня к себе. Впрочем, Вероника тут же мое удивление рассеяла, объяснив, что «один мальчик остается без пары, но не волнуйся, это тебя ни к чему не обязывает».

«Мальчик» впечатления на меня совершенно не произвел. Он был не высокий и стройный, а длинный и тощий. Впалые щеки и нездоровый румянец наводили на мысль о чахотке. Темно-русые волосы неровно подстрижены в кружок. Пасмурно-серые глаза в длинных девчоночьих ресницах прятались где-то глубоко в черепе, словно затянутые туда вакуумом. Довершали картину безвольный подбородок, пухлые ярко-красные губы и клочковатые усы, которые он, скорее всего, не подстригал, а обкусывал.

Он назвал себя Вовой – именно тот вариант имени Владимир, который мне никогда не нравился. Попытка назвать его Володей провалилась – видите ли, у него подобное сокращение вызывало ассоциации исключительно с молодыми годами основателя советского государства.

Поскольку все остальные представляли из себя устойчивые пары, Вова всю новогоднюю ночь крахмалил мне уши, изображая философа и томного Чайльд-Гарольда, что ему совершенно не шло. Не выдержав, уже в половине третьего я сбежала домой, благо, что всего на один этаж подняться.

Через три дня, успешно спихнув зачет по латыни, я встретила Вовку на Невском. То ли победная эйфория сыграла свою роль, то ли погода – поверх подслеповатого солнца падал легкий, прозрачный снежок. Как бы там ни было, я посмотрела на него уже совсем другими глазами и даже нашла привлекательным. Мы зашли в «Полярное», съели по мороженому с орехами, и Вовка изложил мне свою душераздирающую жизненную драму. Впрочем, тогда мне все показалось вполне трогательным.

Разумеется, у него была дама сердца, с которой они учились в школе и планировали пожениться. Вовка поступил в Пушкинское военное училище, что-то радиотехническое. Девушка, как водится, вышла замуж за другого, объяснив, что не желает провести свою жизнь на «точке» под елкой. Впрочем, по иронии судьбы, ее избранник оказался выпускником Военно-медицинской академии и увез ее под ту же самую елку. Вовка разочаровался в военной службе и хотел уйти из училища, но в начале 80-х это было не так уж и просто. Ему пришлось косить под сумасшедшего и даже резать вены. Из училища его выгнали, но в сумасшествие не поверили и поэтому загнали в армию, в архангельские снега, да еще на полные два года. Демобилизовавшись, Вовка устроился на завод паять какие-то микросхемы и поступил на вечернее отделение в ЛЭТИ3.

Ох уж эта извечная бабская жалость. Утешить несчастного страдальца, показать, что не все мы одинаковы. Тогда, по своей неопытности, я и не предполагала, как часто мужчины используют этот прием. Нет, Вовка мне не врал, все так и было. Но за четыре года, включая два армейских, его уже утешала далеко не одна добрая самаритянка…

- Ну что таращишься, как сова? – не слишком приветливо спросила я. – Или не знал, к кому шел?

- Знал, конечно, - пожал плечами Брянцев. – Просто ты потрясающе выглядишь.

Да уж, не жалуюсь. Впрочем, никогда и не жаловалась. За что себя люблю – так это за красоту и за скромность. Шучу. Никогда красоту свою не ценила, скорее наоборот.

- Не могу сказать того же о тебе. Укатали, что называется, сивку крутые горки.

Вовка как в двадцать четыре года не блистал наружностью, так и в тридцать девять не похорошел. Есть такие мужчины, которые в молодые годы – просто шнурки, зато годам к сорока и старше становятся солидными и по-настоящему интересными, как, например, Шон Коннери. Но только не Брянцев. Как он был тощим, так и остался, зато обзавелся малоэстетичным рыхлым брюшком. Впалые щеки образовали какие-то неестественные складки, при этом местами еще больше обтянув скулы. Под глазами, кляузничая на недобросовестную работу почек, окопались сиреневатые мешочки. Усы, частично поседевшие, по-прежнему были неряшливо обкусаны. Зато прическа изменилась радикально. Шишковатый череп не так давно был побрит, но русо-алюминиевая поросль уже рвалась в небо, угрожающе топорщась. Однако костюмчик цвета грозового неба он прикупил далеко не в рядовом универмаге. Галстук, замшевые туфли и мобильничек ничем не уступали костюму.

- Я хочу стать в своей фирме начальником отдела, - сразу взял быка за рога Вовка.

- Похвально. И чем же занимается ваша фирма, позволь спросить?

- Да так, рога и копыта. Там купи, здесь продай.

- Как называется?

Когда он сказал, я минуты две кашляла. «Рога и копыта» легально занимались цветными металлами в умопомрачительных объемах.

- Кем же ты там… служишь? – поинтересовалась я, еще раз окидывая взглядом его виповский наряд.

- Экспертом по электропроводимости металлов, - гордо изрек Брянцев.

Я изо всех старалась не рассмеяться и поэтому периодически срывалась в приступы кашля.

- Простыла? – с трогательной заботой спросил Вовка. – Немудрено. И не скажешь, что лето начинается, холод собачий. Редьку с медом не пробовала?

Сам жри редьку. Вместе с хреном!

- Есть соображения, или предоставляешь думать нам?

- Помнишь «Служебный роман»?

- Фильм? – уточнила я. – Конечно. И что? Ты решил охмурить начальницу?

- Думаю, это единственный способ. Если все пойдет удачно, можно даже жениться.

- А может, лучше подобрать тебе другое место работы? Правда, «веселых гомиков», кажется, больше не выпускают.

Я не могла удержаться, чтобы не подпустить шпильку. «Веселым гомиком» (в оригинале – «веселый гномик») называлась детская музыкальная игрушка, для которой Вовка паял схемы на заводе.

Он смерил меня уничтожающим взглядом.

- Ладно, ладно, - сдалась я. – Посмотрим, что можно сделать. Лучше расскажи, как живешь. Столько лет прошло.

- Да как живу? – Вовка скорчил постную мину, при этом его усы отвисли до подбородка. – Женился, развелся. Еще раз женился, еще раз развелся. Алименты плачу на двоих детей, которых даже не вижу. Работаю, пиво пью, видик смотрю. Что еще? А ты?

- У меня все в порядке. Не разводилась, потому что не выходила замуж. С детьми проблем нет, потому что нет детей. Живу в свое удовольствие. Работаю, пью хорошее вино и хожу в рестораны.

Он внимательно оглядел меня с ног до головы, но это не был забавно-щекотный Пашкин взгляд, которым тот приветствовал меня каждое утро. Мне стало тоскливо…

- Держи ключи и жди меня в машине, -  Антон подтолкнул меня к выходу и вернулся в кабинет Добролобова.

Я спустилась по лестнице, вышла на улицу. Дождь почти прекратился, мелко моросило, изредка срывались капли покрупнее. Антон умудрился поставить машину так, что как ни подойди – все равно лужа. Босоножки моментально намокли, и ноги в них противно елозили.

Устроившись на переднем сидении, я включила магнитофон. Антон предпочитал классический джаз. Не могу сказать, чтобы разделяла его пристрастия, но эта мелодия была просто невероятной. Сакс горько плакал, жалуясь на одиночество, взлетая к небу на волнах грусти. И только легкая солнечная капель, вплетаясь синкопами, говорила о том, что все еще будет.

У меня защипало в носу. Потянувшись за сумкой, чтобы достать платок, я повернулась к окну и вдруг увидела высокую темноволосую женщину, которая шла к входу в прокуратуру. Она показалась мне смутно знакомой. Со мной так бывает часто. Встречаю человека и понимаю, что где-то его уже видела. Но вспомнить не могу никак. Однако на этот раз вспомнила. Несмотря на то, что видела пятнадцать лет назад, да и то на фотографии.

Это была Наташа… как там ее, ах да, Полосова. Вернее, в девичестве Полосова. Та самая Вовкина невеста, которая благополучно его бросила. Потом она точно так же бросила и своего муженька, лейтенанта медслужбы. А Вовка ее обратно подобрал и женился. Запомнила я эту особу только потому, что ее большой портрет стоял у Брянцева на столе, создавая ему имидж безутешного страдальца. Мне тогда совершенно непонятно было, что же он в ней нашел. Волосы клочьями торчат во все стороны, маленькие светлые глазки, мясистый нос, губы то ли поджатые, то ли просто слишком тонкие. И выражение неистребимой стервозности.