Юлиан Семенов - Пресс-центр Страница 11

- Когда это говорят мыслители, они готовят мир к новому качеству, Дмитрий Юрьевич, и я с ними солидарен, но к великим часто примазывается могущественная прослойка лентяев, которые козыряют гарантированным правом не соглашаться во имя того, чтобы бездельничать.

- Отлито в бронзу, - Степанов вздохнул. - Можно чеканить.

Андреенко открыл красную папку, цепко пробежал машинописный текст, спросил, не поднимая глаз:

- Вы журналиста Лыско знаете?

Степанов нахмурился, вспоминая, поинтересовался:

- Он аккредитован во Франции?

- Нет, в Шёнёф, это европейский Пресс-центр...

- Что-то слыхал, Петр Васильевич, но знать не знаю. Быть может, встречались где... Что-нибудь случилось?

- Да. - Андреенко протянул Степанову два сколотых листка бумаги. - Почитайте.

На первом листке сообщалось, что ночью был избит до полусмерти и отправлен на самолете Красного Креста в бессознательном состоянии в Москву журналист Николай Иванович Лыско, сорок пятого года рождения, украинец, холостой; в консульстве об этом узнали от неизвестного, который назвал место, где лежит Лыско, и предупредил, что, если красный еще раз посмеет приставать к его любимой женщине Мари Кровс, он будет убит.

На втором листке сообщалось, что Мари Кровс - журналистка из Гамбурга, аккредитована при Пресс-центре, там же, где работал Лыско.

Степанов пожал плечами.

- А какое все это имеет отношение к Парижу, если не считать, что бедный Лыско - наш гражданин?

- Непосредственное, - ответил Андреенко. - Сегодня утром мне доложили, что кто- то, назвавший себя доброжелателем, оставил в консульстве папку, в которой хранилась запись разговоров Лыско и этой самой Кровс... Интимные разговоры...

- Ну и что? - Степанов снова пожал плечами, - Я не пуританин.

- Вам можно позволить себе эту роскошь, - Андреенко, в свою очередь, улыбнулся. - Мне, увы, нет, и не столько потому, что я посол, сколько потому, что я старше вас и дольше работаю здесь, за рубежом... Словом, в записке, оставленной вместе с пленкой, говорится, что Лыско дурно себя вел...

- Что-то пахнет грязью...

- Согласен. Именно поэтому я и хотел предложить вам этот "сюжет для небольшого рассказа"... Беретесь? Или дел невпроворот?

- Я же сказал: мне нравится, когда мешают.

13

12.10.83 (10 часов 45 минут)

Первый выброс акций гаривасских какао-бобов, на которые ставил Леопольдо Грацио, оказался громом среди ясного неба; кто-то резко снизил цену за единицу товара; к продаже было объявлено акций на общую сумму в десять миллионов долларов.

Маклеры осаждали кабинеты двух представителей Леопольдо Грацио - шефа европейского бюро Хуана Бланко и специального консультанта по связям с биржами Северной Америки и Гонконга доктора Бенджамина Уфера; ни того, ни другого не было; секретари отвечали, что ждут боссов в течение получаса; биржа гудела, как улей; кто-то пустил слух, что к вечеру цена упадет еще больше; репортеры передали сообщения в "Бизнес ньюс" и "Файненшл тайме" о том, что кто-то начал игру на понижение акций Грацио, возможна кризисная ситуация; экономический советник Гариваса отказался прокомментировать вопросы журналистов.

14

12.10.83 (10 часов 45 минут)

- Ты должна мне оставить хотя бы иллюзию свободы, сказал Бреннер и отошел к окну, чтобы сдержать ярость. - Мы живем с тобой девять лет, и тебе пора понять меня. Я не могу ездить в Киль, потому что там, по твоим сведениям, у меня была любовница Хельга, и в Рим - там была Вероника. По твоей милости Европа сделалась для меня очень маленькой. Лгать тебе? Говорить, что я лечу в Лиссабон - там у меня, кажется, пока еще никого не было, - и заворачивать в Гамбург, чтобы выгодно продать цикл репортажей под чужим именем, получить деньги и смиренно привезти их тебе? Я чем дальше, тем больше - не могу понять, чего ты хочешь, Мишель?

- Правды. Я хочу правды.

Эти унылые скандалы, ставшие составной частью их быта, повторялись не менее трех раз в месяц. Сначала они довольно быстро мирились, чаще всего в постели, но потом, чем известнее становился Бреннер, чем уважительнее говорили о его политических анализах в газете, чем более серьезные задания ему давал шеф- редактор, отправляя то в Москву, то в Вашингтон, то в Пекин и Токио, тем тяжелее и горше было ему дома, ибо Мишель, не желавшая знать его дел, требовала невозможного. Бреннер был убежден, что она любила не его, а свою любовь к нему. Он считал, что Мишель - на самом-то деле несостоявшийся художник, причем очень талантливый, она поэтому и требовала от окружающего ее мира той полной и законченной гармоничности, которую, как правило, создают живописцы в своих творениях, однако в мире такого рода гармонии нет и быть не может. А потом он стал думать, что ей просто-напросто не хватает его. "Мы с тобою одного роста, - кричал он во время очередного скандала, начавшегося из-за ерунды, у них все скандалы начинались из-за ерунды, моя обувь только на размер больше твоей, а тебе нужен громила с бицепсами! Ходи в бассейн! Уставай! Перекопай сад! Или заведи себе кого-нибудь, но так, чтобы это было в рамках элементарного приличия! И перестань вить из меня веревки! Если я сдохну от инфаркта, тебе будет очень несладко! Я всюду в обороне. В редакции я обороняюсь от завистливых друзей, в поездках - от врагов, дома - от тебя! С тобой нужно жить с позиции силы, как это делают другие мужчины! Купить любовницу, и все! Не нравится - развод! Хочешь жить, как живешь сейчас рядом со мной - с машинами и летними поездками в Биарриц, - терпи!"

...Бреннер всегда вздрагивал, когда звонил телефон. Он купил в Лондоне громадный золоченый аппарат начала века. В отличие от современных аппаратов (борьба с шумами и все такое прочее) этот золоченый ящик издавал звук, напоминающий сигнал тревоги в тюрьме.

- Да! - яростно, словно продолжая опор с женой, крикнул Бревнер в замысловатую трубку, формой напоминавшую ему японку в кимоно. - Кто?!

- Добрый день, можно попросить месье Бреннера?

Он быстро передал трубку жене.

- Спроси, кто говорит, и скажи, чтобы оставили свой номер, я в ванной...

- Алло, - пропела Мишель. - Что передать месье Бреннеру? Он в ванной...

- Передайте, что звонит Дмитрий Степанов, мы провели вместе вчерашний вечер.

- Вечер? - поюще усомнилась Мишель. - Он вернулся домой в пять утра.

"Родные мотивы, - усмехнулся Степанов, - видно, я несколько подвел коллегу, мы действительно расстались в полночь..."

- Нам было так весело, мадам Бреннер, что я потерял счет времени.

Мишель закрыла мембрану ладонью и шепнула мужу:

- Какой-то Стефа... Очень плохо говорит по-французски...

Бреннер взял у нее из рук трубку.

- Привет вам, Степанов... Простите, я от всех скрываюсь... Очухались после вчерашнего?

Степанов перешел на английский:

- Я вас не очень подвел своим звонком?

- Меня уже нельзя подвести: - я давно занес ногу над пропастью, любимые подталкивают, но я пока что балансирую, нелепо размахивая руками...

Степанов усмехнулся.

- Вам не приходилось читать "Молитву для людей среднего возраста", рекомендованную англиканской церковью?

- Нет.

- Там есть прекрасный постулат: "Сохрани мой ум свободным от излияний бесконечных подробностей".

- Приобретаю.

- Постулаты не продаются. Их пишут для того, чтоб распространять бесплатно... Пропаганда...

- Тогда давайте все, что у вас есть из этого англиканского пропагандистского арсенала...

- Могу. Мне, например, нравится такая заповедь: "Я уже не смею просить о хорошей памяти, но лишь припадаю к стопам твоим с просьбой не делать меня самоуверенным, а потому смешным, при встрече моей памяти с чужой". Или, например: "Я не умею быть святым, ибо жизнь с иными из них слишком трудна для нормального человека, но желчные люди - одна из вершин творений дьявола".

Бреннер посмотрел на Мишель с тоской, покачал головой и потянулся за сигаретой.

- Слушайте, - сказал между тем Степанов, - у меня к вам вопрос...

- Пожалуйста...

- Вам имя журналистки Мари Кровс ничего не говорит?

- Это левачка, которая сидит в Шёнёф?

- Да.

- Любопытная девка.

- Может быть, выпьем кофе?

- Хорошо, в пять часов у Пьера, в Латинском квартале.

...Однако в пять часов Бреннер не пришел в кафе; к Степанову подплыл официант Жобер, доверительно и ласково положил холеную ладонь на плечо гостя, низким басом, глухо покашливая, сказал:

- Месье Бреннер просил передать, что у него чрезвычайно важное дело, он не может приехать и, если ваш вопрос не терпит отлагательства, ждет вас к себе в редакцию что-то к девяти вечера, он полагает к этому времени высвободить тридцать минут, а кофе вам приготовит его секретарь, жирная шлюха с блудливыми, как у мартовской кошки, глазами... Я убежден, она тайно плюет в его кофе, потому что он перестал с ней спать после того, как она раздалась, словно винная бочка... Что-нибудь выпьете?

- Нет, спасибо, - ответил Степанов. - Я немного поработаю. Пожалуйста, принесите мне еще стакан воды.